Лишь слабые движения маленькой груди под дымчатым кружевом вечернего платья
говорили о том, что Лидия еще жива.
"Ловушка", -- подумал Эшер. Кто-то ждал, что, увидев жену, он не
раздумывая кинется к ней. И, видит бог, он был близок к этому...
-- Входите, доктор Эшер, -- послышался тихий голос из янтарно
освещенной библиотеки. -- Я один -- фактически больше в доме никого нет.
Молодой человек, что работает у вас на конюшне, спит. Слуги, как вы изволили
заметить, тоже. Я сейчас сижу за вашей конторкой (она стоит на прежнем
месте) и не собираюсь причинять вам сегодня вреда.
"Испанец, -- машинально отметил Эшер. -- Говорит бегло, без акцента, но
все равно испанец..." Филолог и бывший полевой агент напрягал слух, вникая в
это странное, чуть ли не деревенское произношение: то и дело следы
изолированного "а", придыхательное "е" в конце некоторых слов...
Он открыл дверь до конца и шагнул в помещение. Молодой человек, сидящий
за конторкой Эшера, поднял глаза от деталей разобранного револьвера и
наклонил голову в знак приветствия.
-- Добрый вечер, -- вежливо сказал он. -- По причинам, которые вскоре
станут вам понятны, давайте обойдемся без формальностей объяснения и для
начала представимся.
Едва уловимое округление дифтонга "оу", смещенное ударение в слове
"вскоре" -- в каком-то дальнем уголке мозга били тревожные колокола чисто
научного любопытства.
"Да перестань же ты быть филологом хоть сейчас!.."
-- Мое имя, -- продолжал молодой человек, -- дон Симон Ксавьер Христиан
Морадо де ла Кадена-Исидро, и я имею честь принадлежать к тем, кого вы
называете вампирами.
Эшер молчал. Возникшая было мысль сгинула, не прояснившись, оставив
после себя белую пустоту. -- Вы мне верите?
Эшер понял, что стоит, набрав полную грудь воздуха, и выдохнул. Взгляд
его устремился к Лидии. Фольклорные источники то и дело упоминали так
называемых истинных вампиров, бродящих по ночам и продлевающих свою жизнь с
помощью девичьей крови. Воротник платья был распахнут, и Эшер ясно видел
белую нежную кожу на горле жены. На бежевом тонком кружеве -- ни пятнышка.
Тогда взгляд его снова обратился к Исидро, в голосе которого он чуть ли не с
первых фраз уловил непоколебимую убежденность сумасшедшего. И все-таки,
взглянув на изящного юношу, расположившегося за его конторкой, Эшер снова
почувствовал, как от шеи по спине ползут мурашки, словно он наклонился над
краем утеса...
Имя -- испанское, но сам белокурый... Видимо, из северных провинций,
куда мавры так и не добрались. Тонкие черты лица, благородный нос идальго;
бесцветные волосы, нежные, как шелк, как паутина; и прическа скорее женская,
нежели мужская. Глаза -- тоже удивительно светлые -- бледный янтарь,
испещренный коричневыми и серыми крапинками. Такие глаза могли бы напомнить
кошачьи, но вот почему-то не напомнили. Странное свечение было в них, некое
неуловимое мерцание -- даже сейчас, в газовом освещении, и это почему-то
сильно беспокоило Эшера. На фоне черного бархатного воротника тонкое лицо
пришельца поражало мертвенной бледностью и неподвижностью -- жили одни лишь
глаза.
По собственному опыту, почерпнутому в Германии и России, Эшер знал, что
такая бледность обычно предшествует обмороку, особенно при включенном газе.
Желтоватые мрачно мерцающие глаза вполне могли принадлежать сумасшедшему или
наркоману. Но была еще одна жутковатая черта в доне Симоне Исидро -- а
именно полная его неподвижность, словно он сидел за этой конторкой вот уже
несколько столетий, выжидая...
Не спуская глаз с испанца, Эшер опустился на колени, чтобы пощупать
пульс Лидии. И тут он наконец понял, что именно тревожило его в этой
странной, с необычными модуляциями речи. Понял и похолодел.
