спинке дивана, руки дона Симона там уже не было. Элиза повернулась к Эшеру
-- приятная цветущая женщина, если бы не этот нечеловеческий блеск зеленых
глаз -- и пожала плечами.
-- Это было так давно... А ближе к концу Генриетта боялась всего.
Франсуа и я охотились для нее в толпах, что бродили тогда по ночам,
приводили ей жертвы. Да, и сильно рисковали: завидев платок не того цвета,
они тут же вопили: "На фонарь!" -- и кидались на тебя, как псы. Франсуа де
Монтадор, видите ли, был в свое время хозяином этого особняка. -- Она повела
рукой, правильной и изящной, как на рисунках Давида; качнулись белые перья в
ее прическе.
Кроме газовых рожков, здесь еще была добрая дюжина огромных
канделябров; свет дробился в хрустальных подвесках люстр, в высоких зеркалах
вдоль одной стены и в темном стекле двенадцатифутовых окон -- вдоль другой,
как бы окружая хозяйку неким зловещим ореолом.
-- Он, Генриетта и я были единственными, кому удалось пережить террор,
хотя Франсуа в итоге не избежал гибели. Уже после того, как все это
кончилось... -- Она снова пожала плечами, словно желая обратить внимание
присутствующих на их белизну.
Смуглая американка все еще стояла за спиной Эшера, положив ему руки на
плечи. Сквозь толстую ткань он ощущал, насколько они холодны.
-- Генриетта так и не пришла в себя после всего этого, хотя жила еще
достаточно долго. Она ведь была дамой из Версаля! Она говорила, когда мы
приводили ей по ночам пьяниц, чья кровь была насыщена вином, что тот, кто не
изведал сладости тех дней, просто не сможет понять, какая это была потеря.
Может быть, она так и не смогла смириться с пониманием, что все это уже в
прошлом.
-- Она была старая леди, -- прозвучал над самым ухом Эшера певучий
вкрадчивый голос смуглой девушки. -- Ей даже не нужно было никакой крови
пьяниц, чтобы начать истории о прежних временах, о королях и о Версале. --
Ее ноготки прошлись по волосам Эшера, словно она играла с домашним псом. --
Просто старая леди, живущая прошлым.
-- Когда однажды ты вернешься в Чарльстоун, Гиацинта, -- тихо сказал ей
по-английски Исидро, -- и увидишь, что сделала американская артиллерия с
улицами, на которых ты выросла, увидишь, как изменились сами мужчины,
надеюсь, ты вспомнишь свои слова.
-- Мужчины вообще не меняются. -- Она сменила позу, ее бедро коснулось
плеча Эшера, и он почувствовал беспокойную дрожь -- словно притронулся к
источнику электрического тока. -- Разве что умирают... но их всегда остается
достаточно много.
-- Тем не менее.
Эшер чувствовал, что дон Симон готов в любую секунду совершить
молниеносное движение, но он чувствовал также и смертельную близость
коготков Гиацинты. По совету Исидро он оставил серебряную цепь в отеле. С
ней бы они его просто не впустили, объяснил испанец. Кроме того, это бы
повредило репутации Исидро среди здешних вампиров. Эшер не мог обернуться,
но он знал, что квартеронка глядит сейчас насмешливо на Исидро, словно
бросая ему вызов. Исидро тихо продолжал, не спуская с нее глаз: -- Что до
Генриетты, она действительно была версальской дамой. Я понимаю ее, когда,
видя, что сталось с миром после наполеоновских войн, она тянулась к
прошлому. Я полагаю, Генриетта просто устала. Устала от вечной опасности, от
постоянной борьбы, устала от жизни. Я видел ее в последний раз, когда
посетил Париж перед самым нашествием пруссаков, и я не удивлен тем, что она
не пережила осады. Заговаривала она когда-нибудь, Элиза, о вампире церкви
Невинных Младенцев?
-- Нет. -- Элиза обмахнулась веером -- жест скорее нервный; насколько
понимал Эшер, вампиры нечувствительны ни к жаре, ни к холоду. Остальные
постепенно подтягивались к его креслу, образовав полукруг за спиной Гиацинты
напротив Элизы и дона Симона. -- Да. Но это было однажды. -- Насмешливый
жест не скрыл, что разговор Элизе неприятен. -- Церковь Невинных Младенцев
была скверным местом: почва полна гниющих тел уже на глубине нескольких
дюймов, кости и черепа разбросаны были прямо на земле. Вдобавок зловоние.
