увидел осла, отчаянно ревущего на собаку, которая что есть сил лаяла на
него.
Человек приблизился и стал слушать.
- Все это говорит только о траве и пастбищах, - говорила собака, - я
же хочу тебе поведать о мясе и костях, ибо я этим питаюсь.
Тут человек не мог более сдерживаться и вмешался в их разговор:
- Вы могли бы придти к чему-то общему, если бы поняли, что полезность
сена подобна полезности мяса.
Животные резко обернулись к незванному гостю. Собака на него свирепо
залаяла, а осел так сильно его лягнул задними ногами, что он свалился без
чувств.
Не обращая на него больше никакого внимания, они продолжили свой
спор.
Эта басня, напоминающая одну из басен Руми, взята из знаменитой
коллекции Меджнуна Каландара, который умер в ХIII веке.
В течение 40 лет он странствовал по свету и рассказывал на базарных
площадях обучающие истории. Одни говорят, что он был безумным (его имя так
и переводится), другие - что он один из "преображенных", развивших в себе
способность воспринимать связь между такими вещами, которые обычному
человеку кажутся независимыми.
ТУФЛИ БЛАГОЧЕСТИВЫХ ЛЮДЕЙ
Два благочестивых и достойных человека вошли в мечеть в одно и то же
время. Первый снял свои туфли и аккуратно придвинул друг к дружке, оставив
их за дверью. Второй тоже снял туфли, сложил их подметками и, сунув их за
пазуху, вошел в мечеть.
Это событие возбудило спор между другими благочестивыми и достойными
людьми, которые сидели у входа и все видели. Они решили выяснить, кто из
этих двух поступил лучше.
- Человек вошел в мечеть босой, - сказал один из них, - так не лучше
ли было оставить свою обувь за дверью?
- Мы не учитываем одного: он мог взять с собой туфли для того, чтобы
они ему напоминали в священном месте о должном смирении, - возразил
другой.
Но вот те люди, совершив молитву, вышли на улицу. Спорщики,
разделившиеся на два лагеря, окружили каждый своего героя и стали
расспрашивать, чем были вызваны их поступки.
Первый человек сказал: "Я оставил свои туфли за дверью,
руководствуясь вполне обычными соображениями: если бы кто-нибудь захотел
их украсть, он имел бы возможность побороть свое греховное искушение и,
таким образом, приобрел бы заслугу для будущей жизни".
Служители были восхищены благородным образом мыслей этого человека,
который так мало заботился о своей собственности и отдался на волю случая.
В это же время второй человек объяснял своим сторонникам: "Я взял
туфли с собой, потому что оставь я их на улице, они могли бы возбудить
соблазн в душе какого-нибудь человека. Тот, кто поддался бы искушению и
украл их, сделал бы меня сообщником на страшном суде". Мудрость и
благородство этого человека привели в восторг всех, кто его слушал.
Но в этот момент третий человек, присутствующий среди них, который
был настоящим мудрецом, воскликнул: "О слепцы! Пока вы здесь предавались
возвышенным чувствам, развлекая друг друга примерами благородства,
произошло нечто реальное".
- Что произошло? - спросили все разом.
- Никто не был искушен туфлями, - продолжал мудрец, - никто не был
искушаем туфлями. Предполагаемый грешник не прошел мимо них. Вместо этого
в мечеть вошел другой человек. У него не было туфель совсем, так что он не
мог ни оставить их снаружи, ни внести их внутрь. Никто не заметил его
поведения. А сам он меньше всего думал о том, какое впечатление он
произведет на тех, кто на него смотрит - или не смотрит. Но благодаря
реальной искренности, его молитвы сегодня, в этой мечети самым
непосредственным образом помогли всем потенциальным ворам, которые могли
или не могли украсть туфли или которые могли бы исправиться, устояв перед
искушением.
Разве вы не поняли еще, что практика благочестия, какой бы прекрасной
она ни была сама по себе, теряет свою ценность, когда узнаешь о
существовании реальных мудрецов?
