себе в голову, что сам женится на Джульетте... Какая
глупость, сударь, - ворчал падре. - Разве богачи Капулетти
могли отдать свою дочь за кого- то из разорившихся Монтекки!
Тем более что Монтекки держали руку Мантуи, в то время как
Капулетти были на стороне миланского герцога. Нет, нет. Я
думаю, что это assalto assassinatico (13) против Париса было
обыкновенным политическим покушением. Нынче во всем -
политика и политика, сын мой. Ну, конечно, после этой
выходки Ромео пришлось бежать в Мантую, и больше он не
возвращался.
- Это неверно, - воскликнул сэр Оливер. - Простите,
падре, все было не так. Джульетта любила Ромео, но родители
принуждали ее выйти замуж за Париса...
- Они, однако же, знали, что делали, - одобрил старый
патер. - Ромео бы я ribaldo (14) и стоял за Мантую.
- Но накануне свадьбы с Парисом отец Лоренцо дал
Джульетте порошок, от которого она заснула сном, похожим на
смерть... - продолжал сэр Оливер.
- Это ложь! - возбужденно прервал его падре Ипполито. -
Отец Лоренцо никогда не сделал бы такой вещи. Вот правда:
Ромео напал на Париса на улице и ранил его. Наверное,
пьяный был.
- Простите, отче, все было совсем иначе, - запротестовал
сэр Оливер. - На самом деле произошло так: Джульетту
похоронили, Ромео над ее могилой заколол шпагой Париса...
- Постойте, - перебил священник. - Во-первых, это
случилось не над могилой, а на улице, недалеко от памятника
Скалигеров. А во-вторых, Ромео вовсе не заколол его, а
только рассек плечо. Шпагой не всегда убьешь человека,
приятель! Попробуйте-ка сами, молодой синьор!
- Scusi (15), - возразил сэр Оливер, - но я все видел на
премьере, на сцене. Граф Парис был действительно заколот в
поединке и скончался на месте. Ромео, думая, что Джульетта
в самом деле мертва, отравился у ее гроба. Вот как было
дело, падре.
- Ничего подобного, - буркнул падре Ипполито. - Вовсе он
не отравился. Он бежал в Мантую, дружище.
- Позвольте, падре, - стоял на своем Оливер. - Я видел
это собственными глазами - ведь я сидел в первом ряду! В
эту минуту Джульетта очнулась и, увидев, что ее возлюбленный
Ромео умер, тоже приняла яд и скончалась.
- И что вам в голову лезет, - рассердился падре Ипполито.
- Удивляюсь, кто это пустил подобные сплетни. На самом деле
Ромео бежал в Мантую, а бедняжка Джульетта от горя чуть не
отравилась. Но между ними ничего не было, cavaliere, просто
детская привязанность; да что вы хотите, ей и пятнадцати то
не было. Я все знаю от самого Лоренцо, молодой синьор; ну,
конечно, тогда я был еще таким вот ragazzo (16), - и добрый
патер показал на аршин от земли. - После этого Джульетту
отвезли к тетке в Безенцзно, на поправку. И туда к ней
приехал граф Парис - рука его еще была на перевязи, а вы
знаете, как оно получается в таких случаях: вспыхнула тут
между ними самая горячая любовь. Через три месяца они
обвенчались Ессо (17), синьор, вот как оно в жизни бывает.
Я сам был министрантом на ее свадьбе - в белом стихаре...
Сэр Оливер сидел совершенно потерянный.
- Не сердитесь, отче, - сказал он наконец, - но в той
английской пьесе все в тысячу раз прекрасней.
Падре Ипполито фыркнул.
- Прекраснее! Не понимаю, что тут прекрасного, когда
двое молодых людей расстаются с жизнью. Жалко было бы их,
молодой синьор! А я вам скажу - гораздо прекраснее, что
Джульетта вышла замуж и родила восьмерых детей, да каких
детишек, боже мой - словно картинки!
Сэр Оливер покачал головой.
- Это уже не то, дорогой падре; вы не знаете, что такое
великая любовь.
Маленький патер задумчиво моргал глазками.
- Великая любовь? Я думаю, это - когда двое умеют всю
свою жизнь... прожить вместе - преданно и верно...
Джульетта была замечательной дамой, синьор. Она воспитала
восьмерых детей и служила своему супругу до смерти... Так,
говорите, в Англии Верону называют городом Джульетты? Очень
мило со стороны англичан. Госпожа Джульетта была в самом
деле прекрасная женщина, дай ей бог вечное блаженство.
