-- Я думаю о вампиризме, -- тихо сказал Эшер. -- О медленном
перерождении тела -- клетка за клеткой -- в нечто иное, нежели смертная
плоть. И о росте возможностей вампира. Моя жена медик, и я знаю, что такие
болезни, как сифилис, чума, оспа часто ведут к перерождению организма, даже
если не убивают его при этом.
-- Вы рассматриваете вампиризм как болезнь?
-- Да. Передаваемую через кровь, разве не так?
-- Дело не только в этом.
-- Алкоголизм перестраивает мозг, приводя к сумасшествию, -- сказал
Эшер. -- Некоторые болезни разрушают мозг или часть мозга; наконец сам мозг
способен влиять на работу всего организма. Это было известно еще до
опубликования работ Фрейда об истерии. Если вы бывали в Индии, то должны
были видеть, что делают факиры с собственным телом исключительно силой воли.
А версия моя такова: что, если вампиризм имеет особенности, проявляющиеся
лишь с возрастом? С возрастом, которого не достиг еще ни один из живущих
ныне вампиров. И одна из таких особенностей -- иммунитет к солнечному свету.
Но вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
Вместо ответа Исидро двинулся дальше, вверх по лестнице. Эшер
последовал за ним со свечой. Он зажег газовый рожок в верхнем холле и открыл
две двери. Одна вела в прихожую, другая -- в спальню. Оба помещения имели
нежилой вид.
-- Странная вещь, -- медленно проговорил Исидро, -- но весьма немногие
вампиры Европы и, насколько мне известно, Америки достигли возраста двести
пятьдесят -- триста лет. Сегодня вампиризм -- это явление, скорее
свойственное городам: здесь больше неимущих, и смерть может быть практически
незаметна. Правда, города втягивают вампиров в свои катаклизмы...
Он открыл дверь в конце холла. За ней оказалась чердачная лестница.
Эшер задержался, осматривая скобы и петли, привинченные с внутренней
стороны. Они были целы; замок висел, аккуратно повешенный на вбитый в косяк
крюк.
Эшер проверил ключи. Два из них подошли к замку. В отличие от
подвальной, дверь на чердак была снабжена еще и наружной петлей, но ясно
было, что никто никогда не пытался ее сорвать.
Они обменялись взглядами, и Эшер пожал плечами:
-- Не удивлюсь, если здесь окажутся бумаги.
-- Доктор Гриппен и я были единственными уцелевшими после лондонского
пожара, -- продолжил Исидро, когда они ступили на лестницу.-- Причем я
уцелел лишь чудом. Насколько мне известно, из мюнхенских вампиров никто не
пережил тревожных сороковых годов, как никто из вампиров России не пережил
вторжения Наполеона, оккупации и пожара Москвы. Рим всегда был опасным для
вампиров городом, особенно со времен воцарения инквизиции.
Дверь наверху тоже была открыта. В слабо различимый квадрат окна лился
смутный желтоватый свет с улицы.
-- Que va? -- шепнул в темноте Исидро. -- Если бы он спал здесь, окно
было бы замуровано...
В следующий момент Эшер различил в полутьме за кругом дрожащего света
свечи что-то лежащее на полу между дверью и левой от входа стеной.
-- Кальвар? -- спросил он тихо, когда Исидро скользнул мимо него к этой
груде костей, пепла и обожженных металлических побрякушек. Пуговицы,
браслеты, наконечники шнурков от ботинок и обугленный цилиндрик
автоматической ручки -- все блеснуло в желтоватом неярком свете, когда Эшер
нагнулся над останками рядом ео вставшим на колени вампиром. Потом взглянул
на дальнюю стену. Откидная панель была раскрыта; в тесной нише виднелся
гроб. Плотные шторы и ставни единственного чердачного окна были сорваны.
Дождь гулко стучал по крыше, напоминая злобную дробь прусских барабанов.
-- По крайней мере, мужчина, -- заметил Эшер, снова наклоняясь со
свечой к останкам. -- Корсета нет.
Скелет был практически цел. Видимо, Исидро не ошибся, оценивая возраст
французского вампира.
