по беззащитной коже.
В одолеваемом дремотой мозгу Эшера стоял беззвучный вопль: "Проснись!
Проснись!" Но сознание его было странным образом как бы удалено от тела на
огромное расстояние. Лязг колес становился все глуше, вагон покачивало
убаюкивающе, и казалось, что купе, полураздетая женщина и вообще все,
случившееся сегодня после полудня, когда он растолковывал санскритские корни
латыни старшекурснику, которого звали Пэттифер, было не более чем дурным
сном.
-- Бедное создание, но мы в основном питаемся именно бедными -- с
богатыми больше хлопот. -- Свет газового рожка замерцал на обнажившихся
клыках. -- Так вы верите, что я могу проделать это с кем угодно? С вами и с
любым, кто встретится со мной взглядом.
"Нет, -- вяло подумал Эшер, пытаясь вынырнуть на поверхность из мутных
темных глубин. -- Нет".
-- Нет! -- Он заставил себя подняться и покачнулся, словно и впрямь
только что проснувшись. Несколько секунд он чувствовал стальную мысленную
хватку вампира и боролся с ней изо всех сил. Но за время работы в
министерстве иностранных дел Эшер научился в критические моменты как бы
отстраняться от собственных поступков. В ту ночь, когда он застрелил беднягу
Жана ван дер Плаца, он не почувствовал ничего. Как теперь. Может быть,
именно это и заставило его выйти из Большой Игры.
Расчетливо, как тогда, когда он нажимал на курок, Эшер шагнул к женщине
и, схватив за плечи, заставил ее встать. Прозрачные глаза Исидро следили за
ним. Стараясь не встречаться с вампиром взглядом, Эшер вытолкнул женщину в
коридор. Она двигалась легко, как лунатик. На маленькой площадке между
вагонами их встретил сырой холодный ветер, и сознание стало проясняться.
Эшер прислонился к косяку и, чувствуя странную дрожь во всем теле, подставил
лицо обжигающим ледяным порывам.
Женщина вздрогнула. Ее руки -- красные, потрескавшиеся, мозолистые,
столь не соответствующие молочной белизне шеи, -- нашарили расстегнутый
воротник; глаза наполнились тревогой. Она была испугана, потрясена,
растеряна.
-- Кто?.. Что?.. -- Она отшатнулась от него к самым поручням, словно
собираясь выброситься в летящую мимо ночь.
. Эшер мгновенно принял облик безвредного, чудаковатого, чрезмерно
предупредительного преподавателя колледжа, столь часто выручавший его за
границей.
-- Я увидел вас стоящей в коридоре, мадам, -- сказал он. -- Прошу
извинить мою бесцеремонность, но моя жена имеет обыкновение ходить по ночам,
и что-то в вашем поведении навело меня на мысль, что с вами происходит нечто
подобное. Я заговорил с вами, и, когда вы не ответили, я понял, что мои
предположения правильны.
--Я...-- Она сгребла в горсть расстегнутый воротник; в кроличьих глазах
-- смущение, недоверие, страх.
Эшер продолжал тоном оксфордского ученого, филолога, ни разу в жизни не
слышавшего про пулеметы и уж тем более не выкрадывавшего их чертежи из
Берлина в вырезанной изнутри книге:
-- Свежий воздух обычно приводил ее в чувство -- мою жену, я имею в
виду. Может быть, мне проводить вас в ваше купе?
Она потрясла головой и пробормотала:
-- Нет... Благодарю вас, сэр... Я... Вы очень добры...
Судя по выговору (машинально отметил Эшер), женщина была родом из
Корнуолла. Торопливо миновала узкий проход и скрылась в соседнем вагоне,
ежась от холода и неловкости.
Эшер еще несколько минут стоял на площадке, и холодный ветер трепал его
волосы.
Когда он вернулся в купе, Исидро там не было. Единственным
свидетельством, что случившееся не приснилось, был валяющийся между сидений
фиолетовый шарф. Эшер ощутил приступ гнева при мысли о том, где сейчас может
обретаться вампир и с какой целью. Можно было, конечно, пробежать по всему
поезду, крича, чтобы береглись вампиров. Но Эшер уже видел Исидро в деле и
сознавал, как мало шансов у жертвы хотя бы увидеть своего убийцу. В третьем
ли классе или в спальном вагоне мертвое тело спокойно доедет до самого
Лондона незамеченным. А если его сбросить под колеса, то ни у кого даже не
возникнет вопроса о причинах происшествия, равно как и о причинах отсутствия
крови в жилах.
