несуразной от бесчисленного количества солецизмов, варваризмов
и вульгаризмов, когда даже негодные свои слова они не умеют
поставить туда, куда надо. Разве все это не настраивает тебя
против самого содержания их речи, каково бы оно ни было, больше
того, против них самих? Что касается меня, то это безусловно
так. С другой стороны, разве ты не чувствуешь склонности,
расположения и даже симпатии к тем, чья речь является прямой
противоположностью всего, что я только что изобразил?
Невозможно даже сказать, до какой степени важно, чтобы стиль
твой был правилен, красив, чтобы все было продумано и выражено
в понятной форме; будучи приятной, речь твоя становится
убедительной. Все это часто возмещает недостаток смысла и
доводов, когда же эти качества употреблены в поддержку того и
другого, то они просто неотразимы. Французы уделяют очень
большое внимание чистоте и изяществу стиля даже в повседневной
речи, до такой степени, что сказать там о человеке, qu'il narre
bien102 -- означает уже охарактеризовать его. Предметом
разговоров там нередко становятся тонкости языка, и существует
Академия, определяющая все оттенки слов. В Италии этими же
вопросами занимается Круска, и мне почти не приходилось
встречать итальянцев, которые не говорили бы на своем языке и
правильно, и изящно. Насколько же все это важнее для
англичанина, которому приходится выступать на многолюдном
собрании, где обсуждаются законы и свободы его страны?
Для того чтобы речь звучала там убедительно, ей мало быть
прочитанной или произнесенной. Ты знаешь, сколько сил потратил
Демосфен на то, чтобы исправить природные недостатки своей
дикции; знаешь, что он ходил во время бури на берег моря и там
принимался декламировать, чтобы приучить себя к шуму
многолюдных сборищ, на которых ему предстояло выступать. А
сейчас ты можешь судить о том, каким правильным и каким изящным
сделался его слог. Он считал, что все это имеет большое
значение, и он был прав. Очень важно, чтобы и ты думал так же.
Если в речи твоей есть хоть малейшие погрешности, приложи все
силы и старания к тому, чтобы их исправить. На каком бы языке
ты ни говорил и к кому бы ни обращался, пусть это даже будет
твой лакей, не пренебрегай стилем своей речи. Всегда старайся
употребить самые лучшие слова и самые удачные выражения. Не
удовлетворяйся тем, что тебя просто поймут, но умей украсить
свои мысли и приодеть их так, как приоделся бы сам, ибо даже
человеку, исключительно хорошо сложенному, было бы до крайности
непозволительно и непристойно появляться перед обществом
обнаженным или одетым хуже, чем люди его звания.
Я вложил в пакет, который твой лейпцигский знакомый Дюваль
посылает своему корреспонденту в Рим, для передачи тебе книгу
лорда Болингброка, изданную около года назад. Я хочу, чтобы ты
несколько раз перечел ее и обратил особенное внимание на ее
стиль и на все цветы красноречия, которыми она изобилует.
Должен признаться, что до тех пор, пока я не прочел эту книгу,
я не знал, какими огромными возможностями располагает
английский язык...
Твоя должность нередко будет давать тебе возможность
говорить на людях; вначале с государями и на приемах -- за
границей, в палате общин -- у себя на родине; посуди сам, нужно
ли тебе для всего этого красноречие, причем не только обычное
красноречие, свободное от ошибок, не содержащее никаких красот,
но красноречие наивысшее и самое блистательное. Ради бога,
помни об этом и думай всегда. Умей настроить свою речь так,
чтобы она звучала убедительно и чтобы никакие диссонансы,
никакие режущие слух интонации никогда этому не мешали.
Выработай в себе привычку говорить хорошо во всех случаях жизни
и не пренебрегай этим ни при каких обстоятельствах. Даже при
очень скромных способностях и знаниях человек красноречивый и
хорошо воспитанный достигнет многого. Подумай теперь, чего же
сможешь достичь ты -- с твоими способностями и твоими знаниями.
Прощай.
LIII
Лондон, 19 декабря ст. ст. 1749 г.
Милый мои мальчик,
Знание людей очень полезно для каждого человека, и оно
совершенно необходимо тебе, раз ты готовишь себя к деятельной
общественной жизни. Тебе придется сталкиваться с самыми разными
характерами и тщательно их изучить, для того чтобы потом
обходиться с ними умело. Это знание дается отнюдь не
систематическим изучением, приобрести его тебе поможет твоя
собственная наблюдательность и прозорливость. Я же дам тебе
кое-какие указания, которые, как мне кажется, могут стать
полезными вехами на пути твоего продвижения вперед.
Я не раз говорил тебе (и это безусловно так), что в
отношении людей нам не следует делать общих выводов из
некоторых частных посылок, хотя, вообще-то говоря, эти посылки
верны. Не следует думать, что только оттого, что человек --
существо разумное, он всегда будет поступать разумно или что,
одержимый некоей главенствующей страстью, он будет неизменно и
последовательно руководиться в своих поступках ею одной. Нет.
Все мы -- сложные механизмы, и хоть в каждом из нас есть некая
главная пружина, приводящая в движение все остальное,
существует еще бесчисленное множество разных мелких колесиков,
обороты которых замедляют, ускоряют, а иногда и останавливают
это движение. Рассмотрим все это на примере: предположим, что
честолюбие -- главная страсть некоего министра, и предположим,
что министр этот -- человек способный; означает ли это. что он
будет неукоснительно следовать влечению своей главной страсти?
Могу ли я быть уверенным, что он поступит так-то и так-то,
потому что ему следовало бы так поступить? Ни в коем случае.
