матерей и отцов, которые путались под ногами. Их извлекали из задних
спаленок, из столовых и гостиных, где присутствие стариков становилось
источником неловкости всякий раз, когда приходили гости, помещали в эту
лечебницу родные дети, племянницы и племянники. "Поверь, это для твоего же
блага, отец (мама, дядя Джордж, тетя Бесс). Там будет много очень приятных
людей твоего возраста. Там у тебя постоянно будет круг общения. Понимаешь,
что я хочу сказать?" А на самом деле они хотели сказать вот что: "Я
отправляю тебя туда умирать в компании других бесполезных стариков. Мне
надоело, что за столом у тебя течет изо рта, что ты без конца повторяешь
одни и те же истории, пристаешь к детям и мочишься в постель". Эскимосы
поступали в этом случае честнее. Они отвозили своих стариков во льды и
оставляли их там.
- Хорошо, что ты пришел сегодня, - сказал отец. Речь его была
медленной. - Я хотел с тобой поговорить. У меня хорошие новости. Старый
Арт Райли из соседней комнаты вчера умер.
Тоби уставился на него.
- Ты _э_т_о_ называешь хорошей новостью?
- Это значит, что я могу перейти в его комнату, - пояснил отец. - Она
одноместная.
Вот и вся квинтэссенция старости: выживание, цепляние за те немногие
животные удовольствия, что еще оставались. Тоби видел здесь людей, для
которых смерь была бы наилучшим выходом, но они держались за жизнь со
свирепой цепкостью. "С днем рождения, мистер Дорсет. Как вы себя
чувствуете сегодня, в девяносто пять лет?.. Когда я думаю об альтернативе,
то чувствую себя великолепно".
Наконец настало время Тоби уходить.
- Я опять приду навестить тебя, как только смогу, - пообещал Тоби. Он
оставил отцу денег и раздал щедрые чаевые всем сестрам и сиделкам. - Вы
тут присматривайте за ним получше, ладно? Старик мне нужен для моего
эстрадного номера.
И Тоби ушел. Выйдя за дверь, он тут же позабыл о всех обитателях
этого дома. Темпл уже думал о своем вчерашнем выступлении.
А они неделю за неделей только и говорили, что о его посещении.
17
В семнадцать лет Жозефина Чински стала самой красивой девушкой в
Одессе, штат Техас. Ее кожа была покрыта золотистым загаром, в длинных
черных волосах на солнце мелькала рыжина, а в глубоких карих глазах
посверкивали золотистые пылинки. У нее была умопомрачительная фигура -
полная, округлая грудь, тонкая талия, переходящая в легкую крутизну бедер,
и длинные, стройные ноги.
Жозефина больше не общалась с "нефтяными людьми". После окончания
школы она пошла работать официанткой в полярном ресторане для
автомобилистов "Голден Деррик". Мэри Лу, Сисси Топпинг и их подруги
заезжали туда со своими молодыми людьми. Жозефина всегда вежливо с ними
здоровалась, но их отношения изменились.
Жозефину переполняло какое-то беспокойство, тоска по чему-то
неизведанному. Ей хотелось уехать из этого мерзкого города, но она не
знала, куда лучше направиться и чем заняться. Из-за того, что она слишком
долго об этом думала, у нее вновь начались головные боли.
В кавалерах у Жозефины ходило с десяток юношей и мужчин. Ее матери
больше всех нравился Уоррен Хоффман.
- Уоррен был бы для тебя прекрасным мужем. Он регулярно ходит в
церковь, хорошо зарабатывает, будучи водопроводчиком, и по тебе с ума
сходит.
- Ему двадцать пять лет, и он жирный.
Мать изучающе посмотрела на Жозефину.
- За бедными польскими девушками не приезжают рыцари в сверкающих
доспехах. Ни в Техасе, ни в других местах. Перестань себя обманывать.
