теперь.
Голос снова шепнул на латыни:
-- Все, кроме меня.
То, что было надето на незнакомце, когда-то называлось монашеской
рясой; истлевшая, расползающаяся дырами, она, видно, была немногим моложе
лежащих вокруг костей. Владелец ее старчески горбился, ежась, словно от
холода; в изможденной ссохшейся плоти сияющие глаза казались огромными --
зеленые, как полярный лед. Хрупкие детские челюсти были вооружены невиданно
длинными и острыми клыками. Лохмотья рясы не закрывали горла, и Эшер мог
разглядеть на груди вампира черное от времени и грязи распятие.
Трясущаяся рука, больше похожая на птичью лапу, указала на дона Симона;
ногти были длинные, обломанные.
-- Мы услышим трубный глас, -- шепнул вампир, -- но нам некуда будет
идти, тебе и мне. Мы останемся невоскресшими, несудимыми, одинокими; все
другие уйдут... Куда? Этого мы так и не узнаем... Может быть, они замолвят
за меня словечко, они ведь должны понять, зачем я делаю это, они умолят...
Дон Симон выглядел смущенным, но Эшер спросил:
-- Замолвят -- перед Божьим престолом?
Старый вампир устремил на него жаждущие мерцающие зеленым светом глаза.
-- Я делал все, что мог.
-- Как твое имя? -- спросил Исидро, переходя на грубую средневековую
латынь с сильным испанским акцентом.
-- Антоний, -- шепнул вампир. -- Брат Антоний из ордена миноритов. Я
украл это... -- Он коснулся своего черного облачения, и ветхий лоскут
остался у него в руке. -- Украл у бенедиктинца на рю Сен-Жак, украл и убил
ее владельца. Мне пришлось это сделать. Здесь сыро. Вещи портятся быстро. Я
не мог выйти и предстать нагим перед Богом и людьми. Мне пришлось убить...
Ты понимаешь, что мне ПРИШЛОСЬ это сделать?
Внезапно он оказался рядом с Эшером (причем не возникло ни чувства
разрыва времени, ни провала в восприятии); касание тонких пальчиков было
подобно прикосновению колючих лапок насекомого. Глядя в его лицо, Эшер
внезапно обнаружил, что брат Антоний выглядит не старше дона Симона и многих
иных вампиров. Лишь старческая поза да белизна падающих на сгорбленные плечи
волос создавали впечатление крайней дряхлости.
-- Чтобы сохранить собственную жизнь? -- спросил Эшер.
Пальцы брата Антония все бродили по его руке, то ли прощупывая кости,
то ли пытаясь согреться живой кровью. Другой рукой монах держал Эшера за
мизинец, и ясно было, что вырвать его из этих хрупких пальцев так же
невозможно, как если бы мизинец был замурован в цемент.
-- Я не питался... должным образом... месяцами, -- обеспокоено шепнул
вампир. -- Крысы... лошадь... птенцы. Я чувствую, как поддается мой разум,
чувства теряют остроту. Я пробовал... Я пробовал снова и снова. Но каждый
раз мне становилось страшно. Если я не буду питаться как должно, если не
буду пить людскую кровь, я отупею, я стану медленно двигаться. Я не могу
этого допустить. После всех этих лет, после всех смертей, после бегства от
Страшного Суда... И каждая взятая мною жизнь -- вопиет, с каждой смертью
счет растет. Их много, слишком много, я их считаю. Но голод сводит меня с
ума. И я никогда не буду прощен.
-- Одно из основных положений веры, -- медленно проговорил Эшер, -- в
том, что нет такого греха, которого бы Господь не мог простить, если грешник
раскаялся полностью.
-- Я не могу полностью раскаяться, -- прошептал брат Антоний. -- Я
питаюсь и буду питаться. Я крепче тех, что охотились за мной... Но голод
сводит меня с ума. Ужас, ждущий меня по ту сторону смерти, -- я не вынесу
его. Может быть, если я помогу тем, кто придет сюда, чтобы им было легче
искать... Должны же они попросить обо мне! Они должны! Должны!.. -- Он
подтянул Эшера поближе; обдало запахом тления; ряса была ломкой от старой
засохшей крови. Брат Антоний кивнул в сторону неподвижного дона Симо-на. --
Когда он убьет тебя, -- шепнул монах, -- ты попросишь обо мне?
