другом, а ты - в соседней ложе. Началась увертюра, свет погас, и я
больше не могла видеть твое лицо, но я слышала рядом с собой твое дыха-
ние, как тогда, в ту ночь, а на бархатном барьере, разделявшем наши ло-
жи, покоилась твоя рука, твоя тонкая, нежная рука. И мной овладело нео-
долимое желание наклониться и смиренно поцеловать эту чужую, столь люби-
мую руку, когда-то ласкавшую меня. Взволнованная звуками музыки, я едва
удерживалась, чтобы не прижаться к ней губами, не уступить безумному по-
рыву. После первого акта я попросила моего друга увести меня. Я больше
не могла сидеть рядом с тобой в темноте - так близко и... так бесконечно
далеко.
Но час настал, он настал еще раз, последний раз в моей разрушенной
жизни. Это произошло почти год тому назад, на другой день после дня тво-
его рождения. И странно: я весь день думала о тебе, потому что день тво-
его рождения я всегда справляла, как праздник. Рано, рано утром я вышла
из дому, купила белые розы и, как всегда, послала их тебе, в память о
забытом тобой часе. Днем я поехала с мальчиком кататься, потом повела
его в кондитерскую Демеля, а вечером в театр, - я хотела, чтобы и он, ни
о чем не подозревая, с ранних лет запомнил этот день, как некий та-
инственный праздник. Назавтра, вечером, я была на концерте с моим тог-
дашним другом, молодым фабрикантом из Брюнна, с которым жила уже два го-
да; он обожал меня, окружал заботами, хотел, так же, как и другие, же-
ниться на мне и встречал с моей стороны такой же, казалось, беспричинный
отказ, хотя засыпал меня и ребенка подарками; сам он был человек достой-
ный, и его несколько тупая, но беззаветная преданность заслуживали иного
ответа. На концерте мы встретили знакомых и все вместе поехали ужинать в
ресторан на Рингштрассе, и вот среди смеха и шуток я предложила загля-
нуть еще в танцевальный зал - в Табарен. Обычно, когда меня звали в та-
кие места, я отказывалась, потому что слишком шумное, пьяное веселье,
неизменно царившее там, было мне противно; но на этот раз какая-то не-
объяснимая, магическая сила заставила меня высказать пожелание, с бурным
одобрением подхваченное всей компанией. Я и сама не знала, почему, но
меня неудержимо тянуло туда, словно что-то необычайное и неожиданное
предстояло мне там. Мои спутники, привыкшие во всем угождать мне, тотчас
встали, и мы отправились в Табарен, пили там шампанское, и на меня нашла
такая неистовая, почти мучительная веселость, какой я никогда не испыты-
вала. Я пила и пила, подхватывала гривуазные песенки - еще немного, и я
пошла бы танцевать или начала хохотать на весь зал. Но вдруг словно ле-
дяным холодом или огненным жаром обдало мое сердце - я увидела тебя: ты
сидел за соседним столиком с приятелями и смотрел на меня восхищенным и
полным желания взглядом, тем взглядом, который всегда проникал в самые
недра моего существа. Впервые за десять лет ты вновь смотрел на меня со
всей присущей тебе силой безотчетной страстности. Я вся задрожала и чуть
не выронила из рук поднятый бокал. К счастью, никто из сидевших за нашим
столиком не заметил моего смятения, оно затерялось в раскатах смеха и
музыки.
Твой взгляд становился все упорней, все пламеннее, он жег меня как
огнем. Я силилась понять, узнал ли ты меня, наконец, или я для тебя
опять новая, другая, незнакомая женщина? Кровь прихлынула к моим щекам,
я рассеянно отвечала на вопросы моих друзей. Ты не мог не заметить, как
взволновал меня твой взгляд. Едва уловимым кивком головы ты сделал мне
знак, чтобы я на минуту вышла в вестибюль. Затем ты нарочито громко пот-
ребовал счет, простился с приятелями и вышел, еще раз дав мне понять,
что будешь ждать меня. Я Дрожала, как в ознобе, меня била лихорадка, я
не могла выдавить из себя ни слова, не могла смирить охватившее меня
волнение. Как раз в эту минуту негритянская пара, дробно стуча каблуками
и пронзительно вскрикивая, начала исполнять модный замысловатый танец;
все взоры обратились на них, и, пользуясь этим, я встала, сказала моему
другу, что сейчас вернусь, и вышла вслед за тобой.
