тинки? И при этом не достичь ничего стоящего в жизни? Ну уж нет! Пошел
отсюда, трепач!! - Ага, сейчас! Сам катись отсюда, дохлый книжный чер-
вяк! Взгляните-ка на этого великого ученого! Да ты до сих пор ни кто
иной, как "хороший мальчик"! Что дали тебе годы твоих исследований, кро-
ме испорченного здоровья? Какой-то комфорт? Может быть, любовь? Ты
чувствовал себя лучше и счастливее после всех этих дней за компьютерами,
в душных библиотеках, в лабораториях без окон? Что же касается моих
"глупых стишков и пустых разговоров" - они всегда вызывали отклик в дру-
гих людях, помогали им - например, бороться с одиночеством и скукой. И
все удовольствия, которые получал я, были настоящими, они измерялись не
чужими оценками и дипломами, а моими собственными чувствами - этим самым
честным мерилом. О-о! - в моей жизни могло бы быть гораздо больше радос-
ти, если б ты, зануда поганый, не доставал меня своим детским страхом
"все потерять" и своим тупым рвением. Ей-богу, без меня ты стал бы нас-
тоящей машиной... - Ха-ха, но без меня ты остался бы полным нулем, леле-
ющим свой Эдипов комплекс с "прекрасными дамами" и пустыми мечтами в той
самой провинциальной дыре... Ладно, ладно, мир.
Мы действительно неплохо работаем вместе, удерживая друг друга от
крайностей. У каждого есть свои области, в которых он является экспер-
том, и вместе мы образуем "эксперта в квадрате". И когда один из нас
чувствует себя неуютно, попадая в тупик или просто теряя смысл жизни,
другой воодушевляет его и подсказывает такие решения, до которых первый
ни за что не дошел бы в одиночку. Как тогда, с неравенством для числа
Эйлера. Или в случае с "нервирующими" цветовыми пятнами на том импресси-
онистском полотне... Да, нечего и говорить о преимуществах совместной
деятельности, когда все "в резонансе". Иногда мы даже завидуем тем, кто
работает "тройками" или большими группами. А как презрительно смотрит
эта "многоколесная" молодежь на наш старомодный "тандэм"!
Но в конце концов, только мы можем работать с беднягами, помещенными
в эту клинику. Вот с этой крошкой, к примеру. Работающие шумной "трой-
кой" без колебаний послали бы ее на электрошок - так далека она от них,
так неизлечимо ненормальна. Но ее сумасшествие - не ее вина, мясники! И
мы докажем, что старые, гуманные методы психотерапии все еще работают
неплохо. Вот и ее новые записи показывают, что она не так безнадежна.
Что ж, пора поговорить с бедным ребенком."
Мужчина в белом халате закрывает голубую папку с наклейкой "Кэти
Смит. Mono-Personality Disorder. Тяжелая форма", и дружелюбно смотрит на
пациентку, сидящую напротив, по другую сторону стола:
- Ну, как мы себя чувствуем сегодня, дорогая?
Хрупкая девушка чуть-чуть пододвигается вперед в кресле, неуверенно
улыбается:
- Я... мы... мы чувствуем себя лучше.
4.
- На самом деле я просто не знаю, как перевести эту игру аббревиатур
на нормальный русский. В западной медицине MPD - это Multi-Personality
Disorder, то есть по-нашему - "раздвоение", вернее даже, "расщепление
личности". А у меня тут, как видишь, Mono-Personality, то есть наоборот,
"одноличность" как ненормальность. Собственно, с этой игры слов все и
началось, я и написал это по-английски вначале. Ну, как тебе?
- Ну, скажем так: это еще не "большая проза".
- Да я же говорю - я не писал это как прозу, просто набросал саму
идею. Знаешь, очень часто, когда я представляю идею отчетливо - мне уже
лень ее обрабатывать. Неинтересно.
- Я поняла. Идея ничего. Но все равно. Стихи у тебя куда лучше. Зна-
ешь, у меня бывают моменты, когда устанавливается такая ровная, почти
семейная жизнь. И тогда я вдруг посреди этого спокойствия достаю твои
стихи - и старый бес снова просыпается, хочется куда-то сорваться... В
общем, чувство, что есть еще что-то помимо моей тихой "потенциальной
ямы"... А еще - так здорово узнавать все это: и "ватной лентой дым из
трубы", и "Волну" на стене... Читаю и так отчетливо представляю себе эту
квартиру, где не была с тех пор, и тебя, и твою Р-рр... ты читал ей "Но-
ябрьскую Сороку"?
