сослаться. Что-то ему мешало. И другое, прежде, казалось, утихшее, а те-
перь с новой силой вставшее во весь рост обстоятельство тоже мучило его.
От этого и с женой Лизой не ладилось в последнее время. Он зачем-то по-
делился с ней, и та, и так страдавшая от своей бездетности, теперь еще
больше осунулась и все время встречала его виноватыми глазами. Он знал,
что они оба думают об одном и оба, не находя ответа, мучаются и страда-
ют: как можно ежедневно помогать другим людям, если сам обойден Богом в
таком очевидном вопросе?
Закопченное почерневшее изображение святой Девы Марии едва проступало
в неверном чахоточном свете лампадки. Отец Захарий пригляделся внима-
тельнее, стараясь, быть может, впервые найти в ней обыкновенные челове-
ческие черты. Это было не умно и противоестественно его сану, но он пы-
тался обнаружить в абстрактном, символическом изображении следы живой,
реально существовавшей две тысячи лет назад женщины, с нормальным чело-
веческим телом, слабым и беззащитным, с нормальными человеческими нужда-
ми, с работой, едой, одеждой, стиркой, то веселой, то грустной, а то и
раздраженной, кричащей или, наоборот, успокоенной, шепчущейся, ласкаю-
щей. Нет, ничего не получалось. Да могла ли такая вообще понести? Уж ес-
ли на кого она и похожа, с ужасом наблюдая за ходом своих мыслей, шептал
теперь отец Захарий, так не на эту возникшую вновь в его жизни, полную
материнского здоровья женщину, а на его жену Елизавету.
Кто-то подошел и остановился за его спиной. Отец Захарий замер, и
вдруг странное, почти детское желание охватило его и он, ясно, четко
проговаривая про себя слова, загадал желание.
- Сережа, - послышался знакомый тревожащий голос, - Не надо больше
сомневаться, есть и Мария, и Елизавета, и Захарий, и есть еще плотник, а
нет только одного твоего, Сережа, благословения.
- Так скоро... - не поворачиваясь, произнес отец Захарий, удивленный
старым забытым обращением.
- Положение обязывает.
- А плотник - Иосиф?
- Иосиф.
- И все исполнится?
- Все будет естественно.
- Как же моя теория?
- Но ведь тебе только плотника и не хватало.
- Да, теперь достаточно, а как же храмы?
- Белы.
- И внутри?
- Всегда.
* * *
Надо было видеть счастливое лицо Иосифа Яковлевича, когда Маша сооб-
щила ему о положительном решении его вопроса. Т.е. в начале он не понял,
как-то скукожился, будто неправильно расслышал, и когда до него дошло, а
ведь он почти наверняка был уверен в отказе, неподвижно застыл, боясь
даже шелохнуться, чтобы, не дай Бог, не вспугнуть, а наоборот, задер-
жать, остановить, растянуть сладостную счастливую минутку.
- Да, да, я буду вашей женой, - повторила Мария Ардалионовна, спеша
рассеять последние сомнения.
Но как, почему, не может быть, не сходило с лица научного руководите-
ля глупое счастливое наваждение. Господи, да он, кажется, заплакал, из-
виняясь, улыбался, вытираясь и сморкаясь видавшим виды холостяцким носо-
вым платком, потом ожил, вскочил, принялся бегать вокруг Машы, отодвигая
стулья, сбрасывая со столов какие-то бумаги, потом усаживался, снова
вскакивал, смешно размахивал руками, уже не замолкая ни на одну минуту.
В этот момент он впервые чисто по-человечески понравился ей. Он строил
фантастические прожекты, клялся с каким-то мальчишечьим задором, обещал
золотые горы, мечтал и даже иронически шутил. Да, он действительно моло-
дел на глазах.
Потом они вместе обо всем договорились. Да, он согласен, в церкви так
в церкви, это ничего, что он еврей, ведь он скрывал раньше, а был кре-
щен, и конечно, все по закону, да и квартира, они будут жить отдельно.
Он тут же позвонил домой, а жили они с матерью и сестрой, и все выложил,
и те ему посоветовали, не теряя времени, отказать квартиросъемщикам,
чтобы в следующем же месяце все было освобождено.
