больше всего, наверное, она любила удивительное чувство безмятежности,
овладевшее ею в церкви.
- Я хочу стать католичкой, - сказала однажды Миган отцу Беррендо.
Взяв ее за руку, он весело ответил ей:
- Наверное, ты уже ею стала, Миган, но мы подстрахуемся. Веришь ли ты
в Бога Всемогущего, Творца всего земного и небесного?
- Да, верю.
- Веришь ли ты в Иисуса Христа, Сына Его единственного, рожденного и
страдавшего?
- Да, верю.
- Веришь ли ты в Святого Духа, в святую католическую Церковь, в
причастие: в отпущение грехов, воскрешение плоти и вечную жизнь?
- Да, верю.
Священник слегка подул ей в лицо.
- Exi ab ea, spiritus immunde. - Изыди, нечистый дух, уступи место
Духу Святому.
Он опять подул ей в лицо.
- Миган, да войдут в тебя с этим дуновением дух добра и благословение
Господа. С миром.
К пятнадцати годами Миган превратилась в красивую девушку с длинными
белокурыми волосами и молочно-белой кожей, она стала еще больше выделяться
среди своих сверстников.
Однажды ее вызвали в кабинет Мерседес Анхелес. Там был отец Беррендо.
- Здравствуйте, падре.
- Здравствуй, милая Миган.
- Кажется, у нас возникла проблема, Миган, - начала Мерседес Анхелес.
- Какая?
Она ломала голову, пытаясь вспомнить, что же она могла такого
натворить.
Мерседес Анхелес продолжала:
- Мы не имеем права держать здесь детей старше пятнадцати лет, а тебе
уже исполнилось пятнадцать.
Миган, конечно, было давно известно это правило. Но она старалась не
думать об этом, потому что не хотела признаваться себе в том, что ей
некуда пойти, что она была никому не нужна и вновь могла оказаться
брошенной.
- Я... я должна уйти?
Доброй амазонке было откровенно жаль ее, но она ничего не могла
поделать.
- К сожалению, мы должны соблюдать правила. Мы можем найти тебе место
горничной.
Миган было нечего сказать.
- Куда бы ты хотела пойти? - спросил отец Беррендо.
Пока она раздумывала, что ответить, ей в голову пришла одна мысль. Ей
было куда пойти.
С двенадцати лет Миган помогала приюту тем, что ходила в город с
разными поручениями, ее часто посылали отнести что-то в цистерцианский
монастырь. Миган украдкой наблюдала за монахинями, пока те молились или
просто ходили по коридорам, и она чувствовала, как от них веяло
всепоглощающей безмятежностью. Она завидовала той радости, которую,
казалось, излучали монахини. И монастырь представлялся Миган домом
всеобщей любви.
Преподобная мать испытывала симпатию к этой живой сообразительной
девочке, и они подолгу беседовали с ней на протяжении нескольких лет.
- Почему люди уходят в монастырь? - как-то спросила Миган.
- К нам приходят по разным причинам. Большинство хочет посвятить себя
Господу. А некоторые приходят от отчаяния. Мы даем им надежду. Есть такие,
кто не видит смысла жить. Мы объясняем им, что жить стоит ради Господа.
Некоторые приходят сюда, чтобы убежать от мирской суеты. Другие приходят
потому, что чувствуют себя брошенными и хотят быть кому-то нужными.
Последнее прозвучало ответом на мысли девочки. "Я ведь никому не была
нужна, - думала Миган. - Это моя судьба".
- Я бы хотела уйти в монастырь.
Через шесть недель она приняла монашество.
И Миган наконец обрела то, что так долго искала. Она чувствовала себя
дома. Здесь были ее сестры, семья, которой у нее никогда не было, и все
они были равны перед Богом.
В монастыре Миган занималась бухгалтерией. Ей очень нравился древний
язык жестов, к которому прибегали сестры при общении с преподобной
матерью. В нем насчитывалось 472 жеста, и этого хватало для того, чтобы
сестры могли выразить все, что нужно.