Дон Симон поднял из мешанины костей и пепла золотое кольцо и обдул его
от пыли и золы. Случайный сквозняк качнул пламя свечи, и бриллиант перстня
мигнул, как светлый злобный глаз.
-- Кальвар, -- определил Исидро. -- Выходит, он в самом деле был
разбужен солнечным ожогом и даже сумел выбраться из гроба...
-- Что само по себе весьма странно, -- заметил Эшер, -- если наш
убийца, будучи сам вампиром, знал заранее, что для начала нужно отсечь
голову. Так же странно, как и то, что дверь не была закрыта. -- Он подобрал
еще два ключа и сравнил их с дубликатами Забияки Джо Дэвиса. -- Кроме того,
нет следов копоти между гробом и телом. Вы ведь говорили, что плоть
возгорается сразу...
-- Не мог же он сам впустить убийцу, -- сказал Исидро. -- Да и как бы
он открыл ему дверь днем?
-- И все же убийца вошел через эту дверь.
Исидро вопросительно приподнял бровь.
-- Войди он сюда другим путем, у него была бы возможность точно так же
и выйти, не отпирая при этом двери на лестницу, -- пояснил Эшер. -- Все
говорит о том, что Кальвар знал убийцу и впустил его сам, ночью... Два гроба
в одном доме ---это нормально для вампиров?
-- Вполне, -- отозвался Исидро. -- Птенцы часто укрываются там же, где
и мастер. Кроме того, домов, подходящих для вампиров, не так уж и много,
поэтому некоторые из них весьма густо заселены, в чем вы сами убедились,
побывав на Савой-Уок. Это, кстати, и было одной из причин, почему я многого
вам не открывал. Не ради их безопасности, разумеется, -- ради вашей.
-- Тронут вашей заботой, -- сухо сказал Эшер. -- Мог убийца уничтожить
Кальвара каким-нибудь другим способом, оставив тело в таком месте, где бы
его потом сожгло солнце?
Вампир ответил не сразу -- долго разглядывал лежащий перед ним
обугленный скелет.
-- Не знаю, -- сказал он наконец. -- Он мог сломать Кальвару шею или
спину; кажется, череп располагается под каким-то странным углом, хотя,
впрочем, это могло быть результатом судороги выгорающих мускулов... Да, он
мог оставить его на полу в таком состоянии -- живого, но не способного
двигаться -- и предоставить дальнейшее солнцу. А если наш убийца иммунен к
дневному свету, -- добавил он безразлично, -- то возможно, что он еще и
остался полюбоваться картиной.
-- Это было бы доказательством, -- заметил Эшер, -- что Кальвар знал
его. Вряд ли кто-нибудь станет любоваться предсмертными муками того, кого он
не знает.
-- Интересно. -- Исидро поворачивал кольцо так и эдак, крохотные блики,
отскакивающие от граненого золота, метались по его белому лицу. -- Среди
вампиров действительно существует легенда о древнем вампире -- настолько
древнем, что с некоторых пор он просто невидим; никто не может
почувствовать, когда он проходит рядом. Лет полтораста назад другие вампиры
избегали вторгаться в его владения. Утверждают, что он стал вампиром еще до
пришествия Черной Смерти.
-- И где же его владения? -- спросил Эшер, заранее зная, что ему
ответит испанец.
Тот наконец перестал любоваться кольцом и поднял глаза.
-- Он спал -- так, во всяком случае, говорили -- в склепах под
кладбищем церкви Невинных Младенцев в Париже.
Глава 11
-- Город уже не тот, что раньше.
Если и прозвучали в этом мягком голосе нотки горечи или сожаления, то,
видимо, требовалась сверхчувствительность вампира, чтобы их услышать.
Подрагивал и покачивался закрытый кэб. Держась за свисающий с потолка
ремень, Эшер чувствовал локтем сквозь рукав холодок стекла. Уличный шум
накатывал мутной волной: грохот колес по деревянным и асфальтовым мостовым,
отраженный от высоких стен, редкий рев моторного экипажа, пронзительные
заклинания уличных торговцев и веселая неистовость скрипки и аккордеона,
говорящая о том, что где-то впереди кафе.