Молодой Оливер с трудом собрал разбежавшиеся мысли.
- А что сталось с Ромео?
- С этим? Не знаю толком. Слыхал я что-то о нем...
Ага, вспомнил. В Мантуе он влюбился в дочь какого-то
маркиза - как же его звали? Монфальконе, Монтефалько -
что-то в этом роде. Ах, кавальеро, вот это и было то, что
вы называете великой любовью! Он даже похитил ее или что-то
такое - короче, весьма романтическая история, только
подробности я уже забыл: что вы хотите, ведь это было в
Мантуе. Но, говорят, это была этакая passione senza
esempio, этакая беспримерная страсть, синьор. По крайней
мере так рассказывали. Ессо, синьор, - дождь-то уже и
перестал.
Растерянный Оливер поднялся во весь свой рост.
- Вы были исключительно любезны, падре. Thank you so
much (18). Разрешите мне оставить кое-что... для ваших
бедных прихожан, - пробормотал он, краснея и засовывая под
тарелку пригоршню цехинов.
- Что вы, что вы, - ужаснулся падре, отмахиваясь обеими
руками. - Что вы вздумали, столько денег за кусочек
веронской колбасы!
- Здесь и за ваш рассказ, - поспешно оказал молодой
Оливер. - Он был... э-э-э... он был весьма, весьма... не
знаю, как это говорится... Very much, indeed (19).
В окне засияло солнце.
1933
---------------------------------------------------------
1) - трактир (итал).
2) - Ваше преподобие (итал).
2) - Хорошо (лат)
3) - досточтимый пастырь (итал).
5) - Францисканец - член католического нищенствующего
монашеского ордена, возникшего в XIII веке в Италии
и вскоре получившего широкое распространение за ее
пределами.
6) - ...с тех пор как вы, англичане, откололись от святой
римской церкви. - В 1534 году верховным главой
английской церкви был объявлен король.
7) - Веронезе Паоло (1528-1588) - подлинное имя П.
Кальяри, - знаменитый живописец венецианской школы;
происходил из Вероны.
8) - Скалигеры - итальянский феодальный род, правивший в
Вероне с 60-х годов XIII века до 1387 года.
9) - Сорт колбасы (итал)
10) - Спасибо (итал)
11) - шалопаю (итал)
12) - сумасброд (итал).
13) - нападение с целью убийства (итал).
14) - негодяй (итал).
15) - Извините (итал)
16) - мальчонкой (итал)
17) - Вот (итал).
18) - Большое спасибо (англ).
19) - В самом деле, весьма благодарен (англ).
Карел Чапек. Баллада о Юрае Чупе
---------------------------------------------------------------
Пер. с чешского В. Мартемьяновой, по изданию: Карел Чапек. Рассказы:
- М.: Художественная литература", 1985. - 447 с.
OCR и вычитка: Валерий Н.Лысенко (www.ic-chernobyl.kiev.ua/~lysenko). ¦ http://www.ic-chernobyl.kiev.ua/~lysenko/
---------------------------------------------------------------
-- Такое и впрямь бывает, -- заметил жандармский капитан Гавелка, -- то
есть порой встречаешь у преступников этакую особую совестливость. Я много
чего мог бы порассказать на сей счет, но, пожалуй, самое удивительное -- это
случай с Юраем Чупом. Произошел он, когда я служил в Подкарпатье, в Ясине.
Как-то январской ночью надрались мы у еврея в корчме. Пили окружной
начальник, какой-то железнодорожный инспектор и прочая чистая публика. Ну и,
конечно, цыгане. А знаете, что за народ эти цыгане? Хамово отродье, ей-ей.
Начинают играть "на ушко", все ближе, все теснее обступают тебя, крысы
проклятые, все тише водят смычком и так зачаровывают слух, что разве лишь
душу из тела не вынимают; по-моему, вся эта их музыка -- одно распутство,
страшное и непостижимое. Так вот, прилипли они ко мне, я и очумел, я ревел
как олень, раскроил штыком стол, колотил стаканы, горланил песни, бился
головой об стену и готов был не то убить кого, не то влюбиться -- не пойму:
когда цыгане околдуют тебя вконец, тут уж, голубчики, такое вытворять
начнешь... Помню, меня уже совсем развезло, и тут подступил ко мне еврей-
шинкарь да и говорит, что за дверью, перед трактиром, меня ждет какой-то
руснячок.
