вы можете как раз подойти. Это дневная мыльная опера, эпизод в картине
Тоби Темпла и роль в новом фильме Тесси Брэнд.
У Джилл закружилась голова.
- Но захотят ли они?
- Если я вас рекомендую, они возьмут вас. Я не посылаю неподходящих
клиентов. Вы понимаете, это просто эпизодические роли, но все-таки это
какой-то старт.
- Не могу выразить, как я была бы вам благодарна, - обрадовалась
Джилл.
- Кажется, сценарий мыльной оперы у меня здесь.
Роз Даннинг тяжело поднялась на ноги, оттолкнулась от кресла, в
котором сидела и пошла в соседнюю комнату, сделав Джилл знак следовать за
ней.
Эта комната была спальней. В углу под окном стояла двуспальная
кровать, а в противоположном углу помещалась металлическая картотека. Роз
Даннинг подошла к картотеке, вытянула один из ящиков, вынула сценарий и
вернулась с ним к Джилл.
- Вот он. Режиссер, занимающийся подбором состава исполнителей, мой
хороший друг, и, если это у вас получится, он будет постоянно вас
занимать.
- У меня получится, - горячо пообещала Джилл.
Роз Даннинг улыбнулась и сказала:
- Конечно, я не могу посылать ему кота в мешке. Что, если я попрошу
вас почитать мне?
- Да, пожалуйста.
Мисс Даннинг раскрыла сценарий и уселась на кровать.
- Прочитайте-ка вот эту сцену.
Джилл села рядом с ней и заглянула в сценарий.
- Ваша героиня - Натали. Это богатая девушка, которая замужем за
слабовольным человеком. Она решает развестись с ним, но он не соглашается
на развод. Вы вступаете вот с этого места.
Джилл быстро пробежала глазами сцену. Она пожалела, что у нее нет
возможности получить этот сценарий на ночь или хотя бы на час. Ей отчаянно
хотелось произвести хорошее впечатление.
- Готовы?
- Я... да, думаю, что готова, - сказала Джилл.
Она закрыл глаза и попробовала думать, как ее героиня. Это богатая
женщина. Как матери тех друзей, с которыми она выросла, как люди,
считавшие само собой разумеюшимся, что могут брать от жизни все, что
хотят, и думавшие, что другие люди существуют лишь для их удобства. Как
Сисси Топпинг и ей подобные. Она открыла глаза и стала читать:
- Я хочу поговорить с тобой, Питер.
- Что, с этим нельзя подождать? - Это прочитала Роз Даннинг, подавая
Джилл реплику.
- Боюсь, что я и так ждала с этим слишком долго. Сегодня я лечу в
Рино.
- Прямо вот так сразу?
- Нет. Я уже пять лет пытаюсь попасть на этот самолет, Питер. На этот
раз я не собираюсь пропускать его.
Джилл почувствовала, как рука Роз Даннинг похлопывает ее по бедру.
- Очень хорошо, - одобрительно сказала мисс Даннинг. - Продолжайте.
Рука ее осталась лежать на бедре Джилл.
- Твоя беда в том, что ты еще не вырос. Ты все еще играешь в игры. Ну
так вот, с этого момента тебе придется играть одному!
Рука Роз Даннинг принялась гладить бедро Джилл. Это смущало девушку.
- Прекрасно. Продолжайте, - нервно произнесла Даннинг.
- И не пытайтесь больше никогда связываться со мной. Надеюсь, я
выразилась достаточно ясно?
Рука стала гладить Джилл быстрее, продвигаясь по направлению к паху.
Джилл опустила сценарий и посмотрела на Роз Даннинг. Лицо женщины
покраснело, а глаза подернулись пеленой.
- Продолжайте читать, - хрипло проговорила она.
- Я... я так не могу, - испуганно сказала Джилл. - Если вы...
Рука женщины стала двигаться еще быстрее.
- Это для того, чтобы привести тебя в нужное настроение, милая.
Видишь ли, это ссора на сексуальной почве. Я хочу ощутить в тебе секс.
Теперь ее рука давила сильнее, двигаясь между ногами Джилл.
- Нет!
Дрожа, Джилл вскочила на ноги.