Когда какая-нибудь из сестер должна была обметать пыль в длинных
коридорах, настоятельница Бетина, вытянув правую руку ладонью вперед, дула
на ее тыльную сторону. Если у монахини был жар, она приходила к
преподобной матери и прижимала кончики указательного и среднего пальцев
правой руки к левому запястью. Если с какой-нибудь просьбой следовало
обождать, настоятельница Бетина поднимала сжатую в кулак правую руку к
правому плечу, затем словно делала ею легкий толчок вперед и вниз.
"Завтра".
Как-то ноябрьским утром Миган впервые узнала, что представляет собой
похоронный обряд. Умирала монахиня, и по аркаде разнесся стук деревянной
трещотки, оповещавшей о начале ритуала, который не менялся с 1030 года.
Все, кто мог откликнуться на этот призыв, поспешили в лазарет для
помазания и пения псалмов. Стоя на коленях, они молча молились, обращаясь
к святым, чтобы те позаботились об отходящей душе сестры. Давая понять,
что подошло время причастия, мать-настоятельница, вытянув левую руку
ладонью вверх, начертила на ней крест кончиком большого пальца правой
руки.
И наконец последовал знак самой смерти: одна из сестер, приставив
большой палец правой руки под подбородок, слегка приподняла его.
По окончании молитвы все на час удалились, чтобы душа в полном покое
покинула тело. В ногах покойной в деревянном подсвечнике горела большая
пасхальная свеча - христианский символ вечного света.
Монахиня при лазарете обмыла тело усопшей и обрядила его в монашескую
одежду с черным нарамником поверх белого капюшона, грубые чулки и
самодельные сандалии. Одна из монахинь принесла из сада венок из свежих
цветов. Когда покойная была одета, процессия из шести сестер перенесла ее
в церковь и положила на покрытые белой простыней носилки перед алтарем.
Покойная не должна была оставаться наедине с Господом, и поэтому возле нее
при трепетавшем пламени пасхальной свечи до конца дня и всю ночь молились
две монахини.
На следующий день после заупокойной службы монахини перенесли ее по
аркаде на обнесенное стеной монастырское кладбище, где даже после смерти
монахини продолжали находиться в уединении. Сестры, по трое с каждой
стороны, поддерживая тело на белых холщовых лентах, осторожно опустили его
в могилу. По цистерцианскому обычаю тела покойных предавались земле без
гроба. В заключительной части ритуала похорон две монахини стали бережно
забрасывать землей тело усопшей сестры, затем все вернулись в церковь для
чтения псалмов. Они трижды просили Господа о помиловании ее души:
Domine miserere super peccatrice.
Domine miserere super peccatrice.
Domine miserere super peccatrice.
Миган часто впадала в меланхолию. Монастырь дал ей покой, но полной
безмятежности она не обрела. Она тосковала по тому, что ее уже не должно
было волновать. Она вдруг вспомнила о друзьях, которые остались в приюте,
думала о том, что с ними стало. Ей было интересно, что происходит в мире
за стенами монастыря, в мире, от которого она отреклась, в мире, полном
музыки, танцев и смеха.
Миган пришла к матери Бетине.
- Время от времени это происходит со всеми нами, - пыталась успокоить
ее настоятельница. - Церковь называет это acedia. Это душевная хандра -
орудие сатаны. Не думай об этом, дитя мое, и все пройдет.
И это прошло.
Но не проходило страстное желание узнать, кто ее родители.
"Мне так и не суждено это узнать, - с отчаянием думала Миган. - До
самой смерти".
15. НЬЮ-ЙОРК, 1976
Перед серым зданием нью-йоркского отеля "Уолдорф-Астория" собрались
репортеры, они наблюдали за парадом знаменитостей в вечерних туалетах,
выходивших из своих лимузинов и направлявшихся через вертящиеся двери в
большой банкетный зал, расположенный на третьем этаже. Сюда съехались
гости со всего мира.
Под вспышки фотоаппаратов раздавались голоса репортеров.