Это сказание довольно часто приводится. Оно взято из учений ордена
Халватийа ("Затворники"), основанного Умаром-аль-Халвати, который умер в
1397 году.
В ней иллюстрируется аргумент, общеизвестный среди дервишей, что те,
кто развивает в себе особые внутренние качества, оказывает большее влияние
на общество, чем те, кто пытается действовать только согласно определенным
моральным принципам. Первые называются "люди реального действия", а вторые
- "те, кто не знает, но играют в знание".
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ХОДИЛ ПО ВОДЕ
Один ограниченный дервиш из религиозно-аскетической школы
прогуливался по берегу реки, размышляя над моральными и схоластическими
проблемами, ибо в школе, к которой он принадлежал, суфийские учения
применялись именно в таком духе. Сентиментальную религию дервиш принимал
за поиски конечной истины.
Вдруг чей-то громкий голос, донесшийся с реки, прервал его
размышления. Он прислушался и услыхал дервишский призыв. "Этот человек
занимается бесполезным занятием, - сказал он себе, - потому что
неправильно произносит формулу. Вместо того, чтобы произносить "йа ха", он
произносит "а йа ха".
Подумав немного, дервиш решил, что как более внимательный и прилежный
ученик, он обязан научить этого несчастного, который, хотя и лишен
возможности получать правильное указание (от постоянного учителя), все же
изо всех сил, по-видимому, старается привести себя в созвучие с силой в
этих звуках.
Итак, он нанял лодку и поплыл к острову, с которого доносился голос.
На острове в каменной хижине он увидел человека в дервишской одежде,
время от времени громко повторявшего, все так же неправильно,
посвятительную формулу.
- Мой друг, - обратился к нему первый дервиш, - ты неправильно
произносишь священную фразу. Мой долг сказать тебе об этом, ибо
приобретает заслугу как тот, кто дает совет, так и тот, кто следует
совету. - И он рассказал ему, как надо произносить призыв.
- Благодарю тебя, - смиренно ответил второй дервиш.
Первый дервиш сел в лодку и отправился в обратный путь, радуясь, что
совершил доброе дело. Ведь кроме всего прочего, он слышал, что человек,
правильно повторяющий священную формулу, может даже ходить по воде. Такого
чуда он ни разу в своей жизни не видел, но почему-то верил, что оно вполне
возможно.
Некоторое время из тростниковой хижины не доносилось ни звука, но
дервиш был уверен, что его усилия не пропали зря.
И вдруг до него донеслось нерешительное "а йа" второго дервиша,
который опять по-старому начинал произносить звуки призыва.
Дервиш начал было размышлять над тем, до чего же все-таки упрямы
люди, как отвердели они в своих заблуждениях, и вдруг замер от изумления:
к нему прямо по воде, как по суху, бежал второй дервиш. Первый дервиш
перестал грести и, как завороженный, не мог оторвать от него взгляда.
Подбежав к лодке, второй дервиш сказал: "Брат, прости, что я задерживаю
тебя, но не мог бы ты снова разъяснить мне, как должна по всем правилам
произноситься формула? Я ничего не запомнил".
На русском мы можем передать лишь одно из многих значений этой
сказки, потому что в арабских текстах обычно используются омонимы - слова,
одинаковые по звучанию, но имеющие разный смысл. Такое свойство языка
свидетельствует о том, что он достался нам от более древних культур и
предназначен для того, чтобы глубже описывать сознание, а также нечто,
связанное с внешней моралью.
Кроме того, что это сказание представлено в популярной литературе,
находящейся в обращении на Востоке, оно встречается в дервишских
манускриптах, иногда очень древнего происхождения.
МУРАВЕЙ И СТРЕКОЗА
Благоразумный и упорный муравей смотрел на цветочный нектар, как
вдруг с высоты на цветок ринулась стрекоза, попробовала нектара и
отлетела, потом подлетела и опять присосалась к цветку.
