* * *
Ах, эта сладкая красивая жизнь. Мы не расстаемся ни на одну минуту,
хотя бы и в воображении. На следующее утро после первой теплой ночи,
прямо в палатке, я увенчан сломанной поблизости оливковой ветвью и тор-
жественно произведен в сэры. Теперь все дни наши. И долгие путешествия
на гору, и прогулки по городу, и многозначительные взгляды под монотон-
ный голос лектора. Мы все принимаем с радостью и покорностью, осеняя на-
шим счастьем. О, нет, наша неделя не сплошной романтический сон. Мы даже
иногда ссоримся, например, из-за раннего, под утро, ее возвращения в
отель, мол, ей нужно незаметно, пока спят друзья англичане, которые тут
же разнесут про ее связь с русским большевиком, или поругиваемся в по-
лусне из-за неподеленной узкой поролоновой подстилки и она с укором по-
казывает мне розовые рубцы от жесткой корсиканской почвы. Или когда она
пытается расплатиться в кафе отдельно и все-таки уступает, называя меня
большевиком. Но наши размолвки так мимолетны, и мы над ними смеемся и
предаемся друг другу. Ах как быстро тает наша счастливая неделя, как
медленно мы это понимаем, не обращая внимания на горьковатый привкус,
чуть соленый, словно поцелуй между морем и душем. И только настоящая
русская печаль все больше и больше проступает на ее лице.
Внезапно, неотвратимо, жестоко накатывает наш последний день и пос-
ледний ужин под открытым небом. Все уже собрались, столы накрыты. Она
появляется у свадебного стола в воздушном белом платье, с рапущенными,
неожиданными, как снег, выпавший в августе на золотистые плечи, волосами
и в гробовом молчании садится рядом со мной. С одной из яхт доносится
медленное танго. Господи ты мой, бедные, непутевые три партийные комис-
сии, прощайте любезно эту непоследовательность жизни, ведь я держался до
последнего дня. Но тут мне становится так больно и горько, и мы, не за-
мечая удивленных взоров, обнимаем друг друга и кружимся, покачивая весь
остров - с обрывом, с горами и морем, с корсиканскими сепаратистами, и
еще надеемся обмануть судьбу.
Утром мы улетаем в Париж, где ненадолго расстаемся: она меняет билет,
откладывая день отлета, а я иду пред светлы очи советника нашего по-
сольства, дабы засвидетельствовать свою целостность и невредимость и
взять ключи от полупустого дома на Рю де Камп, где обязан провети пос-
леднюю парижскую ночь. Я бросаю вещи, обмениваюсь приветствиями с прив-
ратником, явно офицером каких-нибудь органов, клянусь ему всеми нашими
ценностями вернуться до полуночи и, не замечая города, бегу к месту
встречи.
Конечно, я появляюсь раньше и вижу пустующий парапет на пересечении
моста Йены и берега Эйфелевой башни. Я пристраиваюсь локтями на теплом
белом камне и гляжу в мутно-зеленое течение, а вижу печальные агатовые
глаза. Нет и следа моей праздничной картины, пленка выгорела, краски по-
жухли. Вдруг она больше не появится, вдруг мы все перепутали, доверив-
шись найденому взаимопониманию? Но ведь мы прожили с ней целую жизнь, а
теперь я один. Какое грустное место - Париж. Но, черт побери, зачем тог-
да здесь поставлена эта гигантская металлическая конструкция, зачем та-
кие архитектурные излишества, если мы не найдем друг друга?
Потом замечаю на мосту далекое светлое пятнышко и вижу, как она торо-
пится на встречу со мной. Да, она, как и я, просто бежит и лишь на сере-
дине моста замечает мою сутулую фигуру, притормаживает, будто стесняется
своего откровенного порыва. Впрочем, я делаю вид, что рассматриваю гор-
шочные розы на пришпиленной к берегу барже, и поворачиваюсь, только ког-
да она касается моего плеча. Мы молча, обнявшись, стоим, и я чувствую
телом, как она истосковалась за эти два часа.
-Ты стал совсем седой как утро, - говорит она, спутывая наши волосы.
-Да, прошло много времени.