- Читал. Ей не понравилось. Хотя она сказала, что слушать меня лучше,
чем читать самой.
- А по-моему, наоборот: читать ты ни фига не умеешь!
- Ну не знаю. Ей вообще мое стихоплетство было неинтересно. И это,
кстати, может быть, и хорошо, когда человеку, с которым живешь, напле-
вать на то, что ты пишешь. Вот ты, например, можешь меня запросто изба-
ловать и испортить своим постоянным цитированием моих рифмованных глу-
постей...
- Ах так?! Ну ладно, считай, что я притворялась, чтоб тебя не оби-
жать. На самом деле стихи у тя все па-аршивые, а прозу ва-ащще писать не
умеешь. Э-э-э! (показывает острый розовый язычок, как будто конфета-"со-
сулька" во рту).
- Ага-ага. "...И вообще я тебя из головы выкинула." Чего ж читаешь-то
их, да все новое требуешь? Э-э-э!
- Ну положим, я тебя выкинула, а не стихи. Это две большие разницы,
почти никакой связи. А во-вторых, просто читать нечего, вот и читаем
всякую дрянь. Э-э-э!
5.
- Глупая моя, глупая! Неужели ты не понимаешь, что в такой юбке до
пола ты будешь гораздо сексапильнее всех этих коз, у которых из-под ко-
ротких тряпок трусы торчат? К тому же, мы едем в Новгород, а не в ка-
кую-нибудь "Невскую Мелодию", где на каждого посетителя - по полтора ох-
ранника и по две и две третьих шлюхи...
- Ты считал?
- Я считал.
- Ну, значит, там стоящая клиентура.
- Ага. Год как из деревни, а уже в пиджаках и с полными штанами визи-
ток. Там меня даже один спросил: куда вы в Америке деньги вкладываете? Я
чуть с табуретки не упал! Есть говорю, такое приспособление. Вроде пап-
ки, но по размеру не больше матки. Называется - бумажник. Туда и вклады-
ваю. Вот такая клиентура... Их тут, кажется, кличут "новыми русскими". А
чего нового, ума не приложу. Помнишь, у Мариенгофа был... как же его...
- "А руки я вам, Илья Петрович, не подам." Как тебе эта маечка?
- Во-во, Докучаев. Ничего маечка, вполне.
- Серьезно, я не знаю...
- Я серьезно. Повернись. Очень милая маечка, и ты в ней чудесно выг-
лядишь.
- Издеваешься опять?... Ладно. С кем мы поедем?
- Может быть, вдвоем. Может быть, с моими - с батей и сестренкой. Она
тебе понравится - очень прикольная девчонка. Классные картинки рисует, и
придумывает к ним истории. Вот, например, такая история. "Жили-были на
небе летающие коровы. Однажды у них родился маленький теленочек. На небо
прилетела одна злая мушка и стала говорить, что теленочек летать не смо-
жет, потому что у него крыльев совсем нет, да и вообще коровы не летают.
Пока она все это говорила, на небе пошел дождь, крылья у заговорившейся
мушки промокли, и она упала на землю". По-моему, очень милая история.
Аринка тебе покажет эту картинку, когда приедем.
В Новгороде было тихо и хорошо, все по-старому - тот же обветшалый
Кремль, тот же Волхов с сильным течением, которое унесло нас с Ленкой
под мост, когда мы купались. Софийский собор был почти пуст, и я со сто-
роны любовался ею, когда она ставила свечку.
- У тебя было обалденное лицо. Такое даже фотографировать нельзя. Бы-
ло бы время - притащил бы пастели и нарисовал бы.
- Тебя бы выгнали. Тут, наверное, нельзя рисовать. Разве что иконы.
- У тебя был очень иконический лик. Я бы сказал, что спутал.
- Ох уж мне твои комплименты с двойным дном! Кстати, одна моя подруга
сюда ездила креститься, я вот думаю - может, мне тоже?
- Давай-давай. Это сейчас не менее модно, чем радиотелефон, но гораз-
до дешевле.
- Да ну тебя.
