"плывя по течению". И прекращается это состояние так же либо с прекраще-
нием течения, либо когда кто-нибудь сам выбирается на берег.
Основной момент содержания любовного соглашения есть развитый в "Эти-
ке любви" принцип компромисса любви: между любовью к себе, любовью к
другому и любовью к третьему, кто может вторгнуться всегда между двоих.
Этот компромисс есть наполненная конкретным содержанием аксиома любви из
той же "Этики любви": существование человека А, который согласен играть
по правилам человека Б, и существование человека Б, согласного играть по
правилам человека А, и это разные правила, и это одна игра. Этот самый
спорный момент по сути преследует цель показать, с одной стороны, что
личности А и Б всегда более важны, нежели любое отношение к чему бы то
ни было, а с другой стороны, что компромисс (игра) между А и Б есть не-
устойчивый и постоянно устанавливаемый компромисс; показать то, что "от-
ношения" можно выяснять, но не выяснить. Отсюда природа любовного согла-
шения - неуверенность и потребность всегда оговаривать и проговаривать
как новые, так и старые правила соглашения.
К таким правилам соглашения между А и Б относятся правила отношения к
"третьему" (право на измену или флирт, или периодический отдых на сторо-
не, право на возвращение после ухода или разрыва отношений и т.п.); пра-
вила о разделе сфер влияния (кто что берет на себя в чувственной сфере,
как происходит распределение); правила выяснения отношений (какие пре-
тензии принимаются, как приходить к компромиссам, как прощать друг дру-
га); правила борьбы со скукой (посвящение в свои интересы, признание ин-
тересов другого); правила сексуальной игры (ее сферы и границы, что зап-
рещено безусловно, что подлежит обсуждению).
Наконец, главнейший пункт любовного соглашения есть соглашение о раз-
рыве самого соглашения и о поведении друг по отношению к другу после
разрыва. К этому же пункту относится и так называемая сфера "чувственных
репрессий": то есть здесь оговаривается, кто и как будет поступать, если
другая сторона не выполняет достигнутое соглашение. И здесь же указыва-
ются запредельные правила действий, когда любовь остается, а соглашение
по тем или иным причинам перестает оговариваться: то есть на случай си-
туации "кто первым позвонит после паузы", сфера намеков и полутонов,
вторичный флирт и перезаключение любовного соглашения на новых условиях.
Любовное соглашение почти всегда является устным. Здесь отражены лишь
главные моменты, которые практически всегда становятся предметом согла-
шения, но редко рассматриваются в качестве проблемы. Рискнем высказать
мысль, что большинство проблем, возникающих между любовниками, связаны с
плохо проработанным любовным соглашение: люди путают стихийность состоя-
ния "in love" со стихийностью нахождения в нем. Если первое действи-
тельно есть стихия, то второе стихия лишь в случае отказа от любовного
соглашения.
ВИРТУАЛЬНЫЙ СЕКС
Время, потраченное на секс - время, потраченное ненапрасно. Однако в
реальности следовало бы всегда присовокуплять предназначение, благодаря
чему средство предназначения оказывается ненапрасным, если конечно цель
необходима.
Рассмотрение любого явления в реальности феноменологически выступает
как проблема идентификации. Простота реальности дана в отражении одной
структуры в иной структуре, вследствие чего разные уровни реальности мо-
гут быть сведены или редуцированы один относительно другого, то есть они
могут быть идентифицированы. Проблема частных идентификаций кое-как мо-
жет быть решена. Однако остается проблема всеобщей самоидентификации ре-
альности, выступающая как проблема бытия или вопрос бытия. Классический
секс может быть определен как сфера, служащая внешним самой себе целям,
являющаяся средством реализации не себя, но чего-то вне себя - деторож-
дения, наслаждения, чувственной идентификации двоих в любви и тому по-
добное.