Жозефина разрешила Уоррену Хоффману раз в неделю водить ее в кино. Он
держал руку девушки в своих больших, потных, мозолистых ладонях и то и
дело стискивал ее на протяжении всего фильма. Жозефина едва ли замечала,
поглощенная тем, что происходило на экране. В кино она опять попадала в
тот мир красивых людей и вещей, рядом с которым она выросла, только на
экране этот мир был еще больше и еще чудеснее. В каком-то дальнем уголке
своего сознания Жозефина чувствовала, что Голливуд может дать ей все, о
чем она мечтала: красоту, веселье, смех и счастье. Она понимала, что
никакого пути к такой жизни у нее не было, кроме как выйти замуж за
богатого человека. А таких молодых людей разобрали богатые девушки.
Всех, кроме одного.
Дэвида Кениона. Жозефина часто думала о нем. Давным-давно из дома
Мэри Лу она стащила его фотографию. Жозефина прятала ее у себя в шкафчике
и вынимала, чтобы взглянуть на нее каждый раз, когда была чем-то огорчена.
Снимок вызывал у нее в памяти тот случай, когда Дэвид стоял у кромки
бассейна и говорил: "Я прошу прощения за них всех", и как постепенно
исчезало чувство горькой обиды, вытесняемое его мягкостью и теплотой. Она
видела Дэвида лишь однажды после того ужасного дня в плавательном
бассейне, когда он принес ей халат. Он ехал в автомобиле со своей семьей,
и Жозефина позднее слышала, что его отвозили на железнодорожную станцию.
Он уезжал в Оксфорд, в Англию. Это было четыре года назад, в 1952-м. Дэвид
наведывался домой на летние каникулы и на Рождество, но их пути никогда не
пересекались. Жозефина часто слышала, как другие девушки судачат о нем.
Помимо состояния, унаследованного Дэвидом от отца, он получил
доверительный капитал в пять миллионов долларов, оставленный ему бабкой.
Дэвид был действительно завидной партией. Но не для дочери
польки-белошвейки.
Жозефина не знала, что Дэвид Кенион вернулся из Европы. Был поздний
субботний июльский вечер, Жозефина работала в "Голден Деррик". Ей
казалось, что половина населения Одессы съехалась сюда освежиться
лимонадом, мороженым и содовой водой. Был такой наплыв посетителей, что
Жозефина не смогла сделать перерыв. Кольцо автомобилей непрерывно окружало
освещенный неоновыми лампами ресторан - словно металлические звери,
выстроившими в очередь к какому-то сюрреалистическому водопою. Жозефина
вынесла к автомобилю поднос с миллионными по счету, как ей казалось,
заказом чизбургеров и кока-колы, вытащила из кармана меню и подошла к
только что подъехавшей белой спортивной машине.
- Добрый вечер, - приветливо сказала Жозефина. - Хотите взглянуть на
меню?
- Привет, незнакомка.
При звуке голоса Дэвида Кениона сердце Жозефины вдруг заколотилось.
Он выглядел точно таким, как она запомнила его, только еще красивее. В нем
была теперь зрелость, уверенность в себе, приобретенная во время жизни за
границей. Рядом с ним сидела Сисси Топпинг, стройная и очаровательная, в
дорогой шелковой юбке и блузке.
- Привет, Жози, - улыбнулась она. - Как ты можешь работать в такой
жаркий вечер, дорогая?
Как будто Жозефина по доброй воле выбрала именно это занятие вместо
того, чтобы сидеть в кондиционированном зрительном зале или разъезжать в
спортивном автомобиле с Дэвидом Кенионом.
- Работа держит меня вдали от улицы, - сдержанно ответила Жозефина и
увидела, что Дэвид улыбается ей. Значит, он понял.
Еще долго после того как они уехали, Жозефина думала о Дэвиде. Она
еще раз перебирала в памяти все сказанное им: "Привет, незнакомка... Мне
ветчину в тесте и шипучку. Нет, лучше кофе. Пить холодное жарким вечером
не рекомендуется... Тебе нравиться здесь работать?.. Сколько я тебе
должен?.. Сдачу оставь себе... Рад был снова увидеть тебя, Жозефина..." -
ища в словах скрытый смысл или нюансы, которые могла пропустить. Конечно,
он и не мог сказать ничего такого, когда рядом сидела Сисси, но, в
сущности, ему не о чем было говорить с Жозефиной. Удивительно, что он еще
вспомнил, как ее зовут.