-- Пусть себе ждет или приходит завтра! -- заорал я. -- Нынче не до
него -- нынче я хороню свою молодость и оплакиваю свои надежды; я без памяти
люблю одну женщину, прекрасную и неприступную -- играй же, разбойник цыган,
развей мою грусть - Словом, нес я всякую околесицу -- видно, с музыкой
всегда так: впадаешь в душевную тоску и жаждешь только напиться. Прошло еще
какое-то время, и снова ко мне подошел шинкарь со словами, что русин на
улице все еше ждет меня. Но я все еще не оплакал своей молодости и не утопил
в самородном вине своей печали; я только махнул рукой, словно Чингисхан
какой, -- дескать, все едино, лишь бы цыгане играли; что было дальше -- уж и
не припомню, но когда под утро я выбрался из корчмы, на улице стоял
трескучий мороз, снег под ногами звенел как стекло, а перед кабаком маячил
русин, в белых лаптях, белых гатях и белом овчинном тулупе. Завидев меня, он
низко поклонился и что-то прохрипел.
-- Чего тебе, братец? -- говорю. -- Будешь задерживать, получишь в
зубы.
-- Ясновельможный пан, -- отвечает русин, -- послал меня сюда староста
Воловой Леготы. Там Марину Матейову убили.
Я малость протрезвел; Волова Легота -- это село или, скажем, горный
хутор о тринадцати хатах, километрах в тридцати от нас; словом, в зимнюю
пору пройтись оттуда -- изрядное удовольствие.
-- Господи! -- воскликнул я. -- Да кто же ее убил-то?
-- Я и убил, ясновельможный пан, -- покорно признался русин. -- Юрай
Чуп меня прозывают, Димитра Чупа сын.
-- И сам идешь на себя доносить? -- напустился я на него.
-- Староста велел, -- смиренно произнес Юрай Чуп. -- Юрай, наказал, иди
заяви жандарму, что убил Марину Матейову.
-- А за что ты ее убил? -- заорал я.
-- Бог повелел, -- объяснил Юрай, как будто это разумелось само собой.
-- Бог повелел -- убей Марину Матейову, родную сестру, одержимую бесом.
-- Паралик тебя расшиби, -- выругался я, -- да как же ты из своей
Воловой Леготы добрался?
-- С божьей помощью, -- благочестиво ответствовал Юрай Чуп. -- Господь
меня хранил, чтоб я в снегу не сгинул. Да святится имя его!
Если бы вы только знали, что такое метель в Карпатах, если бы могли
представить себе двухметровые сугробы -- тогда бы вы поняли, каково это
хилому, тщедушному человечку шесть часов проторчать перед корчмой на
страшном морозе, чтобы сообщить, что он, Юрай Чуп, убил недостойную рабу
божью Марину Матейову. Не знаю, что вы сделали бы на моем месте, но я осенил
себя крестом; перекрестился и Юрай, а потом я его арестовал; умылся снегом,
надел лыжи, и мы с одним жандармом, по фамилии Кроупа, помчали вверх, в
горы, в Волову Леготу. И если бы сам жандармский полковник остановил меня
увешевапием: "Гавелка, дурья башка, никуда ты не поедешь, ведь в таком снегу
не трудно и жизни лишиться", -- я бы отдал честь и ответил: "Осмелюсь
доложить, господин полковник, на то воля господня". И поехал бы дальше. И
Кроупа тоже поехал бы, потому как родился он в районе Жижкова, а я еще не
встречал жижковца, упустившего случай, хвастовства ради, побывать там, где
пахнет приключением либо глупостью. Словом, поехали.
Не буду описывать наш путь; скажу только, что под конец Кроупа от
страха и усталости рыдал, словно малое дитя, и раз двадцать у нас появлялась
мысль: дескать, дело -- труба, нам отсюда не выбраться; короче, тридцать
километров мы шли одиннадцать часов, от темна до темна; я говорю об этом
просто для того, чтоб вы вообразили себе, каково нам пришлось. Жандарм --
что конь: если уж он тычется лицом в снег и хнычет, дальше, мол, нет сил
идти, то дело дрянь, хуже не бывает. Я двигался словно во сне и твердил
одно: "Этот путь преодолел Юрай Чуп, человечек худенький, как щепа, а он еще
шесть часов простоял на морозе, потому как выполнял наказ старосты; Юрай Чуп
