народа. Изо дня в день король появлялся в одном из сорока окон и одаривал
каждого просителя золотой монетой.
И вот однажды, раздавая милостыню, король обратил внимание на одного
дервиша, который каждый день подходил к окну, получал свою золотую монету
и уходил.
Поначалу монарх решил, что дервиш берет золото для какого-нибудь
бедняка, который не в состоянии придти за милостыней сам. Затем, увидев
его снова, он подумал: "Может быть, он следует дервишскому принципу тайной
щедрости и одаривает золотом других". И так каждый день, завидев дервиша,
он придумывал ему какое-нибудь оправдание. Но когда дервиш пришел в сорок
первый раз, терпению короля пришел конец. Схватив его за руку, монарх в
страшном гневе закричал: "Наглое ничтожество! Сорок дней ты ходишь сюда,
но еще ни разу не поклонился мне, даже не произнес ни одного
благодарственного слова. Хоть бы улыбка однажды озарила твое постное лицо.
Ты что же, копишь эти деньги или даешь их в рост? Ты только позоришь
высокую репутацию заплатанного одеяния!"
Только король умолк, дервиш достал из рукава сорок золотых монет,
которые он получил за сорок дней и, швырнув их на землю, сказал:
- Знай, о король Ирана, что щедрость только тогда воистину щедрость,
когда проявляющий ее соблюдает три условия.
Первое условие - давать, не думая о своей щедрости.
Второе условие - быть терпеливым.
И третье - не питать в душе подозрений.
Этот король так никогда и не стал по-настоящему щедрым. Щедрость для
него была связана с его собственными представлениями о "щедрости", и он
стремился к ней только потому, что хотел прославиться среди людей.
Эта традиционная история, известная читателям из классического
произведения на урду "Истории четырех дервишей", кратко иллюстрирует
весьма важные суфийские учения.
Соперничество без основных качеств, подкрепляющих это соперничество,
ни к чему не приводит. Щедрость не может быть развита в человеке до тех
пор, пока другие добродетели так же не будут развиты.
Некоторые люди не могут учиться даже после того, как перед ними
обнажили учение. Последнее продемонстрировано в сказании первым и вторым
дервишами.
ЛЕЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КРОВЬЮ
Мауляну Баха ад-дина Накшбанди спросили однажды: "Как объяснить
сообщающиеся во многих историях случаи, когда великие учителя одним
взглядом или каким-либо иным косвенным воздействием одухотворяли
невежественных людей или детей, находящихся с ними в контакте?"
В ответ Баха ад-дин рассказал следующую притчу, заметив при этом, что
притчи тоже представляют собой метод косвенного одухотворения. Итак, вот
история, рассказанная Накшбандом:
Во времена великой Византийской империи один из византийских
императоров заболел какой-то странной болезнью, и никто из его докторов не
знал от нее лекарства.
Во все страны были разосланы гонцы, которые должны были оповестить
великих мудрецов и искусных лекарей о болезни византийского государя и
подробно описать им симптомы этой болезни.
Один посланец прибыл в школу аль-Газали, ибо слава этого величайшего
восточного мудреца докатилась до Византии.
Выслушав посланцев, аль-Газали попросил одного из своих учеников
отправиться в Контантинополь и осмотреть императора.
Когда этот человек, а звали его аль-Ариф, прибыл к византийскому
двору, его приняли со всевозможными почестями и тут же ввели в царские
покои. Шейх аль-Ариф первым делом спросил у придворного врача, какие
лекарства уже применяли и какие намереваются применять. Затем он осмотрел
больного.
Кончив осмотр, аль-Ариф сказал, что необходимо созвать всех
придворных, и тогда он сможет назвать средство, которое излечит
императора.
Все приближенные собрались в тронном зале, и суфий обратился к ним:
"Его Императорскому величеству лучше всего использовать веру".
- Его величество нельзя упрекнуть в недостатке веры, но вера
нисколько не помогает ему исцелиться, - возразил духовник императора.
- В таком случае, - продолжал суфий, - я вынужден заявить, что на
свете есть только одно средство для спасения императора, но оно такое
страшное, что я даже не решаюсь его назвать.
Тут все придворные принялись его упрашивать, сулить богатство,
угрожать и льстить, и, наконец, он сказал: "Император излечится, если
искупается в крови нескольких сотен детей не старше семи лет".
Когда страх и смятение, вызванные этими словами, несколько улеглись,
государственные советники решили, что это средство нужно попробовать.
Некоторые, правда, сказали, что никто не имеет права брать на себя
ответственность за такую жестокость, подсказанную, к тому же, чужеземцем
сомнительного происхождения. Большинство, однако, придерживалось того
мнения, что все средства хороши, когда речь идет о спасении великого
императора, которого все уважали и чуть ли не обожествляли.
Когда об этом рассказали императору, он наотрез отказался. Но его
принялись упрашивать: "Ваше Величество, вы не имеете права отказываться,
ведь ваша смерть - большая потеря для империи, чем смерть всех ваших
подданных, не говоря уж о детях". В конце концов им удалось его убедить.
Тут же по всей стране были разосланы указы о том, что все
византийские дети не старше семи лет к определенному сроку должны быть
присланы в Константинополь, чтобы быть там принесенными в жертву ради
здоровья императора.
Матери обреченных детей проклинали правителя, чудовищного злодея,
который ради своего спасения решил погубить их дорогие чада. Некоторые
женщины, однако, молили Бога ниспослать здоровье императору до страшного
дня казни.
Между тем с каждым днем император все сильнее чувствовал, что он ни в
коем случае не должен допустить такого ужасного злодеяния, как убийство
маленьких детей. Угрызения совести приносили ему страшные муки, не
оставлявшие его ни днем, ни ночью.