Она стояла перед мойкой в маленькой кухоньке ресторана, погруженная в
свои мысли, когда Пако, молодой повар-мексиканец, подошел к ней и спросил:
- Que pasa, Josita? Ты так смотришь...
Ей нравился Пако - худощавый темноглазый парень лет тридцати, у
которого всегда наготове улыбка и веселая шутка, когда ритм работы
становиться напряженным и нервы у всех натянуты.
- Кто это?
Жозефина улыбнулась:
- Никто, Пако.
- Bueno. Потому что целых шесть голодных автомобилей уже с ума
сходят. Vamos!
Он позвонил на следующее утро, и Жозефина, еще не сняв трубку, уже
поняла, кто это звонит. Она думала о нем всю ночь.
Первыми его слова были:
- Ты, конечно, не придумала ничего нового. Пока меня не было, ты
выросла и стала красавицей.
И она чуть не умерла от счастья.
Вечером этого дня он повел ее обедать. Жозефина была готова к тому,
что они пойдут в какой-нибудь отдаленный ресторанчик, где Дэвиду можно
будет не опасаться случайной встречи с кем-нибудь из друзей или знакомых.
Но они пошли к нему в клуб, где все останавливались у их столика, чтобы
поздороваться. Дэвид не только не стыдился того, что его видят в обществе
Жозефины, а, напротив, явно этим гордился. И она любила его за это и по
тысяче других причин. За то, как он выглядел, за его мягкость и понимание,
за одну только радость быть с ним. Она раньше даже не догадывалась, что
бывают такие чудесные люди, как Дэвид Кенион. Они встречались каждый день,
когда Жозефина заканчивала работу.
Жозефина с четырнадцатилетнего возраста уже приходилось отбиваться от
мужчин, потому что она излучала некую сексуальную привлекательность,
бросавшую им вызов. Мужчины часто приставали к ней, пытались схватить за
грудь или залезть к ней под юбку, думая, что таким образом могут возбудить
ее, и не зная, насколько все это ей отвратительно.
Дэвид Кенион был совсем не такой. Ему случалось обнять ее одной рукой
за плечи или прикоснуться к ней, и тогда откликалось все тело Жозефины.
Раньше никто и никогда не будил в ней такого отклика. В те дни, когда она
не видела Дэвида, она не могла думать ни о чем другом.
Она не давала себе отчет в том, что влюблена в него. По мере того как
проходили одна за другой недели и они проводили все больше и больше
времени в обществе друг друга, Жозефина поняла, что чудо все-таки
произошло: Дэвид в нее влюбился.
Он обсуждал с ней свои проблемы и те трудности, которые возникали у
него с семьей.
- Мама хочет, чтобы я взял на себя ведение всех дел, - рассказывал ей
Дэвид, - но я не уверен, что именно так хочу провести свою оставшуюся
жизнь.
Помимо нефтяных разработок и нефтеперерабатывающих заводов капиталы
Кенионов были вложены в одну из самых крупных на юго-западе скотоводческих
ферм, ряд отелей, несколько банков и крупную страховую компанию.
- А просто сказать ей "нет" ты не можешь, Дэвид?
Дэвид вздохнул.
- Ты не знаешь моей матери.
Жозефина была знакома с матерью Дэвида. Это миниатюрная женщина
(казалось невероятным, что Дэвид появился на свет из этой хрупкой фигурки)
родила троих детей. Во время и после каждой беременности она чувствовала
себя очень плохо, а после третьих родов с ней случился сердечный приступ.
В последующие годы она не раз описывала свои страдания детям, которые
выросли в убеждении, что их мать намеренно рисковала своей жизнью в
стремлении подарить жизнь каждому из них. Это давало ей в руки мощный
рычаг воздействия на семью, которым она беспощадно пользовалась.
- Я хочу по-своему прожить свою жизнь, - жаловался Дэвид Жозефине, -
но не могу сделать ничего такого, что причинит боль маме. Дело в том, что,
как считает доктор Янг, ей не так уж много осталось жить.
Однажды вечером Жозефина рассказала Дэвиду о своей мечте отправиться
в Голливуд и стать кинозвездой. Он посмотрел на нее и уверенно произнес:
- Я не позволю тебе уехать.
