но не видя снов, и потом, позже, через час-другой, когда скорая помощь
отвезла его в морг, он продолжал спать неподвижным слепым сном. Правда,
он и раньше никаких снов не видел, как будто душа его была совершенно
спокойна, как у людей, живущих на все сто, т.е. живущих совершенно пра-
вильной и полной жизнью, не требующей дополнительных ночных похождений
для неудовлетворенных днем надежд и желаний, и совесть которых тиха и
спокойна и не ворошит по ночам прошлого. Так что Змей-Искуситель как бы
и не погиб, а только уснул своим необычайно крепким долгим сном.
* * *
Доцент философии Иосиф Яковлевич Бродский устало склонил поседевшую
голову, разглядывая черное окно Петербургской гостиницы, никак не реша-
ясь закончить письмо Марии. Перед ним стоял литровый пакет кефира, кото-
рый он долго и неумело распечатывал, сначала руками вдоль линии обреза,
потом безуспешно зубом, чуть не сорвав коронку, и наконец, совершенно
отчаявшись, вспорол проклятый угол рабочим бритвенным лезвием, предвари-
тельно отмытым от засохшей мыльной пены и мелких седых щетинок, налипших
на его нержавеющие бока. Срезая, Иосиф Яковлевич корчился, как от боли,
но на самом деле от противного скрежета картона и металла и еще от доса-
ды за единственное захваченное в командировку лезвие, портящееся от неп-
равильного применения. И теперь, наливая в граненый стакан белую меловую
жидкость, все это вспоминал и тоже корчился, как от боли, а еще от стыда
за нерешительный и слабый характер. Ведь он только для того и ехал сюда,
в призрачные сети каналов, чтобы побыть с ней в подходящей для более ре-
шительных объяснений обстановке. Как долго он готовил это мероприятие, с
каким трепетом и какой надеждой он рассылал письма, печатал тезисы их
совместного доклада "Идея естественно-научно открываемого Бога как ре-
зультат современной метафизики", даже навязался, со всевозможными унизи-
тельными виляниями, в члены научного оргкомитета, - и все это ради одной
только возможности побыть с Марией Ардалионовной, как он выражался про
себя, на нейтральной территории. Впрочем, почему нейтральной, почему он?
Как раз словечко - нейтральная территория - он перенял у Марии, слыша,
как она с сарказмом употребляла его при разговоре по телефону с некото-
рым неизвестным мужчиной, который часто нахально названивал прямо на ка-
федру философии и просил Машу, именно Машу, а не Марию Ардалионовну, и
она потом очень менялась, и от этого так Иосифу Яковлевичу становилось
больно, что готов был удавить назойливого абонента. А Ленинград он любил
всеми фибрами тонкой интеллигентной души, до того сладостно и трепетно,
как, быть может, его знаменитый однофамилец, даже, может быть, более то-
го, потому что часто сравнивал себя с тем далеким кривоногим мальчиком
из шестидесятых и часто примерял на себя его чужое платье, да к нему еще
добавлял свою душевную философию. И вот в это сердечное место он пытался
ее заманить, а она не согласилась, сославшись на вечную занятость, и он,
как последний неудачник, был все-таки вынужден поехать на конференцию
один и теперь изнывал от пронзительного изматывающего одиночества в лю-
бимом месте и, кажется, сейчас ненавидел до последней степени отвращения
и его, и себя, и даже ее. Впрочем, последнее вряд ли. Иначе чем еще
объяснить его долгое сидение за неоконченным письмом любимому предмету?
