рукотворному святой девы Марии. Ей вдруг показалось, что перед завтраш-
ним решительным днем она вправе рассчитывать хотя бы и на часть подвига
матери божией, впрочем, как и любая другая женщина, собравшаяся произ-
вести на свет новое дитя. В тот момент, когда Маша ставила свечку, отец
Захарий заметил ее и вспомнил, так как уже раньше обратил на нее внима-
ние. Так он смотрел некоторое время на нее, пока она его не почувствова-
ла и не подошла прямо к нему. Отец протянул руку и она, немного неуклю-
же, наклонившись, поцеловала розовую пухлую кожицу.
- Я бы хотела посоветоваться с вами, но не знаю как, - спокойным го-
лосом попросила Мария. Отец жестом указал ей, и они отошли вбок, в полу-
темное место, из которого как раз виден был Христос на распятьи и рукот-
ворный лик Богородицы. Тут вдруг Маша замялась, не зная, с чего начать.
Ее особенно смутила рыжая, местами до красноты, борода отца Захария и
живые зеленые глазки. Издалека, когда он был весь одно черное платье, он
был совсем неживым символом, а теперь, особенно через моложавое лицо и
глаза превратился вдруг в обычного человека. Она, кажется, даже узнала
его, потому как они встречались где-то на Ленинских горах в студенческую
пору.
- Говори, дочь моя, - приободрил ее отец Захарий, впрочем, и сам
слегка заподозрив прошлое их знакомство.
- Я не знаю, может быть, не стоит...
- Если не стоит, тогда помолчи, а я помолюсь и так за тебя, дочь моя.
- Нет, я все-таки не могу так уйти, - она, кажется, взяла себя в руки
и решилась - Просто даже не знаю, что сказать, а о чем умолчать, потому
что вдруг не важным окажется. Я люблю одного человека, давно, кажется,
что всю жизнь, и хотела бы стать ему женой, но он уже женат, и она хоро-
шая женщина, но, по моему, не любит его так, как надо. Нет, не то, не
знаю, но кажется, он ее не любит, иначе бы со мной не встречался, впро-
чем, он негодяй, простите за это слово, но я хочу от него ребенка.
- Молись, дочь моя, ибо ребенок, не освященный благословением всевыш-
ним, есть грех.
- Я знаю, знаю, - как-то быстро подхватила Мария, - да нет , я не о
том, я знаю, что это грех, бог с ним, я готова покаяться потом, но отс-
тупить не могу, потому что слишком долго ждала, а дальше - я ведь ста-
рею. Но заводить ребенка не по любви - еще больший грех!
Здесь отец Захарий окончательно вспомнил ее и теперь больше думал во-
обще, чем конкретно над ее словами. Т.е. дело то было понятное, эта здо-
ровая привлекательная женщина решила как бы его припереть к стенке вот
такой вот дилеммой, тысячу раз уже решенной до нее, и сама-то для себя
все решила, а пришла выговорить наболевшее, и теперь его святой долг че-
ловека решительного и никогда уже не могущего попасть в тупиковую ситуа-
цию - выслушать ее сердцем, помолиться за спасение ее души, но на
грех-то все-таки указать. Судя по всему, она чиста и непорочна, раз не
хочет ни с кем связывать свою жизнь, кроме как с избранником, - заключил
отец, - она была бы хорошей женой всякому, даже святому человеку, а де-
тям его - прекрасной матерью. Отец Захарий глубоко вздохнул, введя в
заблуждение Марию, а сам подумал о своей супруге Лизе, с которой никак
не удавалось ему заиметь детей.
- Ты сама уже все решила, но что-то еще от меня скрываешь, - удивля-
ясь сам себе, вдруг выдал отец Захарий.
Маша оторопела - так прямо в точку попал рыжий поп. Но ведь она не
может о таком говорить ему, ведь это издевательство - в божьем храме ог-
лашать прочтенное в царстве теней. Да и как будет выглядеть он, Змей-Ис-
куситель, отец будущего ее ребенка, со своими кривляниями в глазах свя-
щенного человека?
Зачем она с ним заговорила? - укоряла себя Маша, выходя из храма.