Так дело сдвинулось с мертвой точки. Они ходили в гости друг к другу
и знакомились с домашними, и хотя мама приняла Иосифа Яковлевича без
особого восторга, зато бабушке он пришелся по душе. Он с ней долго раз-
говаривал, и она ему рассказывала и про бомбежку в Сольвычегодске, и про
коллективизацию, и про рыбу с золотым колечком, и, конечно, про кролика.
А в Машиной комнате, надев очки, он долго разглядывал марки на
трельяже, а она смотрела в его отражение, и потом они через зеркало пос-
мотрели друг на друга и ничего друг другу не сказали.
После она побывала в гостях у Иосифа Яковлевича и познакомилась с ма-
мой и сестрой жениха. И много обсуждали всякие мелкие подробности, начи-
ная от жилья и кончая обручальными кольцами. Ну, конечно, решили без
всяких особых церемоний и без особых гостей, все по минимальной програм-
ме, но обязательно с благословением отца Захария. Тот не только с ра-
достью согласился, но даже отдельно переговорил с молодоженами и прочел
в их спасение несколько молитв.
Эти суматошные дни летели необычайно быстро. Маша и сама давно соску-
чилась по суматохе, в которой и раньше, до известных событий, протекала
ее жизнь. К тому же снова на работе разгорелась учебная суета, приближа-
лась сессия, да и ей самой нужно было сдавать кандидатские экзамены. И
как раз подоспели многочисленные дни рождения старых многочисленных под-
руг, и нужно было постоянно придумывать подарки, и ей даже некогда было
вспомнить о чем-нибудь прошедшем и больном. К тому же Иосиф Яковлевич
каждодневно опекал ее, в делах ненавязчиво, а вот по поводу здоровья
очень беспокоился. Постоянно снабжал соками, фруктами и все время пе-
респрашивал, сколько было чего съедено и выпито и сколько в чем могло
быть витаминов.
А кроме того, у нее появилась еще одна подруга - Лиза. Вначале ее
привел и представил отец Захарий, а после они уж сами встречались - Маша
ежедневно заходила помолиться во храм и обязательно заглядывала к Лизе в
гости. Хотя и была Лиза на пять лет моложе Марии и к тому же выглядела
совсем девочкой, бледным, неразвитым подростком, но в смысле понимания
жизни и женского назначения была куда как старше самой Марии. При всем
при том им очень легко было друг с другом, и они могли вообще не гово-
рить ни слова, и при этом, казалось, их соединяла невидимая, почти
родственная нить.
Да, они, как будто, все были объеденены общей задачей, простым, по-
нятным общим житейским делом, и каждый на своем месте, в меру своих сил
и возможностей, приближал день венчания, и тот неизбежно наступил.
* * *
Маша сидела на краю огромного белоснежного квадрата, а перед глазами
стояло грустное, какое-то потерянное, лицо Виктора. Такого финала она
никак уже не предполагала. Он встретил их на лестнице, прямо перед
дверью их будущего жилища. Ничего не сказал, только чуть отодвинулся,
буто не уступал дорогу свадебной церемонии, а приглашал войти. Она, ка-
залось, не дышала с того момента, как, украшенная золотыми кольцами вол-
га, завернула в знакомый двор. Иосиф Яковлевич наоборот обрадовался, и,
беря ключи, протянутые ангелом-товарищем, шепнул: "Это наш постоялец,
Маша, он немного странный."
Потом Виктор сразу исчез, во всяком случае внутрь, вместе с родствен-
никами, не зашел. А они сели за праздничный стол, и отец Захарий прочел
из Нового Завета, и они все, верующие и неверующие, перекрестились и
немного выпили. Когда гости разошлись, Иосиф Яковлевич принялся мыть по-
суду, а Маша, сославшись на усталость, пошла в спальню.
Она погладила шелковистое покрывало и, не раздеваясь, легла на сте-
рильно белый квадрат. Как это все хорошо сошлось, подумала Маша и, по-
вернувшись на спину, прикрыла глаза и уснула. И уже не слышала ни позвя-
кивания посуды, и ни скрипа раскладушки, ни мирного уютного посапывания,
доносившихся из кухни, а только мягкий, теплый шелест. И снились ей ог-
ромные белые облака, бесконечной вереницей, медленно и уверенно проплы-
вающие над счастливой землей, над зеленым холмом и над белым храмом,
подле которого играла маленькая девочка, и было ясно, что жизнь, как и
этот полет, не имеет ни начала ни конца.
