Имя Томаса Гоби то и дело попадалось среди относительно свежих
приглашений, найденных в ридикюле Лотты. Если он уже мертв, вряд ли это
известно владелице мастерской.
Выяснилось, что мистер Гоби действительно два года назад заплатил
Минетте ля Тур семьдесят пять фунтов за костюм коричневого шелка и
отделанный мехом жакет, сшитый на заказ, как и все, что приобреталось
Лоттой.
Осмотрительно заглядывая через плечо мадемуазель Минетты, склонившейся
над гроссбухом, Эшер заметил еще несколько знакомых фамилий. Бедняга Берти
Уэстморленд потратил по самым скромным подсчетам несколько сотен фунтов,
чтобы купить своей убийце платье и оперный плащ из янтарного бархата,
расшитый агатом.
Шесть месяцев назад, и это следовало отметить особо, Лотта приобрела
голубую "морскую шляпу" -- у Лидии тоже была такая, хотя ничего подобного
Эшер на моряках в жизни не видел. Покупка была оплачена Валентином
Кальваром, проживающим по Бэйсуотер-роуд. Эшер захлопнул блокнот.
-- Проблема, дорогая моя мадемуазель ля Тур, вот в чем. Молодой мистер
Гоби исчез неделю назад. Его семейство пустилось в розыски, и выяснилось,
что мисс Харшоу, выдающая себя за актрису, тоже пропала. В данный момент мы
просто выясняем, куда они могли скрыться. Приходила ли когда-либо мисс
Харшоу сюда с подругами?
-- О господи, сэр, да конечно же, как же иначе! Какая же примерка без
подруг? Раза два с ней приходила миссис Рэн -- это леди, которая меня с ней
и познакомила. Честно говоря, в моих интересах, если примерку приходится
делать вечером при газовом освещении. За это причитается добавочная плата...
-- Вы можете сообщить мне адрес миссис Рэн? -- спросил Эшер, снова
открывая блокнот.
Хозяйка покачала черными кудряшками. Она была еще молода -- лет
тридцать, не старше, и еще только подбирала клиентов. Магазинчик, довольно
тесный и удаленный от фешенебельных улиц, был выкрашен изнутри в белый и
лимонный цвета, чтобы хоть как-то компенсировать недостаток света из
единственного окна. Нужно быть действительно состоятельной модисткой, чтобы
платить жалованье швеям и вышивальщицам в межсезонье, когда клиенты уезжают
в Брайтон или в загородные имения. В августе Минетта, надо полагать,
согласилась бы проводить примерки и в полночь.
-- И я сомневаюсь, что они и вправду были подруги. Бог знает, как они
вообще сошлись. Даже слепой увидел бы, что миссис Рэн -- женщина не ее
круга. Готова держать пари, что Рэн -- не настоящая ее фамилия. Муж --
пьяница, не выпускал ее из дому, чтобы купить новую юбку, ей приходилось
уходить тайком, когда он отправлялся в свой клуб. Я думаю, вас больше
заинтересует другая ее подруга -- мисс Селестина дю Бо, хотя, сказать по
правде... -- Модистка дерзко подмигнула. -- Мисс дю Бо -- такая же
француженка, как и я.
Весьма позабавленный этим признанием, Эшер все же счел нужным выразить
неодобрение такого рода уловкам и вскоре покинул заведение мадемуазель ля
Тур.
По адресу, оставленному Селестиной дю Бо на тот случай, если счета
будут пересылаться ей, а не какому-либо ее поклоннику, располагалась
табачная лавка, кстати, в двух шагах от станции подземки, то есть добраться
сюда можно было из любого конца Лондона. Валентин Кальвар оставил модистке
адрес пивной на Бэйсуотер-роуд -- оба вампира предпочитали получать
корреспонденцию лично.
-- Получала ли мисс дю Бо письма для кого-нибудь еще? -- спросил Эшер,
выкладывая полкроны на прилавок красного дерева. Юный клерк бросил нервный
взгляд в глубь лавки, где хозяин смешивал высшие сорта табака -- для
джентльменов.
-- Для мисс Хлои Уотермид и мисс Хлои Уинтердон, -- понизив голос,
ответил юноша и вытер остренький нос. -- Она заходила... иногда два раза в
неделю и всегда перед самым закрытием.
