друзья, они очень рады встрече и рассказывают друг другу все, решительно
все, и, однако, не до конца. У каждого свои мысли, свой идеал, свой
собственный мирок, куда никто, даже лучший друг, не должен проникать.
Становится прохладно. День угасает. Садится солнце. Лес окутывается
тонкой дымкой. Слышно, как падает шишка. Оба стряхивают с себя оцепене-
ние.
- Не пора ли домой?
- Да, пора домой!
Они встают, пересекают поляну по протоптанной кривой узенькой дорож-
ке, садятся в лодку и, затянув песню (не еврейскую, а русскую), скользят
по узкой, извивающейся речонке мимо пожелтевшего камыша. Домой они доби-
раются уже затемно. Щеки у них пылают, глаза блестят, аппетит велик; по
дороге они покупают сладкий арбуз, две свежие, мягкие, еще теплые фран-
цузские булки и устраивают пиршество. Им весело, и они смеются, беспри-
чинно и беззаботно.
Со стороны могло казаться, что оба одинаково довольны, одинаково
счастливы-молодые, здоровые ребята, чего им не хватает! В действи-
тельности только один из них (Эля) был по-настоящему счастлив, второй же
(Шолом) ощущал какой-то надлом, чувствовал, что он не на верном пути.
Единственным слабым утешением было для него то, что в городе только и
говорили о его мастерском чтении торы в синагоге, о его знании библии и
древнееврейского языка и об умении писать. Для его друга все это было
недоступно, скрыто за семью печатями. Где ему, Эле, так писать по-ев-
рейски и по-древнееврейски, таким изысканным слогом! К тому же он, сын
Нохума Рабиновича, как свои пять пальцев знает всю просветительную лите-
ратуру и читает газету "Гамагид". Удивительно, что он и сам не пишет в
"Гамагид". Впрочем, откуда это известно, что он не пишет? Может, и пишет
под каким-нибудь вымышленным именем! Так поговаривали в Переяславе, где
имя Шолома было окружено ореолом. От этого юноша и сам вырастал в
собственных глазах. Он держался солидно, не искал дружбы с прежними при-
ятелями-сорванцами. Записавшись в городскую библиотеку, носил домой
толстые книги; читал Дарвина, Бокля и Спенсера. Общался он с известными
в городе просвещенными молодыми людьми. Это были самоучки, которые бла-
годаря своей усидчивости и упорству прошли курс наук, одолели латынь и
греческий, усвоили геометрию, алгебру, тригонометрию, психологию, фило-
софию и были готовы хоть сегодня поступить в университет, имей они хоть
какие-нибудь средства. Вот два типа первых переяславских экстернов: од-
ного звали Хайте Рудерман, другого-Авремл Золотушкия. Оба они уже покой-
ники и заслуживают хотя бы нескольких строк в этих воспоминаниях.
Хайте Рудерман жил далеко за городом, оторванный от мира и людей. Это
был сын меламеда Мойше-Довида Рудермана, изображенного в первой части
нашей повести, и брат Шимона Рудермана, который собирался креститься, но
которого город вызволил из монастыря и отправил в житомирскую школу ка-
зенных раввинов. Хайте совсем не походил на своего бледного, страдавшего
одышкой брата Шимона. Это был красивый малый, здоровый, широкоплечий, с
пухлыми красными щеками. Меламед Мойше-Довид умер от астмы, и вдова его,
мать Хайте, стала поварихой на чужих свадьбах, искусно пекла коврижки.
Это давало ей средства на содержание себя и сына, который знал лишь одно
- книги, книги и книги. Он совершенно ни с кем не общался. Редко кто
удостаивался разговора с ним. Но всем было известно, что Хайте много
знает, Хайте сведущ во всем, Хайте глубок. Кому выпадала удача встре-
титься с ним, бывал поражен безвестным философом. Разговорившись, Хайте
метал громы и молнии, низвергал всех и вся, испепелял мир. Его язык был
остер как стрела, смех-полон сарказма, остроты-язвительны. Откуда этот
отшельник так хорошо знал мир? Это остается загадкой. Как-то летом он
выкупался в реке, простудился и умер от туберкулеза двадцати двух лет.