Произношение окончаний некоторых слов было свойственно для районов,
лингвистически изолированных приблизительно с конца семнадцатого столетия.
Кроме того, дон Симон Исидро, казалось, набирал дыхание лишь перед тем,
как произнести что-либо.
С ножом в левой руке Эшер поднялся на ноги.
-- А ну-ка подойди, -- сказал он.
Исидро не пошевелился. Его тонкие руки по-прежнему лежали неподвижно,
мертвенно-белые на фоне синеватых стальных частей разобранного револьвера,
но это была неподвижность паука, чувствующего малейшую вибрацию паутины.
-- Видите ли, не так-то легко скрыть нашу сущность, особенно если
некоторое время обходиться без питания, -- мягко, негромко пояснил он.
Тяжелые веки опустились как бы в дремоте, скрывая циничное насмешливое
мерцание глаз. -- Лет девяносто назад все было просто -- при свечах кто
угодно выглядел бы не хуже других. Но теперь дома начинают освещать с
помощью электричества, так что даже и не знаю, как нам быть.
Должно быть, Исидро встал. И самое страшное было в том, что Эшер не
видел, как это случилось. С ножом в руке Эшер шагнул вперед, чтобы оказаться
между спящей Лидией и конторкой. Затем он почувствовал, как ледяные пальцы
сомкнулись на запястье -- и нож исчез.
Шок и потеря ориентации, словно его окунули вдруг в ледяную воду... Дон
Симон бросил нож на конторку, присоединив его к рассыпанным частям
непригодившегося револьвера, и с иронической улыбкой повернулся к Эшеру,
чтобы предъявить ему пустую руку.
Эшер потряс головой, во рту было сухо. Ему уже случалось однажды (в
германской археологической экспедиции в Конго) имитировать собственную
смерть с помощью жгута, хотя в Индии он видел факиров, умевших временно
умирать и без приспособлений. Он попятился, бессмысленно прокручивая в мозгу
пугающее множество похожих друг на друга легенд, собранных за время научных
исследований, и двинулся к конторке жены.
Она располагалась напротив его собственной -- секретер времен
Регентства, служивший матери Лидии как хранилище пригласительных билетов с
золотым обрезом и тонко продуманных списков, где кому сидеть за обедом.
Теперь секретер был завален пугающей грудой книг, заметок и статей о
гландах. С тех пор как Лидия получила ученую степень и занялась
исследованиями в Рэдклиффском лазарете, Эшер не раз обещал заказать ей
настоящий письменный стол.
В одном из малых отделений секретера лежал стетоскоп Лидии --
свернувшись, как змея из резины и стали...
Руки Эшера слегка дрожали, когда он снова отправил стетоскоп в его
гнездышко. Кровь толчками двигалась в венах.
Голос его, однако, остался ровным.
-- И чего же вы хотите?
-- Помощи, -- сказал вампир.
-- ЧТО? -- Эшер уставился на вампира, и, судя по изумлению,
мелькнувшему в глазах Исидро, выглядело это довольно глупо. Эшер все еще
пытался осмыслить то, что он недавно услышал (а точнее сказать -- не
услышал) с помощью стетоскопа, но последняя фраза мрачного хищника из
легенд, присущих каждой культуре, поразила его не меньше, чем сам факт
существования вампиров.
Бледные глаза изучали его. Неподвижные, бесстрастные, невероятной
глубины глаза. Несколько секунд Исидро молчал, как бы размышляя, сколь
многое он имеет право сейчас рассказать. Затем сделал движение -- невесомое,
грациозное, бесшумное, как пролет тени, -- и оказался присевшим на углу
конторки. Длинные белые руки обхватили облитое серой материей колено
(отличная портновская работа!), голова чуть склонена набок. Что-то
гипнотическое было в этом молчании: ни нервных жестов, ни мимики, словно вся
свойственная людям суетливость была вымыта из Исидро неспешным течением лет.
Затем дон Симон сказал:
-- Вы -- доктор Джеймс Клаудиус Эшер, автор "Языка и концепций в
Восточной и Центральной Европе", преподаватель филологии в Новом колледже,
специалист по языкам и их метатезам в фольклоре от Балкан до Порт-Артура и
Претории...