-- Хорошенькая? -- рискнул Эшер.
-- Что-то сногсшибательное. Ростик маленький -- этакая карманная
Венера. Светлая, как шведка, а глаза, по-моему, карие, и одета всегда как
куколка. Но никто к ней никогда не приставал, хотя она часто приходила с
таким кавалером... Суровый малый и всегда в накрахмаленной рубашке.
-- Имя? -- Эшер выложил на прилавок еще полкроны.
Юноша снова бросил быстрый взгляд на громоздкую фигуру хозяина.
-- Никогда не слышал, -- шепнул он, отодвигая монету Эшеру.
-- Возьмите себе, -- шепнул Эшер, беря с прилавка пачку русских
сигарет, приобретение которой, собственно, и было поводом для разговора, и
покинул табачную лавку под аккомпанемент дверного колокольчика.
Дальнейшее изучение могилы Лотты мало что дало. Проникнуть днем на
территорию кладбища оказалось обескураживающе легко. Узкая аллея между
рядами гробниц была абсолютно пуста и тонула во влажном мраке. Кто угодно
мог войти и беспрепятственно расчленить любой труп, не говоря уже о таких
мелочах, как пронзить сердце или отрезать голову.
Сквозь открытую дверь в усыпальницу просеивался зеленоватый полусвет,
но Эшер счел нужным осмотреть каждый квадратный дюйм гроба и ниши с помощью
электрической лампы на сухой батарее -- неуклюжего устройства, пронесенного
им под широким пальто. Ему удалось отыскать то, что вполне могло оказаться
остатками осинового колышка, и, завернув находку в ткань, он спрятал ее в
карман для более подробного изучения. В дальнем углу усыпальницы Эшер
обнаружил мерзкую груду костей, волос и деталей корсета в остатках истлевшей
пурпурной материи -- надо полагать, бывшую хозяйку гроба, перешедшего затем
во владение Лотты.
Остаток первой половины дня он провел в приемной "Дейли мейл", изучая
некрологи, полицейские сообщения и светскую хронику, сравнивая встречающиеся
имена с теми, что были извлечены из бумажного хлама в комнате Лотты и из
гроссбуха мадемуазель ля Тур. Как выяснилось, бедный Томас Гоби был "унесен
болезнью" всего два месяца спустя после того, как оплатил шелковый
коричневый костюм. Эшер записал адрес -- Олбани, а также имена братьев,
сестры, родителей и невесты покойного. Поражало совпадение имен -- во всяком
случае, за последние семь-восемь лет. Бедный Берти Уэстморленд был не
единственным из беспутной компании дружков Лотты, посылавших приглашения и
покупавших ей безделушки, хотя расплатиться в полной мере, кажется, пришлось
только ему.
Другие оказались удачливее. Альберт Уэстморленд умер в 1900 году, а
достопочтенный Фрэнк Эллис (еще один поклонник Лидии, так ни разу и не
встреченный Эшером) приобрел для Лотты зеленый вечерний костюм в 1904-м. Кто
знает, сколько еще молодых людей поддерживали связь с вампиршей!
Он содрогнулся при мысли о том, как близко была Лидия к этой невидимой
чуме, и мысленно поблагодарил чопорных дам высшего света за четкую границу,
проведенную ими между девушками из хороших семей и женщинами, с которыми
юноши из тех же хороших семей развлекались в промежутках между галантными
ухаживаниями за будущими невестами.
Лидии было тогда восемнадцать. В ту пору она жила в оксфордском доме
отца и слушала лекции вместе с маленькой группой самервильских студентов,
интересующихся медициной. Другие девушки, болезненно реагировали на вечные
комментарии и шуточки старшекурсников и деканов. Лидию в этом смысле всегда
выручали ее незлобивость и рассеянность. Она была искренне удивлена яростью
отца, когда предпочла обучение поездке в Лондон на ярмарку благородных
невест. Имей она брата или сестру, отец бы, наверное, лишил ее наследства.
Даже ее дядя, декан Нового колледжа, обычно ее поддерживавший, был
скандализирован выбором специальности. Женское образование -- это, конечно,
хорошо, но он-то имел в виду словесность, классическую литературу, но уж
никак не вскрытие трупов и изучение работы органов размножения.