Ты стоял в вестибюле у вешалок и ждал меня; когда я подошла, лицо
твое просияло. Улыбаясь, поспешил ты мне навстречу; я сразу увидела, что
ты не узнал меня, не узнал во мне ни подростка, ни девушки давно минув-
ших лет; опять тебя влекло ко мне, как к чему-то новому, неизвестному. -
Найдется у вас как-нибудь и для меня часок? - спросил ты, и по твоему
уверенному, непринужденному тону я поняла, что ты принимаешь меня за од-
ну из тех женщин, которых можно купить на вечер. - Да, - произнесла я то
же трепетное, но само собой разумеющееся "да", которое однажды, более
десяти лет назад, сказала тебе робкая девушка на сумеречной улице. -
Когда мы могли бы увидеться? - спросил ты. - Когда хотите, - ответила я:
перед тобой у меня не было стыда. Ты удивленно взглянул на меня, с таким
же недоверчивым любопытством и недоумением, как в тот вечер, когда я
точно так же поразила тебя поспешностью, с какой я дала согласие. - Мож-
но и сейчас? - несколько нерешительно спросил ты. - Да, - ответила я, -
идем, - и уже направилась к вешалке, чтобы взять свое манто.
Тут я вспомнила, что номерок от нашего платья остался у моего друга.
Вернуться и попросить номерок было невозможно без длительных объяснений;
но и пожертвовать часом, который я могла провести с тобой, часом, о ко-
тором я мечтала столько лет, я не хотела. Не колеблясь ни минуты, я наб-
росила на вечернее платье шаль и вышла в сырую туманную ночь, не забо-
тясь о своем манто, не думая о добром, любящем меня человеке, на чьи
средства я жила уже несколько лет и которого я поставила в самое нелепое
и унизительное положение: у всех на глазах его любовница, прожившая с
ним два года, убегает по знаку первого встречного. О, я глубоко сознава-
ла всю низость и неблагодарность, все бесстыдство своего поведения; я
понимала, что поступаю нелепо и наношу хорошему человеку и верному другу
смертельную обиду, понимала, что порываю с налаженным существованием, -
но что значила для меня дружба, сама жизнь по сравнению с нетерпеливым
желанием вновь ощутить твои губы, услыхать нежную ласку твоих слов? Так
я любила тебя: теперь я могу сказать тебе это, когда все прошло, все ми-
новало. Мне кажется, если бы ты позвал меня с моего смертного одра, у
меня явились бы силы встать и пойти за тобой. У подъезда стоял экипаж, и
мы поехали к тебе.
Я снова слышала твой голос, чувствовала твою близость и была так же
опьянена, так же по-детски счастлива, как при нашей первой встрече. Я
опять поднималась по лестнице впервые после более чем десятилетнего про-
межутка. Нет, нет, я не могу тебе рассказать, как в эти мгновения я ощу-
тила все вдвойне, в прошлом и настоящем, и во всем опять-таки только од-
ного тебя. В твоей комнате мало что изменилось: прибавилось только нес-
колько картин, книг, немного новой мебели, и все было так знакомо мне! А
на письменном столе стояла ваза с розами - с моими розами, которые я на-
кануне, ко дню рождения, послала тебе в память о той, кого ты все-таки
не вспомнил, все-таки не узнал даже теперь, когда она опять была подле
тебя и ты соединял с ней уста и руки. Но все же мне отрадно было видеть,
что ты хранишь мои цветы, что вокруг тебя витает частица моего "я", ды-
хание моей любви.
Ты обнял меня. Снова я осталась у тебя на всю долгую ночь. Но и тут
ты не узнал меня. Счастливая, принимала я твои ласки и видела, что твоя
страсть не знает разницу между любимой и купленной женщиной, что ты пре-
даешься своим желаниям со всей беспечной расточительностью твоей натуры.
Ты был так нежен и чуток со мной, женщиной, приведенной из ночного рес-
торана, так дружески сердечен и рыцарски почтителен и в то же время так
страстен в наслаждении, что я, пьянея от счастья, как десять лет назад,
опять со всей силой почувствовала твою неповторимую двойственность - вы-
сокую одухотворенность в любовной страсти, когда-то покорившую меня, по-
луребенка. Я не встречала человека, который так пламенно отдавался бы во
власть минуты, с такой щедростью раскрывал бы другому сокровеннейшие
глубины своей души, - чтобы затем, увы, все померкло в какой-то безгра-
ничной, почти противоестественной забывчивости. Но и я забыла о себе.
