ратством в открытом море, а обкрадывать новейших авторов - значит
промышлять карманным воровством на улицах.
Иной раз блестящие стихи слетают с пера человека отнюдь не бле-
стящего; значит, он обладает тем, что мы называем талантом. Бывает
и так: стоит блестящему человеку взяться за писание стихов, как мысли
его теряют всякий блеск; это с несомненностью доказывает, что он лк-
шен поэтического дара.
Большинство произведений, написанных в наше время, наводит на
мысль, что они были склеены за один день из книг, прочитанных нака-
нуне.
Хороший вкус, такт и воспитанность связаны между собой куда тес-
нее, чем желательно считать литературной братии. Такт-это хороший
вкус в поведении и манере держать себя, а воспитанность-хороший
вкус в беседе и речах.
В оРиторикеп Аристотелям есть отличная мысль о том, что всякая
метафора, основанная на аналогии, должна быть убедительной и в том
случае, если ее перевернуть. Так, мы говорим, что старость - это зима
жизни. Переверните метафору, сказав, что зима-это старость года,
и она прозвучит столь же убедительно.
В литературе, как и в политике, стать великим или хотя бы произвести
значительный переворот может лишь такой человек, который родился
вовремя, то есть когда почва для него уже была подготовлена.
Вельможи и остроумцы - вот два сорта людей, которые тяготеют друг
к другу и обладают немалым сходством: первые пускают немного больше
ныли в глаза, вторые поднимают немного больше шуму, чем прочие
смертные.
Литераторы любят тех, кого они развлекают, как путешественники -
тех, кого они приводят в изумление.
Что представляет собой литератор, не обладающий возвышенным ха-
рактером, достойными друзьями и хотя бы небольшим достатком? Если
этого последнего преимущества он лишен в такой степени, что не может
пристойно существовать в кругу общества, к которому принадлежит по
праву таланта, зачем тогда ему свет? Не единственный ли для него вы-
ход-замкнуться в уединении, где он сможет совершенствовать свою
душу, свой характер, свой разум? Зачем ему терпеть иго общества, не
получая взамен ни одного из тех преимуществ, которыми оно награждает
своих сочленов, принадлежащих к другим слоям? Многие литераторы,
принужденные принять этот выход, уже обрели счастье, которое прежде
тщетно пытались отыскать. Они с полным основанием могут сказать, что
получили все именно тогда, когда им во всем было отказано. Как часто
приходится нам вспоминать слова Фемистокла: оУвы1 Мы погибли бы.
если бы не погибли*п.
Прочитав какой-нибудь труд, отмеченный духом добродетели, люди
нередко говорят: оЖаль, что автор не пожелал рассказать в своем сочине-
нии о самом себе, лишив нас тем самым возможности проверить, действи-
тельно ли он таков, каким кажетсяп. Что греха таить-сочинители дали
немало поводов для подобных рассуждений; однако я не раз убеждался,
что читатели прибегают к таким рассуждениям лишь для того, чтобы им
не пришлось восхищаться высокими истинами, запечатленными в писа-
ниях порядочного человека.
Писатель, наделенный хорошим вкусом, являет собой в кругу нашей
пресыщенной публики то же зрелище, что молодая женщина среди ста-
рых распутников.
Тот, кто слегка приобщился к философии, презрительно относится
к знаниям, но тот, кто ею проникся, глубоко их уважает.
Поэт, да обычно и всякий литератор, редко когда наживается на своем
труде; что же до публики, то ее отношение к автору можно определить
как нечто среднее между оБлагодарю вас)п и оПошел вон1п. Таким обра-
зом, ему остается одно: наслаждаться самим собою и каждой минутой
своей жизни.
Молчание автора, сочинявшего прежде хорошие книги, внушает
публике больше уважения, чем плодовитость сочинителя посредственных
произведений; точно так же безмолвие человека, известного своим красно-
речием, действует куда сильнее, нежели болтовня заурядного говоруна.
Немало литературных произведений обязано своим успехом убожеству
мыслей автора, ибо оно сродни убожеству мыслей публики.