Нужно было просто прийти, постоять тихонько у богородицы и ни с кем не
делиться, ведь все равно не считала она грехом свой завтрашний поступок.
Разве может быть что-либо чище и безгрешнее ее любви, совершенно спра-
ведливо заключила сомнения Мария и вдруг вспомнила, как много лет назад
исключила, - не одна, конечно, а в составе, - рыжего студента-пятикурс-
ника из рядов всесоюзного комсомола за религиозный фанатизм и критику
руководства.
* * *
Змей-искуситель Верзяев, из всей упоминавшейся выше компании был, ко-
нечно, самым жизнелюбивым человеком, и уже по одному этому самым первым
негодяем. Он любил все земное, любил вкусные деликатесные вещи, напри-
мер, икру черную и красную, свежую и обязательно с водочкой, любил кра-
сивых женщин, любил свой авто и быструю езду на нем, особенно с кем-ни-
будь вдвоем, любил хорошие книги, с перцем, с контрапунктом, не любил,
однако, Чехова за неумение увидеть в жизни пронзительную сладостную цель
и изобразить истинно талантливых людей, кроме того, был сам весьма та-
лантлив, что было особенно несправедливо, и окончательно подчеркивало
всю его отъявленную бесспорную мерзость. Честно говоря, даже жаль, что
именно он во всей этой истории оказывается фигурой временной, краткос-
рочной, эпизодической, тем более, что после исторического разговора с
Марией что-то в нем даже стало еще более гадким и отвратительным. Имен-
но, вначале услышав о ребенке, он, как и полагается всякому низкому лю-
бовнику, испугался, но после внезапно изменился в обратную сторону, и до
того пришел в радостное возбужденное состояние, что немало напугал тем
вечером свое семейство. И весь следующий божий день был радостен, со
всеми шутил, обнимал хорошеньких девушек, делал направо и налево компли-
менты, прикидывался дурачком с сослуживцами, сладостно отдаваясь им на
растерзание под завистливые настороженные усмешки. В общем, на подлеца
накатило.
- Ведь до чего же отвратительное время года, господа, - витийствовал
он по-товарищески в курилке, напуская всяческую грусть на свою довольную
рожу...
И все в таком вот духе до самого вечернего момента, когда уже пришло
время ехать ему на сокровенное свидание. Конечно, возникает вопрос: ка-
ким образом Верзяев, человек, повторяю, нерешительный, вдруг-таки реши-
тельно повернул в сторону Марии, да еще с какой-то разнузданной ра-
достью? Очевидно, что такие люди совершенно неспособны к сильному
чувству, но потому только и счастливы, что как бы их время наступило.
Время людей решительных, склонных к самопожертвованию, прошло, или лучше
сказать, отодвинулось вместе со светлым обликом Павки Корчагина, коего
теперь и тут и там несправедливо пинает всякая демократическая пресса, а
людей истинно годящихся к подражанию, как-то многих святых мучеников
христианских, вроде как еще не подступило. Казалось, самое благоприятное
время для всякой карамазовщины развернулось, и мерзавцу нашему Змею
только жить да поживать, да купоны стричь с лучшей нашей половины. Отку-
да же эта радость и окончательность в намерениях? Отвечу прямо: как по-
дозреваю, скорее всего, от одиночества. О, конечно, речь идет не об от-
сутствии свидетелей его искрометного полета, наоборот, свидетелей таких
было у него пруд пруди, а именно речь идет о таком существе, обязательно
чистом и наивном, но достаточно все-таки умном, чтобы оно, это существо,
все бы поняло о нем, да еще бы полюбило до последней степени самоотрече-
ния. Т.е. вы конечно можете заявить, что все это как раз и банально, и
что, как вы прекрасно сами знаете, именно негодяи очень ко всякому чис-
тому порыву слабость имеют, но, конечно, не сами подвержены, а в других
очень ценят его и любят наблюдать. Да и спорить с этим, конечно, глупо,
но все-таки у меня какое-то сомнение еще остается насчет Верзяева. Впро-
чем, это может быть от моей наивности и склонности доверять чужому пере-
живанию. А переживание то было налицо, иначе чем еще можно было бы
объяснить бессонную ночь накануне, с огромной горой окурков, и долгое
шагание по комнате, и, как следствие, физическую усталость к утру, со-
вершенно побежденную его обычным, Верзяевским, напыщенным весельем. До-
подлинно неизвестно, любил ли он Марию, да и вообще, способны ли такие
субъекты на подобные переживания, а только придется нам вместе судить по
его делам. А дела его были таковы, что решил он зачать ребенка в этот
вечер и для этого специальную квартиру нашел, у старого друга-товарища,
под предлогом некоторого любовного приключения. Конечно, следует попра-
виться насчет друга, потому что, никаких друзей у Змея никогда не было и
быть-то не могло. Не любил он мужчин, считал их существами в массе глу-
пыми и по несчастью наделенными природой большей по сравнению с женщина-
ми силою, и от того обремененными всяческой, обычно извращенно понимае-
мой, ответственностью. Но все-таки кое-какие далекие товарищи у него бы-
ли еще со старых студенческих времен, с которыми он любил иногда встре-
титься, но и то - всегда с определенной, как и положено мерзавцу, целью.