Кто была я, здесь, в темноте, подле тебя? Страстно влюбленная девочка,
или мать твоего ребенка, или чужая женщина из ресторана? Ах, все было
так знакомо, уже пережито и вместе с тем так упоительно ново в ту бла-
женную ночь! И я молилась, чтобы ей не было конца.
Но утро настало; мы встали поздно, и ты пригласил меня позавтракать с
тобой. Мы пили чай, приготовленный в столовой невидимой услужливой ру-
кой, и непринужденно, болтали. Ты опять говорил со мной просто и сердеч-
но, без нескромных вопросов, без малейшего любопытства. Ты не спрашивал,
ни кто я такая, ни где живу; я была для тебя только случайным приключе-
нием, безыменной минутной прихотью, бесследно исчезающей из памяти, как
дымок рассеивается в воздухе. Ты рассказал мне, что тебе предстоит
большое путешествие в Северную Африку, которое продлится два или три ме-
сяца; я задрожала от страха, радость сменилась отчаянием, ибо в ушах у
меня уже звучало: "Конец, все прошло и позабыто!" Мне хотелось броситься
к твоим ногам и закричать: "Возьми меня с собой, тогда ты узнаешь меня,
наконец, наконец-то после стольких лет!" Но я была так робка, малодушна,
так рабски покорна тебе! Я только сказала: - Как жаль! - Ты, улыбаясь,
взглянул на меня: - Тебе правда жаль?
Тут я не выдержала, поддалась внезапному порыву. Я встала и долгим,
пристальным взглядом посмотрела тебе в лицо. Потом сказала: - Тот, кого
я любила, тоже всегда уезжал. - Я смотрела на тебя, смотрела прямо в
глаза. "Сейчас, сейчас он узнает меня!" Я ждала, трепеща от страха и на-
дежды. Но ты улыбнулся мне и сказал в утешение: - Из путешествий ведь
возвращаются. - Да, - ответила я, - возвращаются, но успев забыть.
Должно быть, в тоне, каким я это сказала, прозвучало что-то необыч-
ное, слишком страстное, потому что теперь и ты встал и посмотрел на меня
с удивлением и теплой лаской. Ты взял меня за плечи. - Хорошее не забы-
вается, тебя я не забуду, - сказал ты и погрузил взгляд в самую глубину
моих глаз, словно ты хотел запечатлеть в памяти мой образ. И чувствуя,
как проникает в меня этот ищущий взгляд, впитывающий в себя все мое су-
щество, я подумала, что, наконец, наконец пелена упадет с твоих глаз.
"Он узнает меня, узнает меня!" Душа моя ликовала от этой мысли.
Но ты не узнал меня. Нет, ты не узнал меня, и никогда я не была столь
чужда тебе, ибо... ибо иначе как мог бы ты сделать то, что сделал через
несколько минут? Ты поцеловал меня, еще раз страстно поцеловал, так что
мне пришлось снова поправить растрепавшиеся волосы. И вот, стоя перед
зеркалом, я вдруг увидела - я чуть не упала от ужаса и стыда, - я увиде-
ла, как ты украдкой сунул в мою муфту две крупных бумажки. Как я только
удержалась, чтобы не вскрикнуть, не ударить тебя по лицу, - ты платил за
эту ночь мне, любившей тебя с детства, матери твоего ребенка! Я была для
тебя только проституткой из Табарена, не больше, ты заплатил мне, запла-
тил! Мало того, что я была забыта тобой, я должна была еще снести от те-
бя унижение.
Я начала торопливо хватать свои вещи. Только бы уйти, поскорей уйти,
- мне было слишком больно. Я взяла шляпу - она лежала на письменном сто-
ле возле вазы с белыми розами, моими розами. Тут мной овладело властное,
неудержимое желание: я решила сделать еще одну попытку: - Не дашь ли ты
мне одну из твоих белых роз? - С удовольствием, - ответил ты и тотчас
вынул из вазы цветок. - Но, может быть, тебе подарила их женщина, кото-
рая тебя любит? - Может быть, - сказал ты, - не знаю. Они присланы мне,
и я не знаю кем. За это я их и люблю. - Я взглянула на тебя. - Может