Недуг или подавленное состояние могут приглушить эту
преобладающую страсть: дурное настроение и раздражительность --
одержать над ней верх; более низкие страсти -- иногда захватить
ее врасплох и возобладать над нею. А что если этот честолюбивый
государственный деятель влюблен? Нескромные и неосторожные
признания, сделанные в минуту нежности жене или любовнице,
могут расстроить все его планы. А представь себе, что он жаден?
Какое-нибудь неожиданно представившееся прибыльное дело может
порвать все хитросплетения его честолюбия. А если вспыльчив?
Тогда малейшее прекословие, помеха (а иногда к тому же и
нарочито подстроенная) может вызвать его на резкости, на
необдуманные слова или действия, и все это не позволит ему
достичь его главной цели. А вдруг он тщеславен и падок на
лесть? Тогда искусный льстец может увлечь его в сторону. Даже
из-за собственной лености он способен порою чем-то пренебречь и
не сделать нужных шагов на пути к высотам, к которым стремится.
Поэтому отыщи сначала главную страсть в человеке, которого
хочешь привлечь к себе, и воздействуй на нее; но только не
забывай и о других, более низких его страстях и не презирай их:
помни, что они существуют и что иногда приходит и их черед. В
ряде случаев ты ничем не сможешь способствовать удовлетворению
главной страсти, -- тогда прибегни к помощи какой-нибудь
другой. К каждому человеку ведет немало дорог, и когда тебе не
добраться до него столбовою дорогой, испробуй окольные пути: в
конце концов ты достигнешь цели.
Есть две несовместимые страсти, которые, однако, часто
сходятся вместе как муж с женой и, как муж и жена, нередко
мешают друг другу. Это -- честолюбие и жадность. Последняя
бывает часто истинной причиной первого и становится тогда в
человеке главною страстью. Должно быть, именно так обстояло
дело с кардиналом Мазарини, который, для того чтобы загрести
побольше денег, способен был все сделать, со всем согласиться и
все что угодно простить. Власть он любил любовью ростовщика и
добивался ее потому, что вслед за нею приходило богатство. Тот,
кто в характере кардинала Мазарини принял бы в соображение одно
только его честолюбие и на этом бы построил свои расчеты, не
раз бы просчитался. Люди же, которые знали эту его особенность,
добивались больших успехов, позволяя ему обманывать себя в
игре. Напротив, преобладающей страстью кардинала Ришелье было,
по-видимому, честолюбие, и его несметные богатства были только
естественным результатом удовлетворения этого честолюбия. Тем
не менее я уверен, что бывали случаи, когда и у Мазарини
вступало в свои права честолюбие, а у Ришелье -- жадность.
Между прочим, характер Ришелье -- настолько явное
доказательство непоследовательности человеческой натуры, что я
не могу сейчас удержаться и не сказать, что в то время, как он
безраздельно управлял королем и страною и в значительной
степени распоряжался судьбою всей Европы, он больше завидовал
огромной славе Корнеля, чем силе Испании, и ему больше льстило,
когда его считали лучшим из поэтов (каковым он не был), чем
когда думали, что он величайший из государственных деятелей
Европы (а он им действительно был). И все государственные дела
замирали, когда он сочинял свою критику на "Сида". Никто бы
даже не подумал, что такое возможно, а ведь это было
действительно так.
Хотя люди все складываются из одних и тех же элементов,
соотношения, в которых элементы эти присутствуют в каждом
человеке, настолько различны, что нет двух людей, в точности
похожих друг на друга; бывает, что даже один и тот же человек с
годами много раз изменяется. Самый талантливый человек может
иногда сделать что-то бездарно, самый гордый -- унизиться,
самый порядочный -- поступить бесчестно, а самый
безнравственный -- благородно. Поэтому изучай людей, и если
очертания их ты нанесешь, исходя из их главной страсти, не
торопись накладывать последние мазки, пока внимательно не
разглядишь и не распознаешь более низких страстей, стремлении
или расположении духа. Может статься, что основные черты
характера свидетельствуют о том, что обладатель его -- самый
порядочный человек на свете; не оспаривай этого -- тебя могут
счесть завистливым или злобным. Но вместе с тем не принимай
порядочность эту на веру до такой степени, чтобы жизнь твоя,
репутация или карьера очутились вдруг в его руках. Этот
порядочный человек может оказаться твоим соперником в борьбе за
власть, состояние или -- в любви. Эти три страсти подвергают
иногда нашу честность самым жестоким испытаниям, которых, надо
сказать, она очень уж часто не выдерживает. Прежде всего
хорошенько разгляди этого порядочного человека сам, и тогда ты
будешь в состоянии судить, надежен ли он, и если да, то
насколько можно на него положиться.
В женщинах разнообразия этого много меньше, чем в
мужчинах; по правде говоря, у них только две страсти: тщеславие
и любовь, -- ту и другую можно найти у каждой. Агриппина могла,
правда, принести их обе в жертву жажде власти, а Мессалина --
вожделению, но такие примеры редки, вообще же все, что говорят
и делают женщины, направлено на удовлетворение тщеславия их или
любви. Тот, кто льстил им, нравится им больше всего, и сильнее
всего они влюбляются в того, кто, по их мнению, сильнее всего
влюблен в них. Никакая угодливость не может быть для них
слишком сильной, никакое усердие чрезмерным, никакое
притворство слишком грубым; с другой стороны, малейшее слово
или поступок, которые можно истолковать как знак пренебрежения
или презрения, непростителен, и они никогда его не забудут.
Мужчины в этом отношении тоже чрезвычайно чувствительны и
скорее готовы простить нанесенный им вред, нежели обиду. Одни
бывают придирчивее других, иные всегда упорствуют в