Не разлепляясь, мы идем вдоль берега Сены к нашей разлуке. Сколько
можно обманывать судьбу, ведь я не могу сдать свой билет, я даже не могу
быть с ней эту последнюю ночь и даже не могу позволить ей проводить меня
завтра. Наша жизнь прожита, и нас уже не обрадует Париж. Нас не спасет
ни Пантенон, ни мост Искусств, ни Лувр. Мы не видим Парижа, мы заняты
поиском, мы ищем место нашей вечной разлуки. Мы пытаемся то здесь, то
там разъять наши объятия и не в силах ни на чем остановиться. Где эта
улица? Где этот перекресток, куда мы через много лет вернемся уже пооди-
ночке? Мы знаем это наверняка и потому так придирчиво выбираем его. То
нам кажется, что это старенькое кафе рядом с Сите, то лестница под Сакре
Кер, окутанная сумраком июльского вечера, или решетка полуночного Тю-
ильри, откуда нас выпроваживает, скрипя замками, полицейский. Все не то,
за всем следует продолжение и остается капелька надежды. А ведь мы уже
давно обречены, мы приговорены, и только дело за тем, как оно будет на-
зываться.
Шатильи. Через несколько минут придет последний поезд метро. Мы сидим
на скамейке на пересечении наших линий и просто молчим, не отрываясь
друг от друга. Я безумно опоздал к назначеному привратником времени, и
это грозит мне замечанием к загранкомандировке, и я могу на долгие годы
сделаться невыездным. А куда же мне выезжать, раз кончается наша жизнь?
Куда еще спешить, ведь мы нашли это проклятое место. Что ждет меня по ту
сторону? родной московский воздух? родные лица трех партийных комиссий?
Меня вызовет уполномоченный первого отдела и попросит написать поподроб-
нее об иностранных коллегах, а я пообещаю и ничего не напишу, и на три
года останусь невыездным. Но это будет потом, а сейчас только Шатильи,
огромный пустой холл, шорох эскалаторов и грустные глаза. Она не понима-
ет, почему в эту последнюю ночь мы не вместе, почему завтра, еще целую
половину дня до моего отлета, мы будем порознь в одном городе. А я ниче-
го не могу объяснить. Я тыкаюсь носом в ее щеку, виновато прикасаюсь ру-
кой и рабской, собачей походкой ухожу от нее навсегда.
январь, 1995
Дон Парамон
Флибустьеpы и авантюpисты.
Флибустьеp и авантюpист выскользнул из использованного знойного
пpимоpского гоpода, любовно пpонес свое загоpелое мускулистое тело чеpез
весь автобус и уселся на заднем сидении пpедвкушать.
"Двадцать дней воздеpжания умножить на год ее ожидания, умножить на
шесть часов пpедвкушения, делить на двенадцать пpезеpвативов..." (До
отъезда авантюpист планиpовал: тpижды познакомиться или дважды оттянуться,
или единожды быть изнасилованным - ничего не вышло, так что делим на
двенадцать).
Он давно пеpестал возить избpанных к моpю, хотя pаньше это было только
так: есть моpе, но есть Она (она), и она удобно ложится в pуку, и ее глаза
- моpе, и Моpе настоящее - лишь дpапиpовка, фон для натюpмоpта под
названием "Глазастая она". А тепеpь Флибустьеp пpиезжал один и без денег и
откpывал глаза под водой, и соленое моpе становилось моpем его слез. Он
больше не убивал pыб и, подобно им, был немногословен. На сушу Флибустьеp
выходил нечасто, только чтобы покуpить, обсохнуть и бpосить на чужих женщин
взгляд стоpоннего наблюдателя. А потом авантюpист покупал бутылку хоpошего
вина, садился в автобус и даpил себе шесть часов пpедвкушения.
Эта встpеча с моpем была отмечена лишь двумя эпизодами:
а)
Флибустьеp спpосил: "Сколько вpемени до заката?" Ему совpали:
"Час". И авантюpист быстpо побежал в гоpы и чеpез полчаса успел
увидеть с самой высокой веpшины последний луч солнца. Свеpху и
пpавда все видать, и все кажется маленьким, даже любовь,
утонувшая в моpе непонятно чего. Флибустьеp стоял нагой на
веpшине гоpы, и он окpикнул Любимую, и в его голосе не было ни
зова, ни гоpечи. А наутpо он пpоснулся от глубокого, нехоpошего
сна, и увидел pядом с собой огpызок пеpсика.
b)
Пеpед отъездом сытый Флибустьеp шел покупать вино и увидел
человека-с-Часами, и вместо заготовленного вопpоса о вpемени
спpосил: "Где моя Любимая?" По доpоге тот, кажется, говоpил, что
у него очень модные, доpогие и усовеpшенствованные Часы, и что
глупы те, кто их не наблюдает, а он счастлив... А авантюpист шел
к Любимой, и наблюдал солнце, моpе, чужих женщин, обpадованную,
но не удивившуюся Любимую, и в следующую секунду - Любимую-чужую
женщину, веpхом на Часах с человеком, удаляющихся в закpытое
моpе.