Кстати, доклад их совместный прошел совершенно успешно и вызвал нес-
колько вопросов и небольшую дискуссию, из которой Иосифу Яковлевичу за-
помнилась лишь одна мерзкая рожа, ехидно вопрошавшая докладчика: отчего
в программе конференции слово Бог из названия доклада написано с ма-
ленькой буквы, а в тезисах, отпечатанных к открытию, наоборот, с
большой? Кажется, он от смущения не успел отшутиться, и кажется, аудито-
рия это почувствовала, и он сконфузился, как-то извиняясь, развел руками
и сошел с трибуны. А на самом деле это была никакая не опечатка, а имен-
но результат его личных сомнений. Трудно сказать, отчего еще люди в кон-
це второго тысячелетия, после известных событий, сомневаются в таком
пустяковом вопросе, но конкретно у Иосифа Яковлевича дело было так. По
сути, речь в его метафизических изысканиях шла, конечно, о Боге всемогу-
щем религиозном, т.е. вполне с большой буквы, но поскольку все это было
именно под необычным углом и с неожиданной естественно-научной стороны,
и следовательно, вполне рационалистически, то и бог мог начинаться так
же, как некоторая аксиома - с малой литеры. Кроме того, Иосиф Яковлевич
и сам сомневался иногда в Его существовании, и следовательно , хоть те-
перь это было вполне в духе времени, он, как бывший преподаватель марк-
систско-ленинского учения, еще пока стеснялся. Вообще же, эти колебания
с буквой были сродни его колебаниям в употреблении названия города на
Неве. Здесь Иосиф Яковлевич тоже очень стеснялся. Например, в душе, ко-
нечно, продолжал называть этот город Ленинградом, в официальных докумен-
тах, в частности, на конвертах, отосланных в оргкомитет конференции, он
употреблял узаконенное вновь - Санкт-Петербург, а вот Марию Ардалионовну
приглашал съездить в Питер. И прозвучал этот "Питер" в устах его до того
ненатурально, до того не соответственно, что, вспоминая сейчас, Иосиф
Яковлевич конфузился и злился на то, что уж очень хотелось ему понра-
виться, или, по крайней мере, приблизиться путем всяческого пошлого жар-
гона.
* * *
Прождав лишний час, Маша заподозрила неладное и, не одеваясь, выбежа-
ла на улицу с недобрым предчувствием. За углом, в метрах ста от дома,
она обнаружила остатки происшествия в виде искореженного автомобиля со
знакомым номером и с большим мокрым пятном под брюхом ископаемого, в
темноте неразличимого цвета, но от этого казавшимся еще более жутким.
Она все поняла сразу и действия ее стали резкими и определенными. Не
возращаясь домой, заставила постового обзвонить по рации скорую и узнала
адрес морга, а позже, в холодном помещении со сладковатым запахом, под
лампой дневного света опознала лицо Змея-Искусителя, какое-то детское и
удивленное, и передала органам телефон и адрес потерпевшего. Потом приш-
ла домой и, не говоря ни слова ни матери, ни матери-матерей, улеглась у
холодной, по осени еще не включенной в систему отопления батареи, и за-
болела.
Пришла в себя только через неделю от шарканья матери-матерей. Она еще
не открывала глаза, но уже знала, что старуха стоит над ней и держит в
руках конверт (та хрустела паркинсоновскими пальцами).
- Тебе письмо, Маша, - прошамкала мать-матерей и положила на грудь
белый прямоугольник, в одном из углов которого святая божья матерь шле-
пала Христа по розовенькой попе.
- Прочти сама, - неожиданно попросила Маша.
Старуха, давно разуверившаяся в собственной необходимости, с радостью
согласилась.
Третье послание старой деве Марии
Змей-Искуситель повержен волиею нашею, и путь из чрева твоего чист и
непорочен, ибо иного пути для мессии не дано.
За восемь месяцев до рождества.
На каждой букве "с", а их Маша насчитала восемь штук, раздавался вы-
сокий шипящий свист, как будто прокалывали наполненный воздухом резино-
вый объем. Маша спросила равнодушным голосом число, и едва дождавшись
ответа, принялась проверять тут же подтвержденную ужасную догадку. Впро-
чем, так ли уж подтвержденную? В конце концов, и раньше бывали задержки,
а здесь еще такое происшествие и болезнь. Она вспомнила, как ее не выб-
рали в школьный комитет, и месячные запоздали на две недели. Да она во-
обще в смысле периодов и сроков была подвержена всяким внезапным колеба-
ниям.
- Бабушка, - вдруг каким-то жалобным детским голосом Маша обратилась
к матери-матерей, - у нас селедочки нет?
- Есть, есть, - как-то обрадовавшись, просвистела старуха, - вста-
вай-ка, сейчас поедим, я тоже посолиться хочу.