-- Если ты ответишь на три моих вопроса, -- сказал Эшер, сознательно
входя в колею легенд, с которыми древний вампир был несомненно знаком, и
судорожно соображая, как разделить все, его интересующее, на три части, да
еще и изложить все это связно и по-латыни. Слава богу, что они говорили на
церковной латыни, которая, в принципе, не труднее французского. "Будь это
классическая латынь, -- машинально подумал Эшер, -- беседа бы не состоялась
вообще".
Францисканец не ответил, но создалось такое впечатление, что он ждет
первого вопроса. Тоненькие пальцы обжигали холодом руку Эшера. Дон Симон
стоял рядом, безмолвно глядя на них обоих. Эшеру показалось, что испанец
начеку и готов в любую секунду прийти на помощь, хотя сам он не чувствовал,
чтобы от маленького монаха исходила смертельная угроза.
Спустя мгновение он спросил:
-- Ты можешь охотиться днем? -- Я не смею явиться перед ликом Господа.
Мне принадлежит ночь. Здесь, внизу... Я не осмелюсь выйти днем наружу.
-- Но мог бы... -- начал нетерпеливо Эшер, однако сообразил, что это
может быть воспринято как второй вопрос, и умолк на секунду. На ум приходили
сотни вопросов, но все они были отброшены. Главное было сейчас -- не
спугнуть древнего вампира, способного в любое мгновение бесшумно
раствориться с такой же легкостью, с какой он появился. Эшеру вдруг
вспомнилось, как Лидия в Новом колледже кормила воробьев крошками из рук, с
поразительным терпением сидя неподвижно с протянутой ладонью.
-- Кто были твои современники среди вампиров?
-- Иоганн Магнус, -- прошептал старый вампир. -- Леди Элизабет; Жанна
Круа, укротительница лошадей; Анна ля Фламанд; валлийский менестрель,
обитавший в усыпальнице Лондона; Туллоч Шотландец, похороненный в церкви
Невинных Младенцев. Церковь разрушили, выбросили все останки, а его кости
сожгли. От полуденного солнца вся плоть на них скрючилась и обуглилась...
Это было в дни террора, когда люди убивали друг друга, как мы, вампиры,
никогда бы не осмеливались убивать.
-- Хотя кое-кто клялся, что видел Шотландца пятьдесят лет назад в
Амстердаме, -- пробормотал Исидро по-английски. Казалось, он понял без
объяснений, почему Эшер задал именно этот вопрос. -- Что до остальных...
Эшер снова повернулся к монаху. -- Приходилось ли тебе убивать других
вампиров? Брат Антоний попятился, закрывая белое лицо сухими, как у скелета,
руками.
-- Это запрещено, -- отчаянно прошептал он. -- Сказано: "Не убий..." А
я убивал, убивал снова и снова. Я должен был искупить...
-- Приходилось ли тебе убивать других вампиров? -- тихо повторил дон
Симон. Он по-прежнему стоял неподвижно, но Эшер чувствовал, что все в нем
напряглось как струна.
Монах пятился, все еще закрывая лицо. Эшер шагнул к нему и протянул
руку, намереваясь ухватить его за ветхий черный рукав. В следующий миг он
понял, что имели в виду легенды, говоря о способности вампиров рассеиваться
подобно туману. Как и раньше, он не почувствовал ни малейшего помутнения в
мозгу. Просто обнаружил, что стоит, держа ветхий черный лоскут, и тупо
смотрит на игру теней за алтарем.
-- Помяни обо мне, -- еле слышно прошелестело в мозгу. -- Скажи
Господу, я делал что мог. Попроси за меня, когда он убьет тебя...
Глава 13
-- Вы в самом деле намереваетесь убить меня? -- Эшер закрыл за собой
железную решетку, повернул в замке тяжелый ключ и прошел в тесный вестибюль,
где Исидро выискивал что-то в конторке среди бумаг.
Вампир приостановился и бесстрастно оглядел его. Как всегда, трудно
было истолковать этот взгляд: то ли презрение к смертному, то ли удивление,
а может быть, вампир просто проголодался. Как бы там ни было, на вопрос
Эшера дон Симон не ответил.