Под арками стояли книжные лотки и лавки женского белья, и если поднять
глаза, то можно было увидеть кости в щелях галерей. Великий Людоед Парижа --
так мы называли это место. Франсуа и другие -- Генриетта, Жан де Валуа,
старый Луи-Шарль д'0верн -- упоминали иногда истории о живущем там вампире,
которого нельзя увидеть. После того как я сама стала вампиром, я приходила
туда, надеясь взглянуть на него, но это такое место... Мне оно не нравилось.
-- Старые страхи шевельнулись в мерцающих изумрудных глазах.
-- Уверена, что никто тебя за это не осудит, милая, -- промурлыкала
Гиацинта с каким-то недобрым сочувствием. -- Думаю, если он в самом деле там
живет, то давно уже сошел с ума.
-- Кальвар ходил туда когда-нибудь? -- спросил Эшер, повернув голову
так, чтобы хотя бы краем глаза взглянуть на нее, и она улыбнулась ему,
обворожительная, как долгожданный грех.
-- Церкви не стало задолго до Кальвара, милый.
-- Тогда спускался ли он в катакомбы? Говорил он хоть раз об этом -- о
незримом вампире?
-- Кальвар! -- фыркнул темноволосый юноша, совсем мальчик. Вряд ли он
успел хоть раз воспользоваться бритвой, когда Элиза призвала его в свою
свиту. -- Великий Вампир Парижа. Этот точно мог!
Эшер взглянул на него с интересом.
-- Почему?
За спиной насмешливо отозвалась Гиацинта:
-- Потому что такие вещи в духе Великого Вампира Парижа.
-- Он был слишком захвачен бытием, -- медленно проговорила Элиза.
Юноша с каштановыми волосами, Серж, изящно присел у ее ног.
-- Мы все любим позабавиться при случае, -- объяснил он с улыбкой,
которую можно было бы назвать подкупающей, если бы не клыки. -- Но Кальвар
был слегка на этом помешан.
-- Не понимаю, -- сказал Эшер.
Пальцы Гиацинты коснулись его волос.
-- Ты бы понял при случае.
-- Кальвар был тщеславен и хвастлив, -- сказала Элиза, закрывая веер и
похлопывая себя белыми перьями по белым пальцам. -- Как и некоторые другие.
-- Взгляд ее на секунду остановился на Гиацинте. -- Сидеть рядом со своей
жертвой в оперной ложе, в кафе, в экипаже, чувствовать кровь сквозь кожу,
оттягивать удовольствие... затем подкрепиться на стороне -- просто для того,
чтобы утолить жажду, и вновь вернуться к облюбованной жертве... -- Она
улыбнулась мечтательно; Эшер почувствовал, как шевельнулись за спиной
вампиры и остро блеснули глаза Исидро.
-- Но Валентин сделал еще один шаг, и весьма опасный. Возможно, он
жаждал власти, хотел творить собственных птенцов, хотя здесь, в Париже, он
на это не осмеливался -- здесь правлю я, а он подчинялся мне уже в силу
того, что отдал мне свою жизнь в обмен на... жизнь вечную. Но я думаю, что
рисковал он исключительно ради острых ощущений. Временами он намекал своим
жертвам (особенно тем, кто находил это пикантным), что они флиртуют со
смертью. Он чуть ли не соблазнял их этим, умея придать смерти извращенную
притягательность. Я не могла ему этого позволить...
-- Опасная штука, -- сказал юноша-вампир, стоящий справа от Эшера, --
открыть кому-нибудь, кто мы и что мы, какая бы на то ни была причина.
-- Он взбесился, когда я запретила ему это, -- напомнила Элиза. -- И
взбесился, когда я запретила творить ему своих птенцов... какие бы он там
доводы ни приводил. Но я думаю, что втайне он был даже рад этому.
-- Во всяком случае, -- пробормотала Гиацинта, -- те, кому он открылся,
тоже надеялись победить.