- Господин вице-президент, будьте так любезны взглянуть сюда,
пожалуйста.
- Губернатор Адамс, позвольте мне сделать еще один снимок.
Здесь были сенаторы и представители иностранных государств, магнаты и
знаменитости. Все они собрались на шестидесятилетний юбилей Элен Скотт. По
правде говоря, этой чести была удостоена не только сама Элен Скотт,
сколько филантропия "Скотт индастриз", одного из самых могущественных
конгломератов в мире. Огромная транснациональная империя включала в себя
нефтяные компании, металлургические заводы, системы коммуникаций и сеть
банков. Все собранные в этот вечер средства должны были пойти на
благотворительные цели.
Предприятия "Скотт индастриз" были во всех частях света. Двадцать
семь лет назад президент конгломерата Майло Скотт неожиданно умер от
сердечного приступа и его жена Элен взяла бразды правления в свои руки.
Она оказалась блестящим руководителем, и доказательством тому было
увеличение в последующие несколько лет капиталов более чем в три раза.
Банкетный зал "Уолдорф-Астории" представлял собой огромное помещение,
декорированное в бежево-золотых тонах, в одном конце которого находилась
устланная красным ковром сцена. По всему периметру зал окаймлял балкон,
состоявший из тридцати трех лож, над каждой из которых висела люстра.
В центре балкона сидела виновница торжества. За столами, сверкавшими
серебряными приборами, было по крайней мере шестьсот гостей.
Когда обед подошел к концу, на сцену поднялся губернатор штата
Нью-Йорк.
- Господин вице-президент, леди и джентльмены, уважаемые гости, мы
все собрались здесь сегодня, чтобы отдать дань восхищения необыкновенной
женщине и ее многолетней бескорыстной щедрости. Элен Скотт - это личность,
которая могла бы преуспеть на любом поприще. Она могла бы стать великим
ученым или врачом. Она могла бы стать и выдающимся политиком, и, должен
вам признаться, что, если бы Элен Скотт решила баллотироваться на пост
президента Соединенных Штатов, я одним из первых голосовал бы за нее. Не
на предстоящих выборах, конечно, а на следующих.
В зале раздался смех и аплодисменты.
- Однако Элен Скотт не просто незаурядная женщина. Она милосердный
чуткий человек, который не колеблясь принимает участие в решении проблем
современного мира...
Речь продолжалась еще минут десять, но Элен Скотт больше не слушала.
"Как же он ошибается, - грустно думала она. - Как они все заблуждаются.
Компания "Скотт индастриз" даже не принадлежит мне. Мы с Майло украли ее.
И на мне лежит еще более тяжкая вина. Это уже неважно. Теперь. Потому что
я скоро умру".
Она в точности запомнила слова доктора, ознакомившего ее с
результатами анализов, это был смертный приговор.
- Мне очень жаль, миссис Скотт, но боюсь, что мне не удастся сообщить
вам это в более мягкой форме. Раком поражена вся лимфатическая система.
Операция бесполезна.
Она неожиданно почувствовала тяжесть в желудке.
- Сколько... Сколько мне осталось?
Он ответил не сразу:
- Около года, вероятно.
"Мало. Еще столько нужно сделать".
- Разумеется, я рассчитываю на ваше молчание, - сказала она спокойным
голосом.
- Разумеется.
- Спасибо, доктор.
Она не помнила ни как вышла из пресвитерианского медицинского центра
округа Колумбия, ни как доехала до города. Единственной ее мыслью было: "Я
должна найти ее до того, как умру".
Губернатор уже закончил свою речь.
- Леди и джентльмены, я имею честь представить вам миссис Элен Скотт.
Все стоя аплодировали ей. Поднявшись, она прошла на сцену. Худощавая,
с седыми волосами, прямой спиной, элегантно одетая, она казалась полной
энергии, которой сама уже не чувствовала. "Я словно свет далекой давно
погасшей звезды, - с горечью думала она. - На самом деле я уже не здесь".
Стоя на сцене, она ждала, пока стихнут аплодисменты. "Они