Эшер не поверил ни на секунду, что Исидро по чистой случайности назвал
три горячие точки, подробнейшие карты которых министерство иностранных дел
требовало в свое время особенно настойчиво.
-- Уверен, что уже в силу профессии вы должны быть знакомы с вампирами.
-- Да, разумеется. -- Эшер оперся рукой на диван, где, погруженная в
противоестественный сон, лежала Лидия. Он ощущал нереальность происходящего,
но, как ни странно, был почти спокоен. Что бы там ни происходило, умнее было
принять предлагаемые правила игры, чем ударяться в бессмысленную панику. --
И нечему тут удивляться, -- продолжил он момент спустя. -- Я изучил легенды
о вампирах чуть ли не всех цивилизаций -- от Китая до Мексики. Они
существуют повсеместно -- рассказы о призраках-кровопийцах, живущих, пока
пьют кровь. О них сохранились упоминания и в античных источниках, хотя,
помнится, классические древнеримские вампиры предпочитали откусывать своим
жертвам носы. Они что, в самом деле так поступали?
-- Я не знаю, -- ответил Исидро. -- Сам я стал вампиром лишь в 1555
году от Рождества Христова. Я прибыл в Англию в свите его величества короля
Филиппа, когда он собирался сочетаться браком с английской королевой, -- и,
сами понимаете, домой уже не вернулся. Лично я не вижу смысла в подобных
действиях древних вампиров.
И хотя выражение лица его не изменилось, Эшер уловил некий проблеск
улыбки в глубине этих странных глаз, напоминающих своим цветом шампанское.
-- Что же касается легенд, -- продолжал вампир, все еще пребывая в
странном оцепенении, словно устав за несколько столетий от ненужных жестов,
-- рассказы о феях также существуют повсеместно, но ни вы, ни я не
предполагаем встретить их, скажем, в саду.
Мочка уха, выглядывающая из-под длинной бледной пряди, была проколота,
а на одном из белых длинных пальцев вампира Эшер заметил старинное золотое
кольцо. Плотно сомкнутые тонкие губы Исидро полностью скрывали его зубы, и
лишь когда он говорил, свет газового рожка мерцал на острых клыках.
-- Я приглашаю вас отправиться со мной, -- сказал он после короткой
паузы, которая показалась Эшеру секундой некой внутренней борьбы. -- Сейчас
полседьмого. Поезд до Лондона отправляется в восемь, а до станции несколько
минут ходьбы. Мне необходимо поговорить с вами, и, возможно, будет лучше,
если мы сделаем это в экипаже, удаляющемся от тех, чья судьба зависит теперь
от вашей удачливости.
Эшер взглянул на Лидию. Ее волосы рассыпались завитками рыжего дыма по
кремовому кружеву платья; пальцы, сжимающие легкую вещицу из проволоки и
стекла, испачканы в чернилах. Эшер невольно улыбнулся. Очки и вечернее
платье -- сочетание в стиле Лидии, хотя на людях она предпочитала быть
полуслепой. Так она и не забыла тех дней, когда была гадким утенком.
Наверняка провела все утро в анатомичке, затем, торопливо нацарапав что-то о
своих любимых гландах, поспешила домой, чтобы успеть переодеться к его
приходу. Интересно, как бы она отреагировала на появление дона Симона
Исидро? Не иначе -- достала бы зеркальце дантиста и потребовала открыть рот
-- шире!
Эшер оглянулся на Исидро, странным образом взбодренный этой мысленной
сценкой.
-- Лучше -- для кого?
-- Для меня, -- спокойно ответил вампир. -- Для вас. И для вашей леди.
Не обманывайтесь, Джеймс, вы в самом деле играете со смертью. Однако пожелай
я убить вашу леди или вас, я бы уже это сделал. Вы не представляете, сколь
многих мне приходилось убивать. Вы бы просто не смогли остановить меня.
Испытав уже однажды момент психологической слепоты, Эшер был готов к
нему и все же так и не уловил движения Исидро. Рука была всего в двадцати
дюймах от спрятанного в ботинке ножа, когда Эшера швырнуло на спинку дивана,