Впрочем, предупреди он пассажиров, особого проку это бы не принесло,
если, конечно, не считать отправки самого Эшера в сумасшедший дом.
В бессильной ярости он рухнул на красное плюшевое сиденье и стал ждать
возвращения дона Симона Исидро, прекрасно сознавая, что выполнит все, о чем
попросит его вампир.
Глава 3
-- Ее звали Лотта. -- Мягкий голос дона Симона отдался под сырыми
сводами подвала. -- Она была одной из... -- Вампир замялся, затем
исправился: -- Шляпницей, пока была жива.
Эшер не отказался бы узнать, что его спутник думает об этой Лотте на
самом деле.
-- Типичная представительница неимущих классов -- вульгарная женщина,
воровка, вдобавок проститутка. -- Исидро помедлил, и у Эшера вновь сложилось
впечатленье, что вампир тщательно выбирает из своей огромной коллекции
фактов те немногие, которыми он мог бы поделиться. -- Но она была хорошим
вампиром.
Эшер вздернул бровь и осветил потайным фонарем Исидро низкие каменные
своды. Затененные ниши таили в себе гробы, арки проходов были украшены
резьбой. Хайгэйтское кладбище было не столько древним, сколько модным: место
в нише стоило не менее сотни гиней, а в отдельные склепы с узкими ведущими
вниз лесенками по сторонам тройного ряда псевдоегипетских мавзолеев попасть
было не легче, чем в усыпальницы некоторых городских церквей.
-- А что это означает -- быть хорошим вампиром?
Казалось, Исидро не услышал вопроса. Секунду испанец стоял неподвижно в
тени ниши; лицо его, обрамленное длинными бесцветными волосами, было
непроницаемо. Затем он проговорил медленно:
-- Склад ума, как мне кажется. Вы должны понимать, Джеймс, что суть
бытия вампиров -- это жажда жизни, нежелание умирать. Тот, в ком нет этой
обжигающей жажды, этой воли, просто не выдержит... процесса... в течение
которого живущий становится неумершим. А если даже и выдержит, то надолго
его не хватит. Быть хорошим вампиром -- значит быть осторожным, быть все
время начеку, применять все физические и психические возможности вампиров,
словом, поддерживать то пламя, что питается радостью бытия... Лотта при всей
ее вульгарности (а она доходила в этом до смешного) привлекала именно жаждой
жизни. Даже я это чувствовал. Наше существование было для нее пиршеством.
Желтый свет фонаря скользнул по гранитным ступеням, ведущим наверх, в
мрачную аллею, где и днем-то всегда царил зеленоватый сумрак, блеснул на
металлической облицовке двери. Еще входя сюда, Эшер обратил внимание, что
пыль и коричневая палая листва лежат на пороге не так густо, как везде;
обратил он внимание и на неприметную тропинку, ведущую вправо от склепа, --
путь, которым по ночам уходила и возвращалась Лотта и по которому ее, надо
полагать, в итоге выследили.
-- Я так понимаю, что вы знали ее еще в те времена, когда она была
живой?
-- Нет. -- Вампир скрестил руки на груди, почти что не смяв при этом
складки своего шотландского плаща.
Когда они покидали вагон на Паддингтонской платформе, Эшер заметил в
свете газового фонаря, что меловое лицо Исидро порозовело, стало почти
человеческим. "Видимо, -- с оттенком черного юмора подумал Эшер, -- поужинал
в поезде". О себе он так сказать не мог. Поэтому, пока Исидро нанимал кэб,
он купил у старичка лоточника пирог с мясом и, вновь испытав острое чувство
нереальности происходящего, закусил прямо в экипаже в компании сидящего
рядом вампира. Исидро предложил сразу возместить стоимость покупки, но Эшер
попросил просто внести эту сумму в счет.
-- Так, стало быть, это не вы сделали ее вампиром? Либо он уже привык к
скупой мимике Исидро, либо испанец все-таки относился к убиенной вампирше с
некоторым презрением.