И даже если на поверхности никакой определенной выгоды не наблюдалось,
то и в этом случае он умудрялся проведенное с ними время как-нибудь в
свою сторону использовать, хотя бы, на худой конец, просто для воспоми-
нания дней далеких, прошедших, и оживления каких-нибудь прошлых сладост-
ных картин. Причем все это с весьма мерзкой физиономией. И вчера дру-
гу-сотоварищу с приторным лицом пошло намекал на некую амурную связь, на
отсутствие человеческих условий для полного раскрытия чувств, сально
подмигивал, цыкал зубом, причмокивал, мол, такая необходимость, что, в
общем, просто некуда деться и что нужны апартаменты. Да, именно, подлец,
использовал такое слово, и с двусмысленной интонацией, и уж, конечно,
ему бы и в голову не пришло признаться в своем одиночестве, в своем пос-
леднем терзающем чувстве к этой святой женщине Марии, без которой вот уж
десять лет он не мыслил своей бестолковой жизни.
А может, наоборот, был Верзяев человеком неначавшимся, или точнее
сказать, только вот-вот начинающимся. Ведь если я скажу, что под утро
он, как маленький брошенный мальчик, даже заплакал, то вы, скорее всего,
не поверите или даже сочтете это отчаянным преувеличением, или, того ху-
же, подумаете, что я пытаюсь из вас выдавить жалость, так как на следую-
щий вечер суждено господину Змею-Искусителю погибнуть. Но ведь это было
бы действительно так, если бы был Верзяев действительно заслуживающим
внимания человеком, а не эпизодической фигурой в этих реально происшед-
ших событиях. Какой же смысл сопереживать случайному человеку, появивше-
муся здесь ради одной чистой истины? Ведь и у вас так иногда бывало -
встретишь человека, немножко с ним поживешь, может быть, всего часок, на
вокзале или в купе, поговоришь, почувствуешь другую кровинушку, другое
брожение судеб, заинтересуешься, ан смотришь - все уже, приехали, пора
расставаться. И получается, что как бы его и не было вовсе на этой зем-
ле, вроде он не живой человек с болячками и мечтами, а так, одно попут-
ное словечко - мертвый пассажир на нашем поезде под названием планета
Земля.
Все-таки происшествие было довольно странным. Ведь и об одно место
дважды не спотыкаются, тем более, что сам Змей-Искуситель был опытный
водитель, с честью выходивший и не из таких передряг, а здесь - на тебе:
объезжая ту же самую оранжевую церковь возле дома Марии, прямо из-за по-
ворота врезался в металлическое чудовище. Железный монстр, передвинутый
по сравнению с последним разом еще глубже в слепой участок, как меч, как
секира или, скорее, лезвие гильотины, распорол старенький жигуль, а
вместе с ним и Верзяева попалам. Все это произошло где-то совсем рядом с
домом Марии, и она даже слышала, какой-то металлический скрежет, но не
связала его со Змеем, а лишь зря ждала его после условленного времени.
А пока она ждала, Змей-Искуситель, повергнутый металлическим чудищем,
лежал некоторое время, упершись окровавленным лицом в холодное нержавею-
щее лезвие, уже ничего не ощущая и ни о чем не мечтая. Он как бы спал,