В классическом сексе, согласно определению Владимира Грановского,
есть начало и есть конец. За началом и концом закреплены определенные
физиологические состояния. Две полярные в этой концепции позиции - пози-
ция чувственной идентификации с другим (любовь) и позиция идентификации
со своим собственным состоянием наслаждения (разврат, эгоизм, точного
термина нет - все определения размыты) - есть позиции реального секса,
секса, реализующегося лишь постольку, поскольку он идентифицирован с
чем-то вне себя.
Принцип христианства "возлюби ближнего как самого себя", последова-
тельно понятый Ницше как "возлюби вначале самого себя", оказывается
спорным после Сада и Фрейда, показавших несамодостаточность рацио-
нально-понимаемой и чувственно-произвольной любви для связки идентифика-
ция с другим - самоидентификация.
Позитивизм пытается навязать сексу социальную природу и тем привязать
его к реальности. Идентификация в сексе оказывается социализированной,
то есть не личностной, а привязанной к обществу в целом. Социология исс-
ледует изменения самой природы наслаждения, изменение способов и соци-
альных технологий сексуальной жизни, но ни одна философская концепция не
ставит вопрос о реальности секса, точнее о его нереальности, то есть
вопрос об идентификации секса с самой реальностью.
Секс представляет собой самодостаточный мир, виртуальную реальность,
не являющейся сферой ничего и не обретающей себя в качестве средства ни-
какой цели. Неклассический секс или виртуальный секс ставит проблему са-
моидентификации как проблему создания произвольной виртуальной реальнос-
ти. Участники секса создают виртуальный мир с теми же законами и права-
ми, что и в мире реальном, но с одним ограничением - язык общения есть
язык невербального чувственного общения, язык мимики и жеста, язык при-
косновений и телодвижений, язык чувств и ощущений.
Современный секс представляет собой проблему своеобразной телепатии -
если не передачи, то подтверждения высказанных чувств, о чувствах сооб-
щается и сообщаемое подтверждается. Подлинной же проблемой является те-
леэмпатия - передача чувств на расстоянии и преобразование самой
чувственности личности. Приобретение чувственного знания, преобразование
чувственности, передача чувств на расстоянии - сфера виртуального секса.
Виртуальный секс полагает, что чувственное знание не может быть пере-
дано как опыт ни из истории чувственного общения (литература, кино и
иные виды искусства), ни от одного участника к другому, но добыт из са-
мой чувственности, из ее совместного для участников и многоразового ос-
воения. Виртуальный секс полагает, что чувственное знание поэтому может
быть выражаемо на любом языке, и представлять границу для ее преодоления
лишь в силу неточности перевода чувственной сферы в сферу выражения на
любом вербальном и невербальном языке. Трансгрессия как естественная
технология виртуального секса перестает предполагать язык как среду сво-
его обитания.
Трансгрессия виртуального секса оказывается существующей не в культу-
ре или эпохальном содержании времени, но самостоятельно - у участников
виртуальной реальности "секс". Этими же участниками реальность рассмат-
ривается как ограниченность, которая преодолевается виртуализацией,
прогрессирующим социальным уровнем захвата игры, который создает вирту-
альные реальности этого прогрессирующего социального охвата игры, и пре-
одолевает границы виртуальной реальности через возвращение к реальности
обратно. Это преходящее движение от реальности к виртуальной реальности,
и от нее обратно к измененной реальности по своему социальному охвату и
есть виртуально прогрессирующая трансгрессия. Трансгрессия - изменение
среды чувственным преодолением, интергрессия - взаимообусловленное и че-
редующееся изменение среды и самой чувственной интенции.
Владимир Хлумов
Думан
(из "Книги Писем")
Июль тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Я сплю в самодельной
палатке, шитой голубыми и синими квадратами парашютного шелка. Мне снит-
ся Париж. Я иду с площади Трокадеро через мост Йена, все выше и выше за-
дирая голову.