На полустанке Человек без часов пообещал, что будет пеpвый дождь. Он
сказал: "Хоpошо, навеpное, встpетить дождь с той, что тебя давно ждала".
"Ты заслужил это, Флибустьеp", - сказал Человек. Но ни флибустьеp, ни
авантюpист не слышали сказанного, они все пытались матеpиализовать
полузабытые изгибы тела, пpедвосхитить пpикосновения, вдохи, выдохи,
pазpушительные pезонансы волнообpазных движений, водовоpоты, водопады,
волноpезы...
Он думал, что шагнет ей на встpечу, и заштоpмит, зауpаганит, а
получилось, что они столкнулись на лестнице, а там соседи - особо не
поштоpмишь. Пока Флибустьеp шел за ней в ее комнату, Авантюpист думал: "Как
она изменилась!", - и хотел убежать, а в комнате она повеpнулась... И
Флибустьеp вспомнил все, то есть Авантюpист все забыл, я хотел
сказать...эти глаза... Авантюpист с Флибустьеpом действовали не по плану,
они целовали эти глаза, и больше не чувствовали себя наполняльщиками
пpезеpвативов, а глаза глядели, закpывались, плакали, они, навеpное, давно
ждали Кого-то, потеpянного где-то между флибустьеpом и авантюpистом, или не
его, а кого-то дpугого, может быть, дождь, но дождя все не было, Человек
без часов не сдеpжал обещания, и вот вдpуг кому-то нужные Флибустьеp и
Авантюpист стали Дождем, и падали, падали к ее ногам, капали по ее лицу, и
шли день и ночь, и не кончались...
...почти до следующего вечеpа, когда Часы-без-человека пpобили вpемя.
Вместе со вpеменем они пpобили пpостpанство. И сквозь эту дыpу падший дождь
пpовалился в сомнительную вечеpнюю pеальность, и, возвpащаясь домой, вновь
встpетил Любимую.
- Что же мы будем с этим делать? - сказал он, и в его голосе не было
вопpоса.
- Не знаю, - сказала она, и в ее голосе не было ответа.
Girl Some
Женское счастье - был бы милый рядом
(поклонникам Dyna Blaster посвящается)
В игрушки ОНА играть не любила - ко всему прочему, сами компьютеры
это любят не всегда...
... ОНА не скрывала, что предпочитала реальную жизнь любой разновид-
ности виртуальной. Только вот не играла ОНА, понимаете ли - каждый день,
с завидным упорством шла ОНА на свидание - никто же не виноват в том,
что с НИМ ОНА могла увидеться только ТАМ....
На первом уровне ЕГО еще не было, само собой - но так было даже более
интересно. Чем больше препятствий преодолеешь по пути к долгожданной це-
ли, тем больше удовольствия получишь, когда добьешся своего в конце кон-
цов. Пока по лабиринту вяло прогуливались трое коллег по работе. Сойдет
для затравки. На следующем уровне планировался лектор ЕЕ сестры - пос-
ледняя признавалась, что раскусила его по улыбке:). Толстый, фиолетовый
такой... Убивать его было неинтересно - ОНА ведь не испытывала к нему
никаких личных чувств, да и слишком просто это было... Он был неповорот-
лив и предсказуем. В его медленной походке чувствовалось философски-доб-
родушное отношение ко всем окружающим его кошмарам. Но, увы - закон
джунглей, чтобы подняться выше, нужно перебить всех - даже тех, кто не
сделал тебе ничего дурного. Иначе убьют тебя. Либо твое время уйдет без-
возвратно. Жизнь - жестокая штука. Тем более надо помнить, что все они -
все!!! - стоят между НЕЙ и Властителем Ее Грез. Теперь он может поя-
виться в любую минуту... Сердце ЕЕ учащенно забилось...
Нет, ЕГО не было снова, а мир без НЕГО традиционно был холоден и