1993-1997
Хлумов В.
Театр одного зрителя
Наконец пришло время, когда без особых усилий можно слушать сокровен-
ные слова чужого человека не рискуя быть заподозренным в подглядывании
из своего темного угла. Теперь не надо выстаивать часами в скорбной оче-
реди театралов-фанатиков за специальным документом, дающим право на без-
наказанное подглядывание в замочную скважину. Теперь - театров много.
Было бы желание, а уж какой-никакой театрик, студия или, на худой конец,
экспериментальня труппа с непременным усердием разыграют для вас нечто
такое-эдакое.
Да, честно говоря, я не люблю зрителей. Мне кажется, они приходят в
театр за тем же, что и я, и мне неприятно смотреть им в глаза, мне все
кажется, что они понимают мою цель и в любой момент могут, например, ух-
мыльнуться прямо в лицо. Иногда они, кстати, так и делают, ей-богу. Од-
нажды, уже не помню на каком спектакле, некий усатый гражданин, такой
весь вылизанный и подтянутый, даже погрозил мне пальцем в антракте. Нет,
вы не подумайте, будто я - не вполне, будто я имею наклонности или о
чем-нибудь мечтаю. Я, быть может, немного стеснительный, но все же ни-
когда не позволяю себе, я даже очень щепетильный в интимных вопросах и
уж, конечно, в обычной жизни не мог бы опуститься до подслушивания или
подглядывания, по крайней мере мне стыдно бывает, если не удержусь и
все-таки нарушу границы приличий. Но так ли уж велик грех? Ведь я был
одинок, давно, с детства, и для меня другие люди - настоящая загадка. А
кроме того, может быть, здесь почти научный интерес, т.е. - извечная тя-
га к неведомому? Смешно предполагать, будто господин Эйнштейн, открыв
новый закон пространственной кривизны, вдруг покраснел и засмущался от
того, что подсматривал за природой. Что же, чужой человек - не природа?
Ох как природа, да еще какая природа! Отчего же и здесь не поставить
опыт, не поинтересоваться, не понаблюдать? Вот я и хожу в театр, смотрю,
высматриваю, да не то, как играют, талантливо или по привычке, не то,
какие бывают искусственные люди, люди произведенные на свет одним вооб-
ражением, но то, как человек напрягается и произносит стеснительные сло-
ва.
Так размышлял я черным октябрьским вечером, высматривая в запотевшем
стекле тусклые пятна троллейбусных остановок, пока не появилось, нако-
нец, оживленное театральное место. Пробравшись сквозь тряпочное мессиво
пасажиров, я очутился на перекрестках спешащего к ужину города, не имея
определенной цели. Хотелось только чего-нибудь искреннего, простого, без
современных вывертов, с изменами, слезами, с длинными скучными разгово-
рами, с тоской по настоящему, с завязкой, кульминацией и катарсисом.
Я подошел к стеклянному противогриппозному окошечку, почитал, загля-
нул справа, слева, принял к сведению, прошел дальше к торговцам билетами
театра новой волны, потом к следующей, разукрашенной гримом зазывальной
группе: выбор был богатый. Время еще оставалось, и я уже решил вернуться
к началу маршрута, как вдруг ощутил на плече мягкое прикосновение.
- Не желаете провести вечер у нас?
Я повернулся. На меня смотрели спокойные, проникающие глаза. Я еще
тогда, в самый первый момент, отметил именно глубинный, понимающий
взгляд. И это мягкое, но уверенное прикосновение, и ровный, без заигры-
вания с клиентом, голос, и опять же глаза - темные, таинственные, обеща-
ющие. От растерянности я чуть было не повернулся и не ушел. Но что-то
меня задержало на секунду, которой тут же и воспользовались:
- Сегодня у нас есть свободное место, - она протянула билет, а я его
автоматически взял.
Билет был необычный, не из бумаги, а из плотного картона, закатанного
полиэтиленовой пленкой.
-"ТЕАТР ОДНОГО ЗРИТЕЛЯ", - прочитал я вслух и усмехнулся.