С завязанными глазами он не мог видеть ничего, но звуки Парижа были
столь же ярки, как его краски. Не могло возникнуть и вопроса, почему
импрессионизм зародился именно здесь.
Голос Исидро продолжал:
-- Я не могу чувствовать себя как дома в этом стерильном, неживом
городе, где каждый трижды моет руки, прикоснувшись к кому-либо. Сейчас это,
впрочем, повсеместно, но парижане, кажется, перещеголяли всех. Они слишком
серьезно отнеслись к этому их Пастеру.
Шум изменился; толпа экипажей вокруг стала более тесной, зато исчезло
эхо, отраженное стенами домов. Эшер почувствовал запах реки. Явно переехали
мост, затем окунулись в грохот маленькой квадратной площади с большими
промежутками между домами. Это мог быть только Новый мост, чье название, как
и Новый колледж в Оксфорде, несколько утратило смысл с течением времени.
Вскоре кэб повернул вправо и двинулся дальше в этом направлении. Эшер
высчитал, что они приближаются к аристократическим кварталам старого района
Маре, не слишком пострадавшим в свое время от пруссаков, коммунаров и барона
Хауссманна, но не сказал ничего. Если Исидро предпочитает верить, что с
завязанными глазами Эшер не сможет определить, в каком именно месте Парижа
находится резиденция местных вампиров, -- что ж, на здоровье.
Его только тревожило то, что парижские вампиры не изведали ударов
дневного убийцы и вряд ли обрадуются появлению среди них человека.
-- Живейшее мое воспоминание о прежнем Париже -- это, конечно, грязь,
-- негромко продолжил вампир. -- Как и воспоминание любого, кто знал этот
город. Совершенно удивительное вещество -- la boue de Paris -- черное и
зловонное, как нефть. Невозможно было избавиться ни от ее пятен, ни от ее
запаха. Она липла ко всему, местонахождение Парижа можно было определить с
помощью обоняния за несколько миль. В те дни, когда дворянина отличали
прежде всего по белым чулкам, это был сущий ад. -- Легкий призвук насмешки
вкрался в его голос, и Эшер представил это тонкое надменное лицо обрамленным
в белый придворный парик.
-- Нищие тоже все пропахли ею, -- добавил Исидро. -- Охотиться в бедных
кварталах было кошмаром. Теперь же... -- Голос его странно смягчился, и он
недоговорил. -- Мне бы пришлось потратить изрядное время, чтобы вновь
изучить Париж. Все изменилось. Теперь это для меня совершенно незнакомая
территория. Я даже говорить не могу как должно. Каждый раз, когда я
произношу ci вместо се, je nе l'aime point вместо je nе l'aime pas или je
fit quelque chose вместо je l'ai fait, я чувствую себя иностранцем.
-- Вы чувствуете себя иностранцем, изучившим французский язык по очень
старым книгам, -- непринужденно заметил Эшер. -- Приходилось вам
когда-нибудь слышать, как говорят по-английски американцы южных штатов?
Кэб остановился. Сквозь шелковый шарф, которым были завязаны его глаза,
Эшер ощущал, что света вокруг мало и что улица темновата для такого ярко
освещенного города, как Париж. Тишина нарушалась лишь отдаленным шумом
транспорта -- предположительно, на площади Бастилии, -- но запахи были
запахами бедных кварталов: теснота, грязь, кухонный чад. Район Маре
определенно пришел в упадок со времен Луи XV.
Пол слегка дрогнул -- это вампир покинул кэб; снаружи послышались
голоса и, похоже, зашелестели франки. Затем легкая твердая рука взяла Эшера
за локоть и помогла выбраться на гравий.
-- А на испанском вы больше не говорите?
Ровная мостовая, затем ведущая вниз ступень, ощущение сдвинувшихся стен
и легкий холодок -- видимо, коридор, ведущий в вестибюль одного из старых
больших особняков. Рядом тихий голос Исидро произнес:
-- Сомневаюсь, чтобы меня сейчас поняли в Мадриде.
-- Стало быть, вы ни разу туда не возвращались?
Последовало краткое молчание. Эшер мысленно видел холодный размышляющий
взгляд Исидро.
-- С какой целью? -- спросил наконец тот. -- После Реконкисты мой народ