Наконец, он не выдержал и велел объявить: "Я лучше умру сам, чем
допущу смерть невинных созданий". Только он произнес эти слова, как его
болезнь стала ослабевать, и вскоре он совершенно выздоровел.
Ограниченно мыслящие люди тут же решили, что император вознагражден
за свой добрый поступок. Другие, подобные им, объяснили его выздоровление
тем, что матери обреченных детей молили об утешении и о том, чтобы Бог
смилостивился над императором.
Когда суфия аль-Арифа спросили о причине исцеления государя, он
сказал: "Поскольку у него не было веры, он нуждался в чем-то, равном ей по
силе. Таким образом, исцеление пришло к нему благодаря его
сосредоточенности, соединенной с желанием матерей, которые возносили
горячие молитвы о выздоровлении императора до страшного дня казни".
Скептики же говорили: "По божественному провидению император
исцелился молитвами святого духовенства до того, как кровожадный рецепт
сарацина был воплощен в жизнь, ибо разве не очевидно, что этот чужеземец
хотел уничтожить наших детей, чтобы они не могли истребить его народ,
когда станут взрослыми?"
Когда этот случай передали аль-Газали, он сказал: "Чтобы добиться в
чем-то результата, необходимо применить метод, разработанный специально
для того, чтобы действовать в назначенное время и вести к достижению
определенного результата".
Подобно тому, как суфийский лекарь должен приспосабливать свои методы
к людям, окружающим его, так и дервишский духовный учитель может пробудить
скрытые познания ребенка или невежественного человека даже в области
изучения истины, и он это делает, применяя известные ему методы, созданные
специально для этой цели.
Это последнее объяснение принадлежит нашему мастеру Баха ад-дину.
Ходжа Баха ад-дин стал главой ордена Мастеров (Хаджаган) в
Центральной Азии в XIV столетии. Его прозвище "Накшбанд", означающее
"художник", стало названием школы.
Баха ад-дин из Бухары преобразовал учение мастеров, приспособив
практику к повседневным условиям и собрав традиции из первоисточников.
Семь лет он был придворным, семь лет - пастухом и еще семь лет
работал на строительстве дорог, прежде чем стал обучающим мастером. Одним
из первых его учителей был Баб ас-Саммаси. Пилигримы стекались в учебный
центр Баха ад-дина "с другого конца Китая". Члены ордена,
распространившегося на территории Турции и Индии и даже в Европе и Африке,
не носили каких-либо отличительных одежд и о них известно еще меньше, чем
о любом другом ордене. Баха ад-дин был известен как эль-Шах. Некоторые
величайшие персидские классики были накшбандами. Основные книги накшбандов
- это "Учение эль-Шаха", "Тайны накшбандийского пути", "Капли из источника
жизни". Эти произведения существуют только в рукописях.
Мауляна ("Наш господин") Баха ад-дин родился в двух милях от Бухары и
похоронен недалеко оттуда, в местности Каср-и-Ариф ("Крепость познавших").
Эта история, рассказанная им в ответ на вопрос, взята из произведения
"Беседы нашего мастера"; книга эта имеет также другое название - "Учение
эль-Шаха".
ПЛОТИНА
Жила-была вдова с пятью маленькими сыновьями. Ей принадлежал
небольшой клочок земли, орошаемый арыком. Скудного урожая с этого надела
им едва хватало, чтобы не умереть с голоду. Но вот однажды жестокий тиран,
владелец соседних земель, не посчитавшись с их законным правом
пользоваться водой арыка, перекрыл арык плотиной и обрек семью на полную
нищету.
Старший сын не раз пытался сломать плотину, но безуспешно: ему одному
это было не под силу, а его братья были совсем еще детьми. И хотя мальчик
понимал, что богачу ничего не стоит заново восстановить плотину, детская
гордость не позволяла ему отказаться от этих отчаянных и бесплодных
попыток.
Однажды в видении он увидел своего покойного отца, который дал ему
наставления, укрепившие надежду в его сердце. Вскоре после этого тиран,
взбешенный независимым поведением "маленького упрямца", оклеветал его на
всю округу и восстановил против него всех соседей.
Пришлось мальчику покинуть родной дом и отправиться в далекий город.
Там он нанялся слугой к одному купцу и проработал у него в течение многих
лет. Почти весь свой заработок старший брат отсылал домой через
путешествующих купцов. Чтобы у этих людей не возникало неприятное чувство,
что он навязывается им со своими поручениями - да и для них самих было
небезопасно помогать семье, находящейся в опале, - он просил их передавать
деньги его братьям как плату за мелкие услуги, которые они могут оказать
путешественникам.
Спустя много лет пришло время старшему брату возвратиться в родные
края. Годы так изменили его, что когда он подошел к дому и назвал себя
братьям, только один из них узнал его, но и сам не был в этом уверен
вполне.
- У нашего старшего брата волосы были черные, - сказал самый младший.
- Но ведь я постарел, - ответил старший брат.
- И по вашей речи, и по одежде сразу видно, что вы - из купцов, -
сказал другой брат, - а в нашей семье никогда не было купцов.
Тогда старший брат рассказал им свою историю, но не смог рассеять их
сомнения.
- Я помню, как ухаживал за вами, когда вы были еще совсем детьми, и
как вас манила стремительно бегущая вода, остановленная плотиной, - стал
вспоминать пришелец.
- Мы не помним этого, - сказали братья, ибо их детские годы почти
полностью стерлись из их памяти.
- Но ведь я посылал вам деньги, на которые вы и жили с тех пор, как
пересох наш арык.
- Мы не знаем никаких денег. Мы получали только то, что зарабатывали,