Эшер слегка усмехнулся, вспомнив, как старый женоненавистник Хорис
Блейдон встал в конце концов на ее сторону. "Даже распроклятая девчонка
способна понять, что я сейчас делаю!" -- обрушивался он на смущенных
студентов на лекции по патологии крови... Хотя нет, распроклятой девчонкой
он называл Лидию где угодно, только не на лекциях. И старик бы все равно
относился к ней именно так, даже если бы его собственный сын не был безумно
влюблен в Лидию.
Эшер изучал некрологи, развернутые на мрачном, испятнанном чернилами
столе, сверял их со списком знакомых Лотты и думал о Деннисе Блейдоне.
Кто бы мог предположить, что Лидия вызовет интерес в молодом Блейдоне,
не говоря уже о таком чувстве, как любовь! Грубоватый, золотоволосый,
сложенный как бог, Деннис придерживался мысли, что любая женщина должна
сомлеть от счастья, услышав его предложение, -- качество, особенно
раздражавшее Лидию. Увидев ее впервые без очков и сообразив, что она
обладает хрупким изяществом и неплохим состоянием, молодой Блейдон обрушил
на нее весь свой шарм и галантность -- к тихому отчаянию Эшера. Все в
Оксфорде -- от деканов до последнего клерка -- считали свадьбу свершившимся
фактом. Отец Лидии, полагая, что одного умного человека в семье вполне
достаточно, также отнесся к предстоящему браку благосклонно. На вопрос
Хориса Блейдона, что его сын намерен делать с женщиной, которая половину
своего времени проводит в анатомичке, Деннис ответил со свойственной ему
блистательной серьезностью: "О, это ей совсем не нравится, отец".
Предположительно он знал лучше, чем она сама, что ей нравится, а что нет. А
втоптанный в прах неприметный и немолодой коллега ее отца с тоской наблюдал
за будущей четой и гадал, сколько еще пройдет времени, прежде чем его
надежда развеется окончательно.
Однажды Эшер упомянул о своем изумлении при вести, что она отказала
такому блестящему искателю ее руки. Услышав это, Лидия была оскорблена до
глубины души: как ему вообще пришло в голову, что она может выйти замуж за
этого самодовольного дурака в лейб-гвардейском мундире!
Эшер усмехнулся и отогнал воспоминание прочь. Как выяснялось, Деннис и
его друзья -- Фрэнк Эллис, печальный Найджел Таверсток и братец почтенного
Берти столь же почтенный Эвелайн -- выкрутились чудом. Лотта знала их всех.
Все они принадлежали к ее излюбленному типу молодых людей -- богатые,
симпатичные и чувствительные. Кого бы из них она выбрала в качестве новой
жертвы, когда гибель бедного Берти изгладилась окончательно из их памяти?
"Что за старые счеты сводила Лотта с состоятельными юношами?" --
размышлял Эшер, складывая в несколько раз свой краткий список. Накинул шарф,
нахлобучил котелок и двинулся вниз по узкой лестнице мимо дверей, за
которыми слышался обычный редакционный гам. Заглянул в одну из них и
поблагодарил друга репортера, многозначительно помянув при этом "короля и
страну".
Спускаясь по длинному пологому скату Флит-стрит вдоль бесконечного
потока кэбов, трамваев, омнибусов, кажущихся крохотными рядом с огромным
куполом собора Святого Павла, он размышлял, с чего все началось. Что было
причиной: насилие или сердечная рана? Или просто бешеная обида норовистой
девчонки, ненавидящей нищету, в которой выросла, и еще сильнее ненавидящей
всех этих разодетых в шелка мужчин, чьи слуги толкали ее на мостовой, а
экипажи обдавали грязью?
Судя по записям мадемуазель ля Тур, Селестина -- или Хлоя -- оплачивала
свои счета сама гораздо чаще, и мужчины, делавшие ей подарки, не входили в
круг знакомых Лотты. Имена были все разные; видимо, немногие из поклонников
жили достаточно долго, чтобы купить ей две шляпы. Либо Хлоя была более
практичной, либо менее терпеливой.
Интересно, была ли она тоже "хорошим вампиром"? Играла ли она со своими