Маша полежала еще некоторое время, бессмысленно теребя краешек одеяла
и разглядывая бронзовую люстру. После потянулась белой рукой к телефону
и позвонила, и когда на том конце ответил чуть холодноватый, незнакомый
женский голос, продолжала молчать.
- Вы - Маша? - вдруг донеслось с того конца света, где раньше обитал
Змей-Искуситель.
Да, я Маша, я старая дева Маша, я любила вашего мужа всю свою созна-
тельную жизнь, и любила бы еще дальше, но его не стало, и теперь нам
обеим суждено оплакивать свое одиночество. Впрочем, конечно, он был мер-
завец, но вас называл святой женщиной, и всегда серьезно, и никогда не
употреблял почем зря, но любил-то он меня, потому что мы хотели иметь
ребенка. Впрочем, этого Маша, конечно, не сказала, а сказала, что со-
чувствует горю ближней сестры и, конечно, не вправе вмешиваться, но тоже
очень страдает, впрочем, и этого она не сказала, но имела бы право. И
они просто попрощались, кажется, даже как бы родственно, по-женски, так
прощается сестра со снохой, но кто из них сестра, а кто жена - того со-
вершенно определить было невозможно. И Маша еще была не вполне здорова,
поэтому ее обычно сильный голос подрагивал, особенно в конце, а супруга
Змея сказала, что они могли бы встретиться, и наверное, даже по-женски
обняться и поплакать, но Маша неопределенно отказалась и хотела оставить
номер телефона, но, оказалось, не нужно, потому что записная книжка была
с почестями возвращена родственникам покойного. Потом они попрощались, и
потом Маша встала и они с бабушкой ели селедку, а после она пошла в
больницу.
Ничего подозрительного, сказал гинеколог, едва скрыв свое удивление
по поводу ее девственности и посоветовал не волноваться и поесть ка-
ких-то витаминов. Нет, в принципе, оказывается, девственница может даже
родить, утверждал доктор, т.е. как бы девственница, и даже такие случаи
весьма распространены в наше отравленное техническим прогрессом время, и
связаны они со всеобщим нашим недержанием и неумением терпеть. Вообще
же, говорил добрый доктор, дети появляются от сырости, а сырость - такое
тонкое дело, что понимаете ли, во все тонкие щели проникнуть норовит,
так что в принципе-то это вполне осуществимо, но конкретно в вашем слу-
чае, раз вы говорите, что никаких контактов в последнее время не было,
то и нет никаких причин для беспокойства, так что заходите к нам через
недельку, тогда окончательный диагноз и поставим.
Да этого просто не может быть. Это абсолютно невозможно, и даже если
что и совпало до такой степени, то это еще не значит... хотя для кого-то
другого, может быть, и нет, но для ее светлой головушки, - ведь не зря
же она готовила диссертацию, - для ее логического ума совершенно ясно,
что все должно быть чистым совпадением. Да, именно совпадением, подтвер-
дила себя, ступая на эскалатор. Тот довольно шуршал, заглатывая москви-
чей и гостей столицы в теплое мраморное чрево. Маша беспорядочно прыгала
с одной крайней мысли на другую, не замечая, как за ней все время поспе-
вает коренастый брюнет с грустными голубыми глазами. Ей вдруг пришла в
голову неожиданная идея: она где-то слышала, что люди иногда падают под
вагоны метро, случайно или, может, кто толкал этих люей, но результат
всегда был надежный - уж очень много железа, и что проще всего без ущер-
ба для окружающих покончить с жизнью именно таким неромантическим путем.
Она шла по самому краешку, гранитному, холодному, - высокая, пышущая
материнским здоровьем, умная женщина, - и люди, вовремя замечая ее, да-
вали ей узкий проход по этой земной жизни. Старый электропоезд только
что отошел, а новый где-то в километрах двух гнал впереди себя шумную
воздушную волну, и перрон потихоньку заполнялся пассажирами.
Она была так близко к краю, что задень ее кто-нибудь даже случайно -
и все бы вмиг оборвалось. Ушли бы в прошлое Петербургские страдания Ио-
сифа Яковлевича, угасла бы мимолетная искорка зависти отца Захария, вы-