Как посмотришь на состав Французской академии, так невольно начи-
маешь думать, что девизом своим она избрала стих Лукреция: *
Certare ingenio, contendere habilitate.*
Почетное звание члена Французской академии подобно кресту Святого
Людовика, который можно увидеть и на том, кто ужинает в Марлийском
дворце, и на том, кто заканчивает день в третьеразрядной харчевне.
Французская академия подобна парижской опере, которая существует
оа средства, не имеющие к ней никакого отношения, вроде обязательных
отчислений в ее пользу со всех провинциальных оперных театров, платы
за право пройти из партера в фойе и т. д. Вот и Академия живет за счет
раздаваемых ею привилегий. Она точь-в-точь как Сидализа у Гроссе: *
Чтоб цену eй могли вы по заслугам дать,
Сначала следует вам с нею переспать.
Литература и в особенности театр дают сейчас людям возможность
приобрести репутацию, как некогда заморские острова давали возмож-
ность нажить добро: достаточно было туда приехать, чтобы тотчас же
разбогатеть. Но большие состояния, нажитые предками, обернулись
ущербом для потомков, ибо земли, прежде плодородные, оказались со-
вершенно истощенными.
· оКак в дарованьях они состязаются, спорят о родеп (лат.). Пер. Ф. Петров-
ского.
В наши дни театральный и литературный успех смехотворен, и только.
Философня распознает добродетели, полезные с точки зрения нрав-
ственной и гражданской, красноречие создает им известность, поэзия.
превращает их в общее достояние.
Красноречивый, но грешащий против логики софист по сравнению
ритором-философом-это то же, что ловкий фокусник по сравнению
прагматиком, что Пинетти * по сравнению с Архимедом.
Важно иметь в голове множество идей и быть при этом неумным че-
ловеком, как можно командовать множеством солдат и быть при этом
тупым генералом.
Столько нареканий вызывают обычно литераторы, удалившиеся от
этой жизни) Им хотят навязать интерес к обществу, которое ни в чем
их не поддерживает, хотят заставить их вечно присутствовать при лоте-
ях розыгрышах, в которых они не могут принять участие.
У древних философах меня больше всего восхищает их стремление
жить в согласии со своими теориями. Примером тому могут служить
Теофраст и другие. Практическая нравственность входила
философию столь важной составной частью, что многие из них стали
одной из школ, не написав при этом ни одной строчки: достаточно назвать
(Сократа, Полемона, Левкиппа и других. Сократ не написал ни
одног труда и изучил из всех наук одну лишь науку о нравственности,
что не помешало ему занять первое место среди философов своего
времени.
Меньше всего мы знаем, во-первых, то, что поняли чутьем; во-вторых,
что изведали на собственном опыте, сталкиваясь с разными людьми
явлениями; в-третьих, то, что уразумели не из книг, а благодаря кни-
гам , то есть благодаря размышлениям, на которые они нас наталкивали.
Литераторы, в особенности поэты, подобны павлинам: им бросают
в клетку жалкую горсть зерна, а если порою и выпускают оттуда, то
лишь затем, чтобы посмотреть, как они распускают хвост. Между тем
петухи, куры, индюки и утки свободно расхаживают по двору и до отказа
набивают себе зоб.
Успех порождает успех, как деньги идут к деньгам.
Чтобы написать иную книгу, даже самому умному человеку прихо-
дится прибегать к помощи наемной кареты, то есть посещать всевозмож-
ных людей и всевозможные места, бывать в библиотеках, читать руко-
писи и т. д.
Философ или, скажем, поэт не может не быть мизантропом: во-первых,
потому, что склонности и талант побуждают его пристально наблюдать
за жизнью общества, а это занятие лишь омрачает душу; во-вторых, по-
тому, что общество редко вознаграждает такого человека за талант (хо-
рошо еще, если не наказывает!) и этот вечный повод для огорчений
удваивает и без того свойственную ему меланхолию.
