тумане над черепичными крышами и причудливыми трубами. В доме было темно,
но, когда Эшер подошел поближе, в высоких окнах зажегся свет.
Ступени высокой лестницы, украшенной полуразвалившимися каменными
львами, были испятнаны сажей. Стук дверного молоточка замер, отдавшись эхом
в глубине дома. Даже напрягая слух, Эшер не мог различить ни звука за
двустворчатыми резными дверьми.
Затем одна из створок внезапно раскрылась, и масляный мягкий свет,
хлынувший в проем, обозначил женский силуэт на пороге. Лицо незнакомки,
обрамленное темно-рыжими локонами, напоминало белый шелк. Карие глаза ее
мерцали отраженным светом.
-- Миссис Фаррен? -- спросил Эшер, употребив фамильное имя графов
Эрнчестерских.
-- Да. -- Что-то изменилось в ее взгляде.
-- Леди Эрнчестер?
Она не ответила. Внезапно нахлынула сонливость, но Эшер сделал над
собой усилие и взглянул в мерцающие глаза.
-- Меня зовут доктор Джеймс Эшер. Я бы хотел поговорить с вами о Дэнни
Кинге.
Глава 7
-- Прошу. -- Она отступила на шаг, жестом предложив ему пройти в арку,
за которой располагался салон. Голос женщины был негромок и очень приятен --
без тени кокетства и какой-либо искусственности. Следуя за хозяйкой, Эшер
почти слышал, как у него колотится сердце. Хозяйка, видимо, тоже.
Салон был большой и содержался в порядке, хотя какое-то запустение в
нем все же чувствовалось. Тусклая керосиновая лампа на углу камина в стиле
барокко освещала изящные кресла, резное бюро. Мебель была старинная,
красного дерева. Хотелось бы знать, кто здесь теперь стирает пыль и чистит
крыльцо после гибели Дэнни Кинга.
-- Я слушаю вас, доктор Эшер, -- сказала миссис Фаррен. Манерой речи
она напоминала Исидро -- спокойный, почти бесстрастный голос. Стоя перед ней
на островке отбрасываемого лампой света, Эшер видел, как блеснули на секунду
клыки. Воздух она набирала только когда говорила; во время молчания грудь ее
была неподвижна.
-- Извините меня за вторжение, -- сказал он с легким поклоном. -- Если
вы обо мне слышали, то должны знать, что мне нужна информация. А если вы
знакомы с доном Симоном Исидро, то должны предположить, что сведений я
получил от него немного. Дэниел Кинг был вашим слугой?
-- Да. -- Она кивнула. А вот это уже не напоминало Исидро, да и большие
золотисто-карие глаза были исполнены большей живости. -- Он был слугой моего
мужа, -- добавила она помолчав, и Эшер облегченно вздохнул. Он чуть было не
решил уже, что все вампиры так же неразговорчивы, как дон Симон. -- Грумом,
или "тигром", как их тогда называли. Это было во времена нашего
последнего... -- Она свела брови, подыскивая слово, -- совсем как живой
человек. -- Скажем, нашего последнего пребывания в мире. У нас было много
слуг. В те дни слуги спокойнее относились к странностям хозяев -- если те,
допустим, жили в отдельном крыле и вели исключительно ночной образ жизни. Но
Дэнни о многом догадывался.
Она стояла, прислонясь к камину и сцепив руки на уровне талии --
царственная, несколько архаичная поза, как на портретах времен Реставрации.
Эшер рискнул бы предположить, что в жизни она была склонна к полноте, но
теперь полнота исчезла, как исчезли из ее речи архаичные обороты. Костюм
также был вполне современный, и только жемчужные серьги принадлежали эпохе
последнего Стюарта.
Внезапно она совершила неуловимое движение -- точь-в-точь как Исидро --
и оказалась рядом. Эшер был захвачен врасплох. Но она лишь сказала:
-- Я полагаю, раз Дэнни не стало, принять ваше пальто следует мне...
-- Вампиром его сделали вы?
-- Нет. -- Она остановилась на секунду, раздумывая, куда положить
пальто, шляпу и шарф. Положила на ближайший буфет и обернулась. -- Это
сделал Гриппен -- по нашей просьбе и по просьбе самого Дэнни. Он был очень
привязан к Чарльзу, моему мужу.