-- Нет.
-- Тогда кто?
-- Один из лондонских вампиров.
-- Помнится, вы собирались снабдить меня некоторой информацией, --
заметил Эшер, поворачиваясь к Исидро.
-- Вам совершенно незачем знать, ни кто мы такие, ни где нас искать.
Чем меньше вы знаете, тем меньшей опасности будем подвергаться все мы,
включая вас.
"Они убьют меня, когда все кончится", -- подумал Эшер, взглянув в это
холодное -- без возраста -- лицо, освещенное лучом керосинового фонаря. Что
ж, вполне логично. Недаром Исидро говорил, что главное оружие вампиров --
это неверие людей в их существование. То ли они считают Эшера дураком, то ли
полагают, что могут следить за каждым его шагом. Гнев шевельнулся, как
свернувшаяся кольцами змея.
Однако сильнее гнева было некое смутное ощущение, что ему предложена
головоломка, обе части которой явно не могут совпасть, как ты ее ни крути.
Он вернулся к нише, откуда явственно тянуло свежей гарью, и поднял
фонарь повыше.
Стоящий на невысоком постаменте гроб, несомненно, был изготовлен
недавно, хотя и потерял уже девственный лоск. Крышка была снята и прислонена
к стене рядом с нишей. Множественные царапины на каменном полу, вполне
различимые в свете фонаря, говорили о том, как именно гроб волокли к выходу,
а затем обратно.
Он переместил фонарь пониже, осветив саму нишу; жар раскаленного
металла проникал сквозь рукав и перчатку, запах горящего керосина щекотал
ноздри. Первой мыслью Эшера было: какой же температуры должно достичь пламя,
чтобы вот так выжечь скелет дотла, оставив отчасти лишь череп и таз! Длинные
кости ног и рук сплавились в утолщенные на концах прутики, позвонки
напоминали гальку, ребра обратились в обгорелые хрупкие палочки. Среди пепла
поблескивал металл: детали корсета, пуговицы, стальной гребень, ожерелье.
-- Это то, что с вампиром делает солнце?
-- Да. -- Лицо Исидро было словно изваяно из алебастра.
Эшер посветил вокруг постамента. Плесень, грязь, сырость.
-- Даже не сделала попытки выбраться из гроба...
-- Я не уверен, что она могла проснуться от ожогов. -- Вампир скользнул
к Эшеру и стал рядом, глядя через его плечо в полный золы гроб. -- Перед
рассветом нас одолевает изнеможение. Мы засыпаем и пробуждаемся лишь после
того, как наступит ночь.
Эшер поднял из общей мешанины спекшуюся деформированную кость, обдул с
нее пепел и поднес поближе к свету.
-- Взрывом так тоже не оплавишь...
-- Это не взрыв, -- негромким ровным голосом поправил Исидро. -- Это
горение, распад, выжигание плоти...
Эшер бросил кость обратно и выудил другую. Если учесть все убийства,
совершенные Лоттой, ее останки не заслуживали особого уважения.
-- За какое время это происходит?
-- Не имею ни малейшего понятия, поскольку, сами понимаете, никогда при
этом не присутствовал. Но, исходя из собственного опыта, могу
засвидетельствовать, что действие солнечного света происходит мгновенно.
Вскинув голову, Эшер на секунду взглянул в завораживающе глубокие,
светлые, как хрусталь, глаза Исидро.
-- Мне, как видите, посчастливилось найти укрытие в течение
какой-нибудь секунды, поэтому я не знаю, за какое время солнце убило бы
меня. Но от ожогов я страдал несколько месяцев, шрамы же не сходили
несколько лет. -- Помолчав секунду, вампир добавил: -- А боли такой я и
живым не испытывал.
Некоторое время Эшер изучал стройного юношу, танцевавшего когда-то с
дочерьми Генриха VIII.
-- Когда это было?
Тяжелые веки слегка опустились.
-- Давно.
Наступило молчание, нарушаемое слабым шипением жестяного фонаря и
одиноким дыханием Эшера. Затем Эшер снова повернулся к раскрытому гробу и
принялся копаться в обугленных костяных обломках.