У женщины из уголка рта капала слюна.
- Сделай мне хорошо, и я сделаю хорошо тебе. - Голос ее звучал
умоляюще. - Иди сюда, бэби.
Вытянув руки, она попыталась схватить Джилл, но та выскочила из
комнаты.
На улице ее вырвало. Даже когда мучительные спазмы прекратились и
желудок успокоился, ей не стало лучше. Опять начала болеть голова.
Это было несправедливо. Головные боли не имели к ней никакого
отношения. Они принадлежали Жозефине Чински.
Прошло пятнадцать месяцев, и Джилл Касл превратилась в полноправного
члена племени "уцелевших", людей, живших на окраинах шоу-бизнеса,
пытавшихся пробиться в кино многие годы, а то и всю жизнь, и работавших
временно по другим специальностям. Тот факт, что эта временная работа
длилась десять или пятнадцать лет, ничуть не смущал их.
Подобно древним племенам, которые сидели когда-то вокруг своих
костров и пересказывали саги о доблестных делах, "уцелевшие" сидели в
аптеке Шваба, рассказывая и перерассказывая легендарные истории из жизни
шоу-бизнеса, грея в ладонях чашки с остывшим кофе и обменивались свежими
сплетнями. Они жили вне бизнеса, но тем не менее каким-то таинственным
образом слышали само биение его пульса, его сердца. "Уцелевшие" могли вам
рассказать, кого из звезд ждет замена, кого из продюсеров застукали в
постели с его режиссером и кого из управляющих вызывают на ковер. Обо всем
этом они узнавали первыми через свою собственную, особую систему
оповещения, что-то вроде "барабанов джунглей". Ибо Голливуд и представлял
собой джунгли. Эти люди думали, что смогут найти способ попасть внутрь
через студийные ворота. Они - артисты, они - "избранные". Голливуд был их
Иерихоном; вот сейчас Джошуа-Иисус затрубит в свою золотую трубу, и мощные
ворота падут перед ними, и их враги будут повергнуты в прах, и, о чудо,
взмахнет волшебной палочкой Сэм Уинтерс - и тогда на них заструятся
шелковые одежды, и они станут звездами кино, и благодарная публика будет
их боготворить вечно. Аминь. И кофе в заведении Шваба превратилось уже в
крепкое причастное вино, а они стали "учениками будущего". Мечтатели
жались в кучку, ища у друг друга поддержки, согревая друг друга своими
иллюзиями, ведь успех - вот он, совсем рядом. Они познакомились с
помощником режиссера, который говорит то-то, с продюсером, который
утверждает вот что, с режиссером, который обещает то-то и то-то, так что
теперь уже в любой момент их мечта обернется действительностью.
А пока они работали в супермаркетах и гаражах, косметических салонах
и на мойках автомобилей. "Уцелевшие" жили друг с другом, женились друг на
друге и разводились друг с другом, не чувствуя, как время предает их. Они
не замечали новых морщин, седеющих висков и того, что теперь утренний
макияж занимает у них на полчаса больше. Эти люди потеряли товарный вид,
не будучи использованы, состарились, не созрев; они слишком стары, чтобы
начать карьеру в компании по производству пластмасс, слишком стары, чтобы
иметь детей, слишком стары для более молодых ролей, столь желанных
когда-то.
Они стали теперь характерными актерами. Но все еще продолжали
мечтать.
Девушки, кто помоложе и покрасивее, зарабатывали то, что называлось
"матрасными деньгами".
- Зачем протирать задницу на невесть какой работе с девяти до пяти,
когда можно просто полежать на спинке несколько минут и без труда
подобрать двадцатку, пока ждешь звонка от своего агента?
Джилл это не привлекало. Единственным интересом в жизни у нее была
карьера. Бедная польская девушка никогда не сможет выйти замуж за человека
вроде Дэвида Кениона. Это она уже усвоила. Но кинозвезда Джилл Касл сможет
получить кого угодно и что угодно. Если же она этого не достигнет, то
снова станет Жозефиной Чински.
Но такому она ни за что не позволит случиться!