-- А могли бы сделать?
-- Это вопрос по существу? -- осведомилась она. -- Или просто
любопытство?
-- Нет, не могли бы, -- послышался голос из полутьмы, и Эшер резко
обернулся, скрипнув половицей. Лицо незаметно подошедшего мужчины поражало
меловой бледностью. Худой, среднего роста, он старчески сутулился, в
светло-каштановых волосах паутиной блестела седина. -- Во всяком случае, без
разрешения Лайонела.
-- Лайонела?
-- Гриппена. -- Вампир качнул головой, словно имя это было ему
неприятно выговаривать. Двигался он тоже как-то старчески, словно бы устало.
Бросив быстрый взгляд на миссис Фаррен, Эшер заметил, что та смотрит на
пришедшего с участием.
-- Он бы этого не вынес, -- объяснил вампир. -- Он бы выкурил беднягу
Дэнни изо всех укрытий в течение года. В этом смысле он весьма ревнив. -- Он
протянул тонкую руку и сказал: -- Я -- Эрнчестер.
Эшер, почерпнувший достаточно сведений об Эрнчестерах во время своих
сегодняшних изысканий, предположил:
-- Лорд Чарльз Фаррен, третий граф Эрнчестерский?
Легкая улыбка тронула это белое лицо, усталые глаза на секунду ожили.
Мужчина наклонил голову.
-- Боюсь, что я уже мало напоминаю собственный портрет, -- сказал он.
Многочисленные портреты, украшающие стены салона, потемнели от времени
и были укрыты тенями. Который из них изображал третьего графа Эрнчестера,
сказать было трудно. Тем более что две трети каждого портрета занимал
тщательно завитой парик.
Эшер нахмурился, пытаясь вспомнить имя графини, и миссис Фаррен со
свойственной вампирам проницательностью сказала:
-- Антея.
Подошла к мужу и проводила его до кресла перед холодным очагом. Каждый
раз, когда она глядела на него, Эшер замечал в ее глазах все те же участие и
тревогу. А вот на самого Эшера миссис Фаррен взглянула на этот раз с
откровенной враждебностью.
Эрнчестер опустился в кресло. Двигался он без лишних движений, как
Исидро или леди Антея, но как-то безжизненно.
-- Дэнни спал здесь? -- спросил Эшер.
Ответила Антея:
-- Крайне редко. -- Она выпрямилась и прошла к очагу.
-- Следовательно, тело было найдено не здесь?
Краем глаза Эшер наблюдал за Эрнчестером. Граф смотрел в сторону,
уткнувшись бровью в кулак. Эшера несколько шокировала скорбь графа, и в
светло-карих глазах наблюдавшей за ним Антеи вспыхнул гнев.
-- Если бы оно было найдено здесь, -- холодно заметила она, -- то
вместе с ним были бы найдены и наши тела.
Эшер закусил губу. Затем, отвечая не ее словам, а ее гневу, сказал:
-- Извините.
Глаза ее несколько смягчились.
-- С вашей стороны было непростительной глупостью прийти сюда, --
сказала она. -- Исидро иногда ужасно раздражает, но, поверьте мне, если он
что-то утаил от вас, то для вашей же безопасности.
--Возможно, -- сказал Эшер. -- Но он приставил мне нож к горлу: если я
не найду убийцу, пострадает близкий мне человек. Мне бы хотелось разделаться
с этой историей как можно быстрее -- до того, как он выяснит, где я прячу
ту, кого он собирается взять в заложницы; до того, как сам убийца
заподозрит, что его выслеживает уже дневной охотник, и опять-таки займется
моими близкими; до того, наконец, как я сам увязну во всех этих делах
достаточно глубоко, чтобы потом из них выбраться. Но сделать это я смогу,
лишь владея информацией, которую мне Исидро не желает предоставить.
Некоторое время она рассматривала его, чуть склонив голову, словно под
тяжестью темной массы волос.
-- Он -- очень старый вампир, -- сказала она наконец. -- Он осторожен,
как змея в норе; может быть, излишне осторожен.