Когда государственные люди или литераторы-пусть даже слывущие
людьми необычайно скромными-оставляют после себя мемуары, которые
должны послужить канвой для их биографий, они тем самым выдают
тайное свое тщеславие. Как тут не вспомнить некоего безгрешного мужа,
который отписал в завещании сто тысяч экю на то, чтобы его причислили
к лику святых1
Большое несчастье-потерять из-за свойств своего характера то место
в обществе, на которое имеешь право по своим дарованиям.
Лучшие свои произведения великие писатели создают в том возрасте,
когда страсти их уже угасли: земля вокруг вулканов особенно плодородна
после извержений.
Тщеславие светских людей ловко пользуется тщеславием литераторов,
которые создали не одну репутацию, тем самым проложив многим людям
путь к высоким должностям. Начинается все это с легкого ветерка лести,
чо интриганы искусно подставляют полного паруса своей фортуны.
Ученый экономист-это хирург, который отлично вскрывает труп
острым скальпелем, но жестоко терзает выщербленным ножом живой
орга ниэм.
Литераторы редко завидуют той подчас преувеличенной репутации,
которой пользуются иные труды светских людей: они относятся к этим
успехам, как порядочные женщины к богатству потаскушек.
Театр либо улучшает нравы, либо их портит. Одно из двух: он или
вьет нелепые предрассудки, или, напротив, внедрит их. Во Франции мы
все повидали и то, и другое.
Иные литераторы не понимают, что ими движет не славолюбие, а тще-
вие. Однако чувства эти не просто различны, но и противоположны:
'одно из них-мелкая страстишка, другое-высокая страсть. Между че-
стным славолюбивым и тщеславным такая же разница, как между
'влюбленным и волокитой.
Потомство судит литераторов не по их положению в обществе, а по их
делам. оСкажи, не кем ты был, а что ты совершилп-таков, видимо,
должен быть их девиз.
Спероне Сперони отлично объясняет, почему автор, которому ка-
жется, будто он очень ясно излагает свои мысли, не всегда бывает поня-
тем читателям. оДело в том,-говорит он, - что автор идет от мысли
к мыслям,"а читатель - от слов к мыслип.
Произведения, написанные с удовольствием, обычно бывают самыми
удачными, как самыми красивыми бывают дети, зачатые в любви.
В изящных искусствах, да и во многих других областях, хорошо мы
знаем лишь то, чему нас никогда не обучали.
Художник должен придать жизнь образу, а поэт должен воплотить
в образ чувство или мысль.
Когда плох Лафонтен-это значит, что он был небрежен; когда
плох Ламотт -это значит, что он очень усердствовал.
Совершенной можно считать только ту комедию характеров, где
интрига построена так, что ее уже нельзя использовать ни в какой другой
пиесе. Из всех наших комедий этому условию отвечает, пожалуй, только
оТартюфп.
В доказательство того, что на свете нет худших граждан, чем фран-
цузские философы, можно привести следующий забавный довод. Эти фи-
лософы обнародовали изрядное количество важных истин в области поли-
тической, равно как и в экономической, и подали в своих книгах разумные
советы, которым последовали почти все монархи почти во всех европей-
ских странах, кроме Франции. В результате благоденствие, а значит, и
мощь чужеземных народов возросли, меж тем как у нас ничего не изме-
нилось, господствуют те же злоупотребления и т. д., так что по сравне-
нию с другими державами Франция все больше впадает в ничтожество.
Кто же в этом виноват, как не философы* Тут невольно вспоминается
ответ герцога Тосканского некоему французу по поводу новшеств, вве-
денных герцогом в управление страной. оНапрасно вы так меня хва-
лится-сказал он, - все это я придумал не сам, а почерпнул из француз-
ских книг!п.
В одной из главных антверпенских церквей я видел гробницу славного
книгопечатника Плантена, которая великолепно украшена посвящен-
нными ему картинами Рубенса. Глядя на них, я думал о том, что отец
Этьены (Анри и Ребер), своими познаниями в греческом и ла-
тыни оказавшие огромные услуги французской изящной словесности,
окончили жизнь в нищете и что Шарль Этьен, их преемник, сделавший