Свою первую роль в кино Джилл получила благодаря Хэрриет Маркус, у
которой была троюродная сестра, чей дальний родственник работал вторым
помощником режиссера на съемках телесериала из жизни медиков на "Юниверсал
студиоз". Он согласился дать Джилл возможность попробовать себя. Эта роль
состояла из одной фразы, за которую Джилл должна была получить пятьдесят
семь долларов, из которых ей предстояло уплатить взнос на социальное
обеспечение, налоги и взнос на Дом для безработных кинематографистов.
Джилл предстояло сыграть роль медсестры. По сценарию ей полагалось быть в
больничной палате у постели больного и считать его пульс в момент
появления врача.
Врач: "Как он, сестра?"
Сестра: "Боюсь, не очень хорошо, доктор".
И все.
Джилл вручили отротированную страничку из сценария во второй половине
дня в понедельник и велели явиться на гримирование в шесть часов утра на
следующий день. Она перечитала сцену сто раз. Она жалела, что на студии ей
не дали весь сценарий. Разве можно по одой страничке представить себе, что
это за персонаж? Джилл попыталась вообразить, женщиной какого типа могла
быть эта медсестра. Замужем она или не замужем? Не влюблена ли она в
доктора? Или у них могла быть связь, но кончилась. Как она относилась к
больному? Была ли ей страшна мысль о его смерти? Или она заинтересована в
его смерти?
"Боюсь, не очень хорошо, доктор".
Она попыталась придать голосу озабоченность. И повторила:
"Боюсь, не очень хорошо, доктор".
Теперь она встревожена. Ему предстоит умереть.
"Боюсь, не очень хорошо, доктор".
Звучит упреком. Это врач виноват. Если бы он не уехал с любовницей...
Джилл не спала всю ночь, так как была слишком возбуждена, отрабатывая
роль, но, явившись утром на студию, она почувствовала подъем и оживление.
Было еще темно, когда она подъехала к охраняемым воротам немного в стороне
от бульвара Ланкершим, в машине, которую ей одолжила ее подруга Хэрриет.
Джилл назвала охраннику свою фамилию, он проверил ее по журналу и махнул
рукой, чтобы она проезжала.
- Седьмая площадка, - сказал он. - Через два блока поверните направо.
Ее фамилия была записана в журнале. На "Юниверсал студиоз" ее ждали.
Это было похоже на дивный сон. По дороге к съемочной площадке Джилл
решила, что обсудит свою роль с режиссером, даст ему понять, что способна
на любую интерпретацию, какую он пожелает. Джилл остановила машину на
большой парковочной площадке и пошла в седьмой павильон.
Там сновало множество людей, которые деловито передвигали
осветительные приборы, переносили электрическое оборудование,
устанавливали камеру и отдавали распоряжения на каком-то непонятном ей
техническом языке.
Джилл остановилась и стала наблюдать за происходящим, наслаждаясь
зрелищем, запахами и звуками шоу-бизнеса. Это был ее мир, ее будущее. Она
найдет способ произвести впечатление на режиссера, показать ему то, что
она - нечто особенное. Он постепенно узнает ее как личность, а не просто
как еще одну актрису.
Второй помощник режиссера отвел Джилл и с десяток других актеров и
актрис в костюмерную, где ей вручили костюм медсестры и отослали обратно
на съемочную площадку, и там, в каком-то уголке, ее и всех других
эпизодических актеров загримировали. Как раз когда закончили гримировать
Джилл, помощник режиссера вызвал ее по фамилии. Джилл поспешно подошла к
декорации больничной палаты, где возле камеры стоял режиссер, разговаривая
с исполнителем главной роли в сериале. Актера звали Род Хэнсон, и он играл
хирурга, который был воплощением сочувствия и мудрости. Когда Джилл
подошла к ним, Род Хэнсон говорил:
- У меня есть немецкая овчарка, которая пролает тебе диалог получше
этого дерьма. Почему сценаристы никак не хотят прибавить мне
выразительности характера, черт побери?
- Род, сериал идет уже пять лет. Не надо улучшать то, что имеет
успех. Публика любит тебя таким, каков ты есть.
К режиссеру подошел оператор.
- Все включено, шеф.
- Спасибо, Хэл, - сказал режиссер и повернулся к Роду Хэнсону:
