довольно говорящего о блаженстве.
Уж так туманно получается, но иначе никак нельзя, потому что именно
эта эпизодическая натура, требует такого именно осторожного подхода. Да
уж, конечно, эпизодическая, и почти могла быть не упомянутой в самом по-
вествовании, точнее даже, в тех реальных событиях, о которых только и
нужно писать в толстых книгах. Тем не менее, змей-искуситель, фигура
вполне второразрядная на общем развернувшемся ниже фоне, все-таки зани-
мает некоторое пространство и волею судьбы упомянут быть должен.
Итак, змей Верзяев, ненатурально потерев руки, принялся мечтать о бу-
дущей встрече с Марией, представляя различные сладостные картины, напо-
добие тех, что в огромном количестве сейчас напичканы в нашей свободной,
говорю это без тени иронии, прессе. Вы уж поняли, что все, что я ни го-
ворю, говорю очень прямо и кстати, иначе зачем, спрашивается, бумагу-то
марать? Итак, картины, одна, как говорится, сладострастнее другой, и уж
этого, пожалуй, достаточно будет, поскольку каждый из нас прекрасно по-
нимает, в силу своей общей образованности, о чем идет речь. Но вскоре
эти картины, как и та его гримаса с потиранием рук, тоже стали какими-то
ненатуральными, вроде как рисованными, вполне художественно и в красках,
но все-таки рисованными, а не живыми. И для чего он все это предсталял
круглый оставшийся вечер? Да и во сне, наверное, представлял, только к
утру не запомнил (кстати, тут о снах отдельный раговор специально должен
быть проведен, чтобы даже в такой эпизодической фигуре, как Верзяев, не
дай бог чего-нибудь не упустить), и весь круглый день на работе был нес-
колько возбужден, и даже весел, в предвкушении предстоящих вечерних поз.
Конечно, и здесь проявлялась совершеннейшая его животная натура, но жи-
вотное это было уж очень ласковым, нежным и внимательным.
Кроме того, был наш эпизодический змей-искуситель еще ко всему проче-
му философом, причем в высшем смысле этого слова. Т.е. не просто интре-
сующимся и начитанным всяких умных немецких книг человеком, а именно фи-
лософом по сути, практически, поскольку имел один специальный вопрос,
который никому, естественно, никогда не задавал, а именно пытался изв-
лечь на него ответ прямо из гущи жизни. Верзяев как раз тоже полагал,
что истинный философ не тот, кто пишет умно и запутанно, а который живет
умно и запутанно. И частый его вопрос состоял именно в том - может ли
безболезненно протекать жизнь отъявленного негодяя? Очевидно для каждого
умного человека, что это, конечно, есть вполне настощий глубокий фило-
софский вопрос, и естественно и вполне законно и справедливо желание
Верзяева быть философом волию божией. В этом смысле он был даже больше
похож, например, на Джордано Бруно, который ради, как теперь выяснилось,
ошибочной теории множественности миров пошел на костер, а не на Галилео
Галилея, отвергнувшего ради спокойствия жизни правильный взгляд на мир.
Ведь каждому ясно, что, например, Джордано Бруно - несомненно практичес-
кий философ, а Верзяев еще более, быть может, так как тоже жизнь подчи-
нил абстрактному вопросу, да еще, и быть может, правильно разрешенному.
Во всяком случае, он часто сходился с самим собой на мысли, что негодяю
вполне возможно безболезненно обойти судилище жизни, а что касается до
всех прочих потусторонних судилищ, то об этом он имел особое мнение.
Итак, довольно вступления о Верзяеве, тем более, роль его совершенно
эпизодическая и абсолютно не активная, т.е., как выяснится очень скоро,
сам он для настоящего дела так ничего и не предпринял, хотя имел более
чем достаточно удобных моментов.
Они встретились в его машине, и он обнаружил Машу изменившейся. В ней
появилось наконец-то, чего ранее никак не мог обнаружить Верзяев. Эта
женщина действительно стала женщиной или готова ей стать в любой удобный
момент, поскольку какой-то важный вопрос она уже окончательно решила.
Она действительно была какой-то другой, и он, опытный змей, заметил это
изменение. И теперь вспомнил, что она как раз прямо об этом его просила
по телефону, и именно в таких выражениях, но он не понял, не оценил всей
серьезности ее намерений, и теперь обзывал себя сымыми последними слова-
ми, а вслух отшучивался:
- О, старая дева Мария, ты попала в поле особого внимания - нарочито
распевая, он запускал руки под ее кофточку, - судьбы наши сближаются, а
еще немного, и они сольются, как сливаются уста влюбленных...
- Ты знаешь, что-то во мне надломилось за последнее время, - вывер-
нувшись ненадолго из его объятий, призналась Мария.
- О, допусти к себе бедного истосковавшегося пилигрима, он устал пи-
таться акридами...- змей продолжал дурачиться.
- Нет, подожди, я серьезно - настаивала Мария. - Ты не знаешь до кон-
ца, ты думаешь, я решила избавиться от собственной... - она вдруг оста-
новилась, на минуту смутившись и пытаясь подобрать какое-нибудь нейт-
ральное слово, но оно не находилось, и она выразилась прямо, - столько
лет хранимой и оберегаемой девственности, но это не так, т.е. не совсем
так, ты думаешь, я изменилась и готова теперь ко всякой нашей близости
ради того, чтобы удержать тебя рядом? Т.е. привлечь тебя и привязать ко
мне хотя бы ради редких мимолетных встреч...
- Да разве ж этим привлекают? - змей мотнул головой, сбрасывая с губ
ее ладонь, - подумай сама, ведь все наоборот, ведь после этого я мог бы
как бы удовлетвориться и успокоиться, а так - видишь, нет-нет, да назва-
ниваю, - он скорчил особенно омерзительную гримасу.
- Дурачок, что такое наговариваешь на себя. - Она опять поймала его
теплые губы, пошевелила чуть пальчиками, а после выдала: - Глупый, ми-
лый, хороший, я хочу от тебя ребенка, и все.
Верзяев окаменел. При всей своей природной проницательности об этом
он не подумал.
- Не отвечай сейчас, - Мария сама боялась каких-нибудь слов, - ты по-
думай над этим и мне позвони, если решишься, ладно? - И не дожидаясь от-
вета, быстро выскочила из машины и исчезла в черном осеннем вечере.
Верзяев, естественно, испугался. Ребенок, тем более на стороне, не
входил в его планы. Но даже не эта опасная всякими сопутствующими пос-
ледствиями перспектива больше напугала Змея. Другое, совсем другое, пос-
ледовавшее из ее предложения, обстоятельство повергло Верзяева в мрачное
настроение духа. Выходит, она его действительно любит, если такое ей
пришло в голову. Господи, да, конечно, думал свою думу Змей-Искуситель,
да пожелай - она давно бы уже была почтенной матерью какого-нибудь свя-
того семейства, ведь при ее внешних данных... а кроме того, она ведь
просто создана для семьи. Следовательно, господи ты мой, нараспев уже
рассуждал Верзяев, следовательно, нужен был ей именно он - распоследний
негодяй без всяких натяжек. Да, да, он именно так честно о себе говорил,
потихоньку, правда, но все-таки честно, и даже более того, мысль о том,
что он десять лет имел дело с женщиной, которая любила именно его, так
взбудоражила и поглотила, что он, проезжая мимо храма-церквушки, где
часто бывала Мария, чуть было не врезался в огромный, ощетинившийся вся-
кими скребущими приспособлениями, поставленный бог знает зачем в слепом
месте, грейдер. Верзяев даже отановил машину и некоторое время, тупо
упершись в грязное стекло, сидел, облокотившись подбородком на руль. По-
том вышел к монстру и медленно, - так ходят вокруг экспоната в палеонто-
логическом музее - обошел грейдер вокруг. Он раньше никогда не видел та-
ких машин, и эта казалась ему совершенно фантастической, и не столько
размерами, сколько бесполезностью своих размеров - невозможно было
представить ту цель, ради которой такое чудовище было произведено на
свет. Все в ней было нарочито сделано слишком, с ненужным запасом, пото-
му что, казалось, таким грейдером не то что холмы, горы можно разрезать
и утюжить, и страшно даже было представить себя на пути такого чудовища.