Обедали в "Детинце", пили медовуху. Батя рассказывал, как они в моло-
дости любили ходить сюда где-нибудь раз в месяц: тогда и медовуху дела-
ли, как положено - сорок дней. На выходе я фотографировал Ленку сидящей
на перилах в страшно соблазнительных позах. Эти фотки почему-то не выш-
ли. Вдвоем с ней после обеда поехали в Юрьев. Официально там все было
закрыто, но проходившая мимо тетка показала нам лаз, которым пользуются
местные художники, чтобы забираться внутрь.
- Я рассказала Саше твою историю про девочку, которая цитировала Джу-
лию Робертс. Он сказал, что не заплатил бы за меня триста баксов. А ты
бы заплатил?...
- Я бы заплатил 350.
- Ты свинья.
- Она останавливается, глаза полыхают гневом.
- Я думала, ты скажешь...
- А какого хрена я должен что-то говорить, а?! Твой мужик, с которым
ты живешь уже больше года, о котором ты вечно повествуешь с эдаким при-
дыханием, говорит, что не заплатил бы 300 баков за ночь с тобой! Это,
значит, не свинство, да? Это значит "Сашенька", да?
- Ты дурак, ты ничего не понимаешь!
- Она села в траву и заплакала.
- Мог бы быть хоть один человек, который сказал бы мне... хотя бы в
таком месте...
Подошедший к колонке мужик в плавках покосился на нас. На его месте я
бы подумал, что мы что-то репетируем: Ленка очень красиво сидела и
всхлипывала среди невидимых стрекочущих кузнечиков и каких-то высоких
стеблей с желтыми цветками.
- Ладно, перестань. Извини. Меня ведь тоже мучает то, что я опять
уезжаю.
Мы подошли к колонке, подождали, пока мужик наберет воды в свои вед-
ра, попили. Эх, как давно я не пил из колонок! А раньше знал все колонки
в нашем городке: лето, провинциальная банда пацанов на велосипедах -
"Эй, я видал классное гороховое поле за Слободой, айда?" - "Погнали!
Только сначала на колонку, пить охота ужасно!" - "А там как раз по доро-
ге колонка, у моста". Дзинь-дзинь! "Я буду до-олго гнать велосипе-ед!" -
напевали какую-то попсню девчонки, подскакивая на багажниках... А сейчас
- тихо и жарко, только кузнечики да шуршанье травы на ветру.
В церкви оказалась большая группа иностранцев. Я перевел Ленке основ-
ную мысль их гида, но ни переводить дальше, ни слушать английский тут
совершенно не хотелось. На выходе старушка в черном платке и со скорбным
лицом покосилась на нас также, как до этого - на выходящих американцев.
- Я хочу туда!
Ленка показывала на колокольню, стоявшую рядом.
- Там закрыто, видишь. - Все равно. Вон лестница стоит, пойдем зале-
зем.
Подойдя поближе, мы увидели, что лестница упирается верхним концом в
голую белую стену.
- Полезешь? - съехидничал я. - Ладно, пойдем человеческими путями.
Мы прелезли через загородку на входе и зашагали вверх по замусоренным
ступеням. На самой верхней площадке было светло, и несколько запачканных
известкой мужиков хохотали, рассказывая друг другу матерные анекдоты.
Один из них, бородатый, подскочил к нам.
- Сюда нельзя! Только с разрешения батюшки настоятеля!
- Мы только посмотреть... - выглянула из-за моего плеча Ленка: волосы
распущены, взгляд "дядя, дай конфету".
- Нельзя, - ухмыльнулся мужик.
Я посмотрел на него в упор и тоже ухмыльнулся. Странно, но Америка
научила меня какой-то наглости, связанной - как бы это покрасивей?... -
с чувством собственного достоинства отдельно взятого индивидуума. К тому
же, черт побери, я сам в этом городе родился! Так что я смотрел на него
с видом человека, который мог бы и не бриться сегодня утром (о как опять
длинно на русском а чесс бы сказал просто смотришь по доброму и мысленно
произносишь fuck you и действительно эту фразу легко представить первый
ударный звук будто открываешь баночное пиво а потом низкое ю-е эдакая
отрыжка a la jim morrison...)
- Пять минут. Потом мы сразу уйдем.
- Ладно, - подмигнул бородатый и вернулся к своей компании.
Мы подошли к перилам. Внизу - белые стены, деревья и широко разлив-
шийся в этом месте, спокойный, старый Волхов.