- И как только ты живешь без работы и без всякого плана? - сказал
муравей. - Если у тебя нет ни реальной, ни относительной цели, какова же
особенность твоей жизни и каким будет ее конец?
Стрекоза ответила:
- Я счастлива и больше всего люблю удовольствия. Это и есть моя жизнь
и моя цель. Моя цель - не иметь никаких целей. Ты можешь строить для себя
какие угодно планы, но ты не сможешь убедить меня в том, что я
несчастлива. Тебе - твой план, а мне - мой.
Муравей ничего не ответил, но подумал: "То, что для меня очевидно, от
нее скрыто. Она ведь не знает, каков удел муравьев. Я же знаю, каков удел
стрекоз. Ей - ее план, мне - мой".
И муравей пополз своей дорогой, ибо сделал все, что было в его силах,
чтобы предостеречь стрекозу.
Прошло много времени, и их дороги опять сошлись.
Муравей заполз в мясную лавку и, примостившись под чурбаном, на
котором мясники рубили мясо, стал благоразумно ожидать своей доли. Вдруг в
воздухе появилась стрекоза. Увидев красное мясо, она стала плавно
снижаться на чурбан. Только она уселась, огромный топор мясника резко
опустился на мясо и разрубил стрекозу надвое.
Половинка ее тела скатилась вниз, прямо под ноги муравью. Подхватив
добычу, муравей поволок ее в свое жилище, бормоча себе под нос:
"Твой план закончился, а мой продолжается. "Тебе - твой план" больше
не существует, а "мне - мой" начинает новый цикл.
Наслаждение казалось тебе важным, но оно мимолетно. Ты жила ради
того, чтобы поесть и в конце концов самой быть съеденной. Когда я тебя
предостерегал, ты решила, что я брюзга и отравляю тебе удовольствие".
Почти такая же притча встречается в "Божественной книге" Аттара, хотя
там она имеет несколько иное значение. В настоящем варианте сказание было
рассказано одним бухарским дервишем возле гробницы эль-Шаха Баха ад-дина
Накшбанди семь столетий назад. Она взята из суфийской записной книжки,
сохранившейся в Великой мечети Джалалабада.
СКАЗАНИЕ О ЧАЕ
В древние времена рецепт приготовления чая был известен только в
Китае. Слухи о чае распространились по всему свету, дошли до мудрецов и
невежд, и каждый пытался как можно больше узнать о нем, в соответствии с
тем, каким он его себе представлял.
Король Инджа ("здесь") снарядил в Китай посольство, которое получило
от китайского императора немного чая для своего правителя. Но, увидев, что
даже простые китайские крестьяне пьют чай, посланники Инджа решили не
привозить своему королю столь грубый напиток; к тому же они были убеждены,
что китайский император обманул их и вместо небесного напитка подсунул
какую-нибудь дрянь.
Между тем величайший философ из Анджа ("там") собрал все, какие
только мог, сведения о чае и пришел к выводу, что это некая субстанция,
которая в самом деле существует, но редко встречается и принадлежит к
порядку вещей, мало известных. Ибо ничего определенного о нем нельзя было
сказать: трава это или вода, зеленый он или черный, горький или сладкий?
В странах Кашиш и Бебинев люди на протяжении целых столетий
испытывали все травы, какие им только попадались. Многие травы оказались
ядовитыми, чем весьма разочаровали своих исследователей. А так как никто
не завез в их земли семена чайных кустов, все их поиски были тщетными. Они
также перепробовали всевозможные жидкости, но с тем же успехом.
На территории Мазхаба ("сектантство") при исполнении религиозных
обрядов процессия жрецов перед толпой верующих провозила небольшой ларь,
наполненный чаем. Но никому и в голову не приходило приготовить из него
напиток. Они даже не знали, как это делается. Все были убеждены в том, что
чай сам по себе обладает магическими свойствами. Однажды один мудрый