Верзяев даже поежился от мороза, пробежавшего по спине, впрочем, может
быть, это произошло не от переживаний, а чисто от одной температуры,
ведь была уже осень, и был вечер, и было прохладно на Земле.
* * *
Каждую секундочку, каждое бесконечно малое ускользающее мгновение она
ждала его звонка. И он позвонил, и назначил время и место, и она вдруг
успокоилась, успокоившись - задумалась, а задумавшись, снова занервнича-
ла. Но, конечно, не от того, что передумала заводить ребенка, а только,
именно, что так скоро все должно произойти, и почему-то вспомнила те
странные послания и решила сходить поделиться во храм. Тут же одела
поскромнее платочек и отправилась на исповедь. Впрочем, какая исповедь?
Да и что это такое - исповедь? Так, посоветоваться с каким-нибудь неиз-
вестным человеком, а где взять - ведь не на улице? Раньше, давно еще,
она ходила по всякому важному поводу советоваться к мертвому человеку на
Красную площадь. Тут она в свое время клятву давала пионерскую, и надо
сказать, никогда ее не преступала, ибо была у нее особая в характере
стойкость; здесь молилась перед последним экзаменом в университет, да и
после несколько раз приходила попросить чего-нибудь. Один раз, когда
совсем стало невмоготу, маленькая девочка Маша попросила папу у мертвого
человека, но тот не откликнулся. А теперь вроде как место перестало быть
святым, и Маша вслед за многими вернулась в лоно церкви.
В оранжевом храме в ту пору служил отец Захарий, еще недавно в миру
студент Московского университета. Несмотря на свою относительную моло-
дость, а был он даже моложе Марии, отец Захарий прилежанием к молитве и
силой веры уже заслужил уважение у братства и на теле господнем занял
подобающее место. Некоторые думают, что всякое предание себя церкви соп-
ряжено с какой-нибудь болезнью или наклонностью. Кажется, это совсем не
так, и пожалуй, чаще встречается совсем другое. Более вероятна и харак-
терна для людей таких некоторая окончательность характера. Если нашему
сердцу более всего дорога нерешенность какого-нибудь вопроса, и именно
поскольку важен сам процесс, то для людей божьих все ж таки важнее ре-
зультат, чем достижение его. И особенно в основном вопросе о Его сущест-
вовании. Не дай бог живому человеку решить в любую сторону этот самый
проклятый вопрос, ведь он скорее удавится, а чтоб не удавиться, такое
количество Pro и Contra выдвинет, чтоб окончательно запутать вопрос и
свести его к вечному списку. Но есть и другие, которым истина, или, по-
жалуй, просто результат важнее всего прочего. Это люди решительные или,
точнее сказать, решившиеся решить этот самый вопрос. Таким и был отец
Захарий. Правда, опять же неизвестно до какой степени. Но вы уж не оби-
жайтесь, что опять как бы все запутывается, просто тому, кто сам есть
человек решительный, все сказанное и так давно известно, ну а другим же
тоже нужно оставить почву для разъяснений. Ведь решительные люди романов
не читают, а те, которые все-таки читают и мнят себя таковыми, все-таки
еще ошибаются. Кстати, если вернуться к Змею-Искусителю, так о нем точно
можно сказать, что он человек нерешительный, и уже по одному этому него-
дяй, и более того, фигура совершенно эпизодическая. А вот отец Захарий
есть фигура постоянная, надежная и во всяком мучительном вопросе полез-
ная. Впрочем, что мы знаем о другом человеке, кроме его поступков и дел,
а поступки человеческие всегда обманчивы, потому что на людях. Другое
дело - мысли, но кто же их ведает?
На паперти у придела Мария раздала немного денег просящим, многих из
которых, впрочем, она нищими и нуждающимися не считала, и в другой раз
бы и не подала, потому что сама деньги зарабатывала с утра до ночи, и
знала цену деньгам, и лентяев очень не любила. Потом немного постояла в
темноте, привыкла к отсутствию дня и купила свечечку поставить ее к лику