Второй философ - самоучка Авремл Золотушкин-не был отшельником и не
скрывался от людей. Это был жизнерадостный парень, жгучий брюнет, чер-
ный, как арап, с огненно-черными глазами, черными кудрями, белоснежными
смеющимися зубами и слегка хрипловатым голосом. Одевался он по-английски
- клетчатые брюки, причудливая шапочка на голове, зимой-чудовищной шири-
ны крылатка. Начитан Золотушкин был сверх меры, Гейне он знал наизусть,
но больше всех любил Диккенса, Теккерея, Свифта, Сервантеса и нашего Го-
голя. Он и сам был юмористом, тайком писал юмористические сочинения, но
не хотел ни показывать, ни печатать ни единой строчки. Человек, погру-
женный в себя, упрямец по характеру, насмешник, он часто поступал напе-
рекор людям. Все годы Золотушкин служил писарем в мещанской, управе, и
этим жил. Почерк его был так же кудряв, как и его волосы. Умер он в со-
рок лет старым холостяком.
Таковы были два светила, в орбите которых вращался и Шолом; он за-
имствовал от них что только мог. Между собой эти светила вели непримири-
мую вражду-огонь и вода. Они никогда не встречались, даже не знали друг
друга в лицо и тем не менее пылали такой ненавистью, что при одном
нельзя было упомянуть имени другого. Мы еще, возможно, встретимся с ними
в дальнейших главах.
64
ХОРОШЕЕ МЕСТО
Безделье. - По совету Исроела Бендицкого отец пишет письмо "магнату".
- Герой снова пускается в свет и остается с одним пятаком в кармане.-У
врат рая.-Холодный прием
Как же быть дальше?
Все профессии, которых раньше намечалось великое множество, преврати-
лись в дым. Уроков не стало, ехать учиться было не на что. Сидеть же у
отца на шее было тоже не очень приятно, особенно после недавней самосто-
ятельной жизни. Хотя отец и гордился своим образованным сыном, его огор-
чало и старило, что сын не приспособлен ни к какому делу. Что сулит ему
будущее? Мачеха, которая смотрела на самостоятельного пасынка с некото-
рой долей почтения, теперь потеряла всякое уважение к "бездельнику". Она
понемногу вернулась к старому: бросала косые взгляды, говорила колкости,
делала двусмысленные намеки. Все это причиняло страдания отцу, а сам ге-
рой углублялся в свои книги или, надвинув кепку на глаза, брал тросточку
и уходил к упомянутым философам, к Хайте Рудерману или к Авремлу Золо-
тушкину. Он любил спорить с ними на отвлеченные темы, обсуждать мировые
вопросы. Пессимист Хайте Рудерман, по своему обыкновению, поносил вели-
ких людей, не признавал авторитетов и плевал на весь мир. Оптимист Золо-
тушкин читал на память целые страницы из Гейне и Берне, каждого с особой
интонацией, теребя при этом прядь своих курчавых волос и приходя в воз-
буждение, как пламенный хасид, повторяющий изречения своего ребе.
Все это, однако, было только средством для препровождения времени. В
душе чувствовалась пустота от напрасной траты энергии и сил. Шолом тос-
ковал по работе. Он рвался в мир. Жизнь была ему не мила. Он сам себе
надоел и опротивел.
И тут бог, который никого не оставляет, обратил свои взоры на расте-
рявшегося героя этой биографии. На помощь пришел приятель отца, Исроел
Бендицкий. Этот человек, хотя был всего только музыкантом, пользовался в
городе репутацией почтенного обывателя. Играл только на пышных, богатых
свадьбах и считал себя дирижером и капельмейстером. Основной же доход
давал ему солидно поставленный заезжий дом. Бендицкий был также
единственным в городе фотографом. Представительный, высокий, с на ред-
кость красивой закругленной черной бородой, он хорошо одевался; носил
черную суконную крылатку, высокую шляпу и кожаные калоши на модных каб-
луках. И языком он отличался весьма отшлифованным, речь его была сладкой
и округленной, изъяснялся он большей частью по-русски, словечками вроде
"видьтели", "между прочим", "следовательно".
Этот Бендицкий был частым посетителем "клуба", то есть табачной лавки
Рабиновича, куда он заходил поболтать. Однажды во время беседы Бендиц-
кий, между прочим, рассказал, что на днях у него проездом остановился
один богач, туз, настоящий магнат, некий К. из маленького местечка Т.
