револьвер. Однако вряд ли бы он сейчас понадобился ему.
В сумерках дома Куин-Энн-стрит имели весьма мирный вид. Их высокие
узкие окна были освещены. В одном из них двое мужчин играли в шахматы, возле
другого задумчиво стояла женщина, обняв за плечи подростка. Будь Эшер
вампиром, он бы слышал сейчас каждое их слово.
В доме Блейдона был свет -- видимо, в кабинете, располагавшемся на
одном этаже с лабораторией и маленькой тюрьмой. Эшер сильно стукнул в дверь,
и она подалась под костяшками его пальцев.
-- Блейдон! -- позвал он, почти не повысив голоса.
Имя еще отдавалось на темной лестнице, но, как тогда, в Оксфорде, Эшер
понимал, вслушиваясь в опасную тишину, что в доме кто-то есть. Затем голос
Исидро шепнул в мозгу:
-- Поднимитесь сюда.
Он двинулся по ступенькам, точно зная, что он найдет на втором этаже.
Исидро сидел в кабинете Блейдона за инкрустированной персидской
конторкой и сортировал валявшиеся вокруг бумаги. Вампир выглядел так, как и
при первой их встрече: изящный, словно изваянный из алебастра; нежные
бесцветные волосы падают почти до плеч, облитых серой тканью костюма,
купленного на Бонд-стрит, -- заезжий гранд, аристократ из иных веков,
танцевавший когда-то с королевой-девственницей; окаменелость с замещенными
полностью клетками и душой, запаянной в этих клетках, как муравей в янтаре.
Чем же он все-таки коротал вечера этих нескольких столетий?
Бледные глаза цвета шампанского встретились с глазами Эшера.
-- Вы найдете его в лаборатории, -- тихо сказал вампир. -- У него
сломана шея. Он как раз работал над очередной сывороткой -- из крови,
которую он выкачал из Хлои.
-- Он узнал про Денниса?
-- Там была телеграмма из Букингемширской полиции -- о пожаре в Пиках.
В золе нашли металлические пуговицы от мужских брюк, потрескавшиеся
стеклянные бусины четок, стальное распятие и несколько неопознанных костей.
Эшер молчал. Исидро положил очередную тетрадь на вершину бумажного
пригорка перед собой. Пригорок поехал, и брошюра, соскользнув, слетела
неуклюжей птицей на пол.
-- Вы собирались разобраться с ним сами? Эшер вздохнул. Ему приходилось
совершать вещи похуже убийства Блейдона по куда более незначительным
поводам. Он знал, что всегда сможет обратиться за защитой в министерство
иностранных дел и будет надежно прикрыт друзьями из департамента. Револьвер
оттягивал карман пальто.
-- Да.
-- Я так и думал. -- Губы дона Симона тронула кривоватая, но странно
мягкая улыбка, придав его лицу, как вчерашней исполненной ужаса ночью, почти
человеческое выражение. -- Мне хотелось избавить вас от лишних хлопот.
-- Вам хотелось избавить меня от разговора с полицией об экспериментах
Блейдона.
Легкая циничная улыбка стала отчетливей, холодные глаза Исидро
потеплели.
-- И это тоже.
Эшер остановился у конторки, приглядываясь к нему. Если нанесенные
Деннисом раны и мучили Исидро (рука самого Эшера ныла под новокаиновой
блокадой), то это никак не отражалось на его поведении. Тонкие руки вампира
были аккуратно забинтованы -- не иначе доктором Гриппеном.
-- Вы понимаете, -- медленно начал Эшер, -- что брат Антоний не только
был единственным вампиром, способным убить Денниса, способным ввести себе в
вены такое количество серебра и прожить после этого еще несколько минут, но
и единственным, кто на это отважился. Он был единственным вампиром, который
предпочел спасение души бессмертию.
Порыв ветра качнул голые ветви в саду, столкнув их с костяным стуком.
Вдали колокол на церкви ударил шесть раз. Тонкие пальцы Исидро неподвижно
лежали на исписанных листах. Массивный золотой перстень блестел в свете
газового рожка.
-- Вы полагаете, он его достиг? -- спросил он наконец.
-- Вам знакома легенда о Тангейзере?
Вампир усмехнулся.
-- Грешник, так напугавший своей исповедью папу Римского, что тот
прогнал его, сказав: "Скорее на моем посохе распустятся цветы, нежели
Господь простит такие преступления". Тангейзер вернулся к грешной жизни, а
через три дня посох расцвел... Да, знакома. -- Глубокие глаза Исидро
загадочно мерцали. -- Но, как говорил сам брат Антоний: "Нам этого не
узнать".