- Же сви советик, - подобно кришнаиту, повторяю одну из двух извест-
ных мне французских фраз. Мне тридцать лет, и я первый раз за границей.
И где? В Париже. Я останавливаюсь посреди моста, смотрю на баржи, вытя-
нутые вдоль берега мутно-зеленым течением, и плачу.
- Же сви советик, - глотаю соленую влагу и нащупываю в кармане хрус-
тящие сто франков, выданные мне в качестве аванса с возвратом на Люси-
новской в Москве. Господи помилуй, я прошел три партийных комиссии и не
могу пройти мимо Сены. Я снова задираю голову и сквозь железные лапы Эй-
фелевой башни вижу голубое в барашках парижское небо. Мне тридцать лет,
и половину из них я мечтал о Париже.
Не опуская головы, закрываю глаза и все равно вижу Париж. Это кино,
это настоящее кино в моей голове, я пятнадцать лет мечтал снять такое
кино, и теперь я вижу его с закрытыми глазами.
- Разве это хорошо, когда советский гражданин видит с закрытыми гла-
зами? - доносится далекий голос. Я плачу, и мне не стыдно. Не стыдно за
унижение в трех партийных комиссиях, не стыдно за нескромную, написанную
мною же морально-устойчивую характеристику, не стыдно за лживую анкету -
владею свободно английским и французским со словарем, не стыдно за то,
что плачу.
Солоноватая влага стекает по щекам за шиворот, и я просыпаюсь, не
смея двинуть затекшей от жесткого рюкзака шеей, обнаруживая над собой
желто-голубое шелковое небо. Я еще не верю до конца и с болезененным
криком выскакиваю из палатки на крутой берег Средиземного моря. Ночью
прошел дождь, как выяснилось позже, последний, а теперь утреннее солныш-
ко накрыло мягким туманом берег под оливковыми деревьями. Господи ты
мой! Следовательно, мой сон - настоящее кино, снятое по следам вчерашне-
го путешествия по Парижу, и эти люди, разбуженные теплым светом, выпол-
зающие из разноцветных палаток, такие же, как и я, реальные, законные,
зарегестрированные участники международной встречи.
Полусонный, я бреду к сахарному кубику отеля, пью молочный кофе с
пышной корсиканской булочкой, украдкой поглядывая вокруг, беру еще до-
бавки, утоляя двухдневный парижский голод, выпиваю лишний стакан тропико
и выползаю на крутой берег, где, повернутые к морю, стоят три пустых
шезлонга. Крайний, подальше, - мой. Плюхаюсь в него, вытягивая ноги,
чтобы достать из старых отечественых джинсовых шорт пачку Галуас без
фильтра. Это единственное, что я позволил купить себе в Париже, и, хотя
у меня в палатке два блока болгарского Опала, я не могу отказать себе в
удовольствии встретить первое утро на острове горьковатым вкусом
галльского табака. От первой затяжки слегка кружится голова, и я, как в
том сне, закрываю ресницами извилистый, утонувший в голубоватой дымке
берег и вдруг сквозь плеск утреннего мягкого прибоя слышу неизвестное
иностранное слово:
- Думан.
Я открываю глаза и обнаруживаю справа в трех шагах от обрыва высокую
белокурую девушку в коротком кофейном платьице, смотрящую вдаль. Вокруг
- никого, следовательно, непонятное слово произнесено для меня, в чем я
тут же убеждаюсь.
- Думан, - нараспев повторяет она и грустно улыбается мне.
- Морнинг, - на всякий случай отвечаю я , но она упрямо повторяет
свое загадочное слово в третий раз.
- Что? - теряясь, спрашиваю я по-русски.
- Фог, - как-то сконфузившись, шепчет она и даже с укором смотрит
большими агатовыми глазами.
- А! Туман! - наконец до меня доходит, но она не успевает порадо-
ваться со мной найденному взаимопониманию и проходит мимо, влекомая