-- Что вы думаете об этом брате-францисканце? -- спросил он.
-- Кроме того, что он сумасшедший? Вы это имеете в виду? -- Эшер достал
пару восковых пластин (вроде тех, что он постоянно таскал с собой, когда
работал на министерство иностранных дел) и принялся методично снимать
оттиски со всех ключей. -- Вряд ли это наш обвиняемый.
-- Потому что он здесь, а не в Лондоне? Выкиньте это из головы. Он тих,
как пылинка, Джеймс. Он мог последовать за нами в Париж, подслушать
кое-какие наши разговоры и разыграть сумасшествие...
-- Подслушать -- на латыни?
-- На английском, коль скоро у него в приятелях были Райс и Шотландец.
Обычно мы обучаем друг друга языкам и указываем друг другу на изменения в
языке той страны, где в данный момент обитаем. Для нас очень важно не
привлекать внимания. То, что он живет, скрываясь в катакомбах, еще не
означает, что он не выходит, невидимый, на улицы. По крайней мере, он
осведомлен обо всем, что происходило после свержения короля... А его
обмолвка насчет того, что плоть Шотландца скрючилась и обуглилась на костях
под лучами полуденного солнца...
-- Означает, что он при этом присутствовал? -- Эшер подковырнул ногтем
и извлек из воска последний ключ, прикидывая, насколько близко к истине
предположение минорита о том, что Исидро замышляет убить его. -- Но вы же
сами сказали, что Шотландца видели много позже...
-- Я сказал: "Кое-кто клялся, что видел его", -- сведение такое же
недостоверное, как и сведения нашего религиозного друга. Способности
Шотландца быть незаметным тоже должны были со временем возрасти. Достоверных
фактов нет со времен террора, самые свежие -- полувековой давности.
Эшер стер остатки воска с бородок и вновь повесил ключи на крюк возле
решетчатой двери. -- А другие, кого он назвал?
-- Двое из них, по меньшей мере, мертвы -- даже трое, если ля Фламанд
-- та самая дама, с которой я познакомился во время пикардийских войн. О
Круа впервые слышу... -- Он подождал, пока Эшер откроет входную дверь, затем
увернул фитиль фонаря, и пламя угасло. Эшер подумал с усмешкой, что трюк
Исидро со свечами, видимо, не срабатывает, когда речь заходит о трех
четвертях дюйма тканого фитиля и резервуаре, полном керосина.
-- Итак, мы имеем троих -- или даже четверых, если вы намерены включить
в список и Гриппена, а заодно придумать, как ему удалось разрешить проблему
дневного света. -- Эшер шагнул через порог на темную рю Дарю.
-- Никто из тех, кого он назвал, не подавал признаков жизни в течение
столетий.
-- Это вовсе не означает, что они не прячутся где-то, как брат Антоний,
становясь, по вашим словам, все терпимее к чесноку, серебру и прочим
неприятностям.
-- Но и не снимает подозрений с самого брата Антония. -- Вы верите, что
он убийца?
Мгновенная усмешка тронула тонкие губы Исидро.
-- Нет. Но у нас слишком мало кандидатов на эту роль.
Эхо их шагов отражалось от грязных кирпичных стен, когда они шли сквозь
сплетение узких улочек в направлении бульвара. Трудно было сказать, который
теперь час: свинцовый мрак заполнял ночные бистро, проституток тоже видно не
было.
-- "Я убивал снова и снова" -- так он сказал... -- задумчиво проговорил
Исидро. -- И еще: "Я должен был искупить..." Убийство других вампиров может
быть квалифицировано как вершина убийства. Кстати, вы не планируете что-либо
подобное, если представится случай?
Эшер посмотрел на спутника и встретил спокойный взгляд холодных
странных глаз. Оставив вопрос без ответа, он сказал:
-- Если бы он хотел уничтожить себе подобных, то начал бы отсюда, не
утруждая себя поездками в Лондон. А если убийца -- его ровесник, обладающий
такими же способностями, то брат Антоний -- единственная надежда в наших
поисках.
-- Если он согласится, -- заметил Исидро. Они пересекли улицу. Эшер
уловил легкое движение в темном переулке справа и приглушенное взволнованное
бормотание. Видимо, местные хулиганы, посовещавшись, приняли мудрое решение