Еле слышный звук заставил Эшера обернуться. В дверях стояли Антея
Фаррен и Лайонел Гриппен. Графиня выглядела осунувшейся и измученной,
доктор, как всегда, был огромен и краснолиц; на фоне налитых краденой кровью
губ клыки казались ослепительно белыми.
Исидро продолжал мягко:
-- Думаю, никому из нас даже и в голову бы не пришло, что такое
самопожертвование возможно. Да и сам брат Антоний наверняка подумал об этом
лишь после встречи с вами в катакомбах, когда вы напомнили ему о
безграничности милосердия Божьего.
-- Каждый вправе дурачить себя, как ему нравится, -- проворчал Гриппен.
-- А я думаю, если кто-то уходит из-за стола в разгар пира, то, значит, он
просто пресытился.
Антея чуть склонила голову к плечу и добавила:
-- Это был скорее поступок смертного.
-- Ну так он и умер в итоге, -- отозвался Гриппен.
Какое-то время Эшер внимательно смотрел в мерцающие карие глаза
женщины.
-- Да, -- сказал он. -- Это был скорее поступок человека, чем вампира.
-- Во всяком случае, после этого его поступка ваша служба кончилась, --
сказал Исидро, не поднимаясь из-за конторки. -- Вы свободны.
-- Свободен? -- Эшер оглянулся на дверь, возле которой стояли Гриппен и
графиня Эрнчестер с лицами, напоминающими в газовом свете посмертные
гипсовые маски с живыми мерцающими глазами.
-- Да, свободны, -- повторил Исидро. -- Если хотите, можете начать
охоту на вампиров, во всяком случае, на тех, кто вам лично не симпатичен.
Или даже на всех, если вы человек принципа. Насколько я понимаю, какие-то
принципы у вас еще остались, хотя и в сильно поврежденном виде... Но, боюсь,
это окажется бесплодным занятием. Мы знаем теперь, каким образом вы и миссис
Лидия нас выследили, и, поверьте, сделали из этого выводы. Отныне наши
укрытия будут более, как это у вас называется, законспирированы. Вы можете
преследовать нас долго и безуспешно, хотя вам, разумеется, придется вложить
в это дело всю свою душу, все силы, все оставшиеся годы. А много ли их у вас
осталось?
Эшер смотрел на него не отвечая. В бледных глубоких глазах вампира он
не уловил ни тени насмешки. Бедный глупый Деннис убил двадцать четыре
человека -- слепо, почти бессознательно, в припадке ярости и желания. Исидро
убил за три с половиной столетия не менее десятков тысяч -- хладнокровно и
расчетливо. Долг человека требовал уничтожить их до единого, чтобы они не
могли убивать снова и снова, не могли порождать себе подобных.
Но в глубине души Эшер знал, что Исидро прав. Для этого требовалась
одержимость во имя идеи, та самая одержимость, ради которой он застрелил
когда-то человека, бывшего его другом. Он устал от этого, смертельно устал,
он был просто не в силах вести борьбу.
-- Мы не тронем ни вас, ни ваших близких, -- продолжал вампир. -- Чего
вам еще желать? Это не плата -- это обычная предосторожность. Человек, чей
бык не был зарезан волком, редко становится настойчивым охотником. Охотиться
за нами -- все равно что охотиться за дымом, Джеймс, ибо у нас есть то, чего
нет у вас. У нас есть время. Дни и часы счастья драгоценны вам, и вы знаете,
как. мало их у вас осталось. А в нашем распоряжении все время или, по
меньшей мере, -- добавил он с иронией, -- та его часть, которая нам
потребна.
Мгновенное помутнение сознания заставило Эшера обернуться в
предчувствии ловушки... Но Гриппен и Антея исчезли.
Он снова повернулся к конторке и обнаружил, что кабинет пуст...
Его шаги отдавались приглушенным эхом в пустом доме. Двинувшись вниз по
ночной улице, Эшер увидел язык золотого пламени в окне кабинета и серый клуб
дыма, но не остановился. Вокруг поднялась суматоха, люди забегали,
закричали. Полный бумаг дом должен был сгореть быстро.
На углу Харли-стрит он взял кэб и направился к дому, где Лидия лежала
на кровати и, рассыпав по плечам рыжие волосы, листала медицинские журналы,
терпеливо дожидаясь его возвращения.