Было несколько странно слышать об Исидро, что он "стар", -- испанец
производил впечатление юноши, почти мальчика. Скорее уж стар был Эрнчестер с
его усталыми движениями и мертвыми глазами. Эшер оглянулся на кресло, где
только что сидел граф, но кресло было пустым. Трудно было сказать, когда
именно он ушел. Был ранний вечер, и хозяева, надо понимать, еще не
завтракали. Странно, что, разговаривая с этой тихой красивой женщиной,
умершей задолго до его рождения, Эшер совсем не испытывал страха -- то ли
потому, что она и впрямь не собиралась причинять ему вреда, то ли
спокойствие было ему просто внушено. Невольно вспомнились слова Исидро о
"других вампирах".
После долгой паузы Антея продолжила:
-- Я не знаю, кто из них старше: он или Гриппен. Они оба были сотворены
в одно время одним мастером. Это был Райс Белый, менестрель, хозяин вампиров
Лондона в... давние времена. Вы ведь понимаете, что в качестве вампира
весьма трудно выжить, если город недостаточно велик и смерть жертвы не может
остаться незамеченной. Разве что если у вас достаточно денег и вы владеете
имением, где можете спать днем в безопасности. Дон Симон рассказывал, что в
те времена Лондон был не более чем маленьким торговым городком. -- Легкая
улыбка тронула ее полные бескровные губы. -- Я представила, что бы вы
подумали о Лондоне моего детства -- там, где сейчас Ливерпульский вокзал,
приходилось искать тропки в болотах... Словом, безопасность себе могли
обеспечить лишь аристократы, имеющие возможность охотиться по ночам в поле.
Избежать подозрений можно было, питаясь кровью быков или оленей, но долго на
крови животных не протянешь. Вампир становится от этого тупым, усталым,
безразличным ко всему. В таком состоянии его довольно легко выследить и
убить.
Она подняла на него глаза, скрестив на груди большие мягкие руки
(достаточно сильные, чтобы в любой момент свернуть ему шею); холодно
блеснули кольца.
-- Звучит достаточно гнусно, не правда ли? Но притупление чувств,
утрата вечной настороженности -- это смерть для вампира, которого так легко
сжечь солнечным светом. Мы, наверное, омерзительны вам?
-- Совершенно верно, -- спокойно ответил Эшер. -- Это для вас
существенно?
Она опустила глаза, разглядывая жемчужины перстня.
-- Если бы это было существенно, я бы давно умерла. -- Другая бы
женщина пожала плечами перед тем, как снова взглянуть на него. -- Конечно, к
тому времени, когда Чарльз и я стали тем, что мы есть, Райса уже не было на
свете. Он обитал в усыпальнице Сент-Джайлза, охотясь ночью в порту. А деньги
зарабатывал, играя в тавернах Истчипа и Стил-Ярда, -- ганзейские купцы его
любили. Дон Симон рассказывал, ему достаточно было взять в руки лютню -- и
люди плакали. Маленький седой старик в старинных одеждах, проворный, как
хрупкий паучок, -- так его описывал дон Симон. Во времена старого короля
Джеймса вампиров преследовали особенно яростно, а те, что уцелели, погибли
потом при пожаре Лондона -- все, кроме Гриппена и дона Симона. Одному богу
известно, где им тогда посчастливилось найти укрытие.
-- Вы застали эти времена еще живой? -- Для Эшера это была древняя
история -- что падение Рима, что пламя, пожравшее Лондон в 1666 году.
-- Да, -- сказала она. -- Я помню себя маленькой девочкой, стоящей на
Харроу-Хилл; дымный рассвет, а город внизу -- как ковер из пламени; ветер
веет жаром в лицо. В те дни было ветрено. Ветрено, жарко и сухо... Помню,
как воздух потрескивал в моих волосах, и я боялась, что огонь охватит всю
землю. -- Она качнула головой, как бы удивляясь детской наивности. --
Говорили, что некоторые строения взрывались от жара, как бомбы, а по сточным
канавам тек свинец расплавившихся церковных кровель. Потом, спустя многие
годы... когда я стала тем, что я есть, мы впервые встретились с Исидро. Его
лицо еще было покрыто шрамами, и руки тоже.
-- А Гриппен?
Ее губы слегка покривились. -- Лайонел сотворил многих после пожара, --
сказала она. -- Чарльз был далеко не первым. Он нуждался в деньгах, нуждался