Что-то в ее голосе заставило Эшера вскинуть глаза. Ее рука, скользнув
под его подбородком, запрокинула ему голову, и глаза их встретились. Под ее
пальцами он чувствовал, как бьется кровь в его жилах. Гиацинта смотрела ему
в глаза и улыбалась. На секунду у него перехватило дыхание при мысли, что,
как бы ни был быстр дон Симон Исидро, он не успеет предотвратить удара
Гиацинты.
Голос Элизы был так мягок, словно она боялась нарушить какое-то хрупкое
равновесие:
-- Оставь его.
Эшер видел, что насмешливая улыбка Гиацинты сделалась шире, и
почувствовал горлом касание ее острых коготков.
Невольно он схватил ее за руку, сжал. С тем же успехом можно было
пытаться вырвать из земли корень дерева. Но рука вампирши вдруг ускользнула
из его пальцев, как струйка воды, и Гиацинта, улыбаясь в лицо ему лениво и
насмешливо, отступила от кресла. Он смотрел некоторое время ей в глаза,
затем нарочито замедленно повернулся к Элизе.
-- Так вы не верите, что Кальвар мог искать этого... самого древнего
парижского вампира?
Снова раздраженный щелчок веера. Глаза Элизы были устремлены почему-то
не на Эшера, а на Гиацинту.
-- Самый древний парижский вампир -- это я, мсье профессор, -- объявила
она решительно. -- Других нет и не было в течение многих и многих лет. И во
всяком случае, вы... и другие... -- ее взгляд перебежал от Гиацинты к
Исидро, который к тому времени переместился по эту сторону дивана, чтобы
быть поближе к Эшеру, -- ...могли бы вспомнить старый закон, которому
подчинялись и подчиняются все: тот не вампир, кто способен убить вампира. И
тот не вампир... -- прищурившись, она взглянула на Эшера, затем снова на
стройного изящного испанца, стоящего рядом с ней, -- ...кто выдает места
охоты вампиров, места их укрытий и сам факт их существования людям.
Исидро склонил голову, его бледные волосы упали паутинчато на серый
бархат воротника.
-- Не бойтесь, госпожа. Законы я помню. -- Его пальцы сомкнулись, как
наручник, на запястье Эшера и повлекли к выходу.
Глава 12
-- Она испугана, -- чуть погодя сказал Эшер. -- И не потому, что
оказалась в скверной компании, -- добавил он, вспомнив касание холодных
пальчиков Гиацинты. -- У вампиров все мастера такие нервные, когда речь
заходит об их власти?
-- Не все.
Грохот копыт и колес по дереву и асфальту удалялся, пока не смолк в
ночи. На углу еще слышались голоса из маленького кафе, но в целом район
Монруж был тих. Он разительно отличался и от обветшалого великолепия
особняков Маре, и от чумазых трущоб, среди которых он располагался. Здесь
стояли высокие закопченные серовато-коричневые -- словом, типично парижские
дома; ставни убогих магазинов были закрыты, равно как и окна верхних этажей;
свет пробивался в щелки лишь на некоторых чердаках, где еще работали слуги.
На асфальтовом покрытии шаги дона Симона не производили ни малейшего шума, а
голос был не громче бормотания ветра в листве:
-- Во многом это зависит от города и от личности. Трудность положения
Элизы в том, что она лишь немногим старше своего выводка и слишком мало была
вампиром, прежде чем стать госпожой Парижа. Кроме того, она крайне неудачно
выбирает птенцов.
-- Вы полагаете, Кальвар искал контакта с вампиром церкви Невинных
Младенцев, борясь за власть с Элизой?
-- Подозреваю, что так. -- дон Симон остановился перед неприметной
дверью. Центральный вход в катакомбы выходил на плас Денфер-Рошеро, но там
было слишком оживленное движение -- грохот фиакров долетал временами даже до
этой безлюдной улочки. Луна ушла. Небо над печными трубами было цвета сажи.
-- Элиза, несомненно, убеждена в этом, -- продолжал испанец. -- Вы,
наверное, обратили внимание: ее особенно разозлило то, что птенцы (в
частности эта Гиацинта, которая, я полагаю, в дальнейшем окончательно
отобьется от рук) тоже готовы принять такую точку зрения. Существуй он, этот
вампир церкви Невинных Младенцев, его власть была бы несравнимо большей, чем
власть Элизы или даже любого из нас.
-- Фактически -- дневной охотник?