(Киевской губернии). Это, пожалуй, скорее деревня, чем местечко. Магнат
ищет хорошего учителя для своих детей, репетитора, который отлично знал
бы русский и еврейский, был бы вполне образованным человеком и, между
прочим, из хорошей семьи.
Оказалось, что отец знает этого "магната" еще издавна. В прежние вре-
мена, когда К. был еще маленьким человеком и вертелся вокруг помещика,
он останавливался в заезжем доме Рабиновича и был, что называется, "свой
брат". Услышав это, Бендицкий заявил: следовательно, сам бог направил
меня к вам. Если так, я советую вам тут же сесть и написать хорошее убе-
дительное письмо, между прочим, по-древнееврейски, как вы умеете, чтобы
это было достойно такого "магната". А парень ваш, "видьтели", пусть, не
теряя времени, едет с этим письмом в Т. и, в добрый час, получит это
место. Аминь.
Так и сделали. Сочинили письмо, прекрасное, пламенное письмо, в изыс-
канном стиле, таким языком, который растрогал бы даже камень. Одно обра-
щение заняло три длинных строки, и в них было перечислено столько отмен-
ных качеств и достоинств адресата, что обладай он только одной третью
их, и тогда он являлся бы совершенством. Вооруженный такой солидной про-
текцией, юный репетитор вновь отправился искать счастья по белу свету.
Лишних денег с собой у него, по правде говоря, не было. Аккредитива в
банк он тоже не имел. То немногое, что заработал уроками, он большей
частью растранжирил, разодевшись как принц, остальное ушло на дорогу. И
кроме того, ведь он живой человек, на каждой станции поезд останавливал-
ся, пассажиры высыпали из вагонов и мчались к буфету. Одни прикладыва-
лись к рюмочке, другие глотали горячие пирожки; иные требовали чаю или
бутылку содовой. Наш путешественник проглатывал что-либо на скорую руку
и давал официанту на чай щедро, словно банкир какой или офицер-знай на-
ших! И так на каждой станции. Небольшие его капиталы быстро уходили, та-
яли, как снег на солнце. В кошельке уже болтался разве пятак какой-ни-
будь. Но стоит ли об этом думать? Человек едет на готовое. Его ждет та-
кое место! Он ведь вооружен мощной протекцией-чего ему бояться?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Приехав в Т. под вечер, герой спохватился, что он чист, карманы у не-
го пусты, все его богатство составляет один пятак. Но это не заставило
его задуматься ни на минуту. Напротив, никогда в жизни он не чувствовал
себя так хорошо. Чего стоило уже одно то, что он освободился от ржищевс-
ких учителей-интриганов, от тараканов и клопов! Полной грудью вдыхал он
бодрящий осенний воздух. Солнце давно уже село за лесом, пахнувшим дубом
и сосной.
Выскочив из вагона, юный репетитор сразу отправился к богачу, чтобы
передать ему письмо. Так нужно же было этому "магнату" поселиться бог
весть где, вдали от города, в белом дворце среди большого зеленого сада,
окруженного крашеной узорной решеткой. Проникнуть к нему было не так
легко, как казалось, трудней даже, чем к какому-нибудь помещику. Впро-
чем, человек, снабженный такой солидной протекцией, может смело идти да-
же к самому царю... Так думал наш герой, и он жестоко ошибался. В конце
концов и райское блаженство не стоит тех трудностей, которые приходится
преодолеть на пути к нему. Оказывается, чтобы подступиться к этакому бо-
гачу, нужно пройти все семь кругов ада. Чтобы удостоиться лицезреть са-
мого "магната", необходимо прежде всего преодолеть три препятствия. Но
даже одолев их, вы еще не уверены, что добились своего. Вы можете уйти
отсюда с тем же, с чем пришли. Каковы же эти три препятствия? 1. Сто-
рож-высокий, жилистый, кривоногий мужик, переваливающийся при ходьбе с
ноги на ногу. Зовут его Пантелей, а служба его состоит в том, что он си-
дит у ворот, как некогда Мордухай у царя Артаксеркса*. 2. Черный пес-од-
ноглазый, как Валаам. Зовут его Жук. Это собачье отродье сидит на цепи,
