- А вы думаете, отчего у нас куцая труппа, и обслуживающего персонала
не хватает?
- Вы шутите!
- Ничуть.
- Так зачем вы меня сюда затащили? Я хочу уйти.
Я решительно встал.
- Неужели вас не захватил сюжет? Неужели можно уйти, не узнав продол-
жения, в недоумении, с ворохом неразрешенных вопросов? Погодите! - она
почти умоляла.
- У меня нехорошее впечатление, будто весь спектакль играется для ме-
ня.
- Правда?
- Правда, правда.
- Но ведь это прекрасно, ведь зритель должен быть уверен, что все де-
лается для него, для него одного, потому и называется - Театр Одного
Зрителя.
- Хорошо, с этим трудно не согласиться, но откуда она узнала мое имя?
- Ой, да это проще всего! - она всплеснула руками. -Наверное, тетя
Варя сказала.
- Кто такая? Ах, та мерзкая старуха, всучившая мне бинокль! - осенило
меня.
- А она как пронюхала?
- Как-как - вы же плащ сдали в гародероб, а там, поди, и документики,
а наша Муза на руку нечиста.
- Так, так, так - я лихорадочно соображал на ходу, -роетесь по чужим
карманам?!
- Но мы все возвращаем после спектакля.
И тут я с ужасом вспомнил! Во внутреннем кармане, там, в гардеробе
остался мой дневник - такая маленькая записная книжица. О нет, там не
обычное развернутое повествование, а лишь одни, как я их называю, сокро-
венные идеи. Вот в чем дело! Я , кажется, нащупывал скрытые пружины те-
атрального действа. Это театр импровизаций. Поймать тоскующего театрала
не трудно на улицах Москвы: идешь и хватаешь у театральных касс. При ми-
нимальной психологической проницательности выбрать подходящую жертву -
элементарно! Потом выпотрошить документики в гардеробе, при общем-то за-
говоре, а там, глядишь, чего и сокровенное подвернется, письмо или запи-
сочка какая, ну а уж если дневник, так это настоящая удача! А дальше,
дальше, как на телепатическом сеансе с подсадными утками. Ох, не люблю я
этих экстрасенсов, гадателей, пророков. А, впрочем, как же с декорация-
ми, не очень тут все сходится, пожалуй, такого за полчаса не наворочаешь
- краска высохнуть не успеет. Да, на импровизацию это мало похоже. Нет,
бежать, бежать.
- Я хочу уйти сейчас.
- Но подумайте обо мне! - она обхватила ладошками лицо.
- О вас? Да кто вы мне, я вас не знаю и знать не хочу.
- Да как же вы меня не знаете, ведь меня зовут Серенький.
- Ну, это уже слишком, сумасшедший дом, а не театр. Где сцена, а где
жизнь, все перепутано.
- Да, да, ведь сцена - это и есть настоящая жизнь.
- Чепуха, - я потерял голову от ее намеков, - Театр это всего лишь
бледная тень, зыбкое отражение настоящего, и не пытайтесь меня запутать
искусствоведческими банальностями.
- Я не путаю вас, я, напротив, хочу вам помочь.
- Зачем, кто вас просит?
- Вы.
- Я? Я? Я - свободный независимый человек, у меня своя жизнь, и лич-
ная в том числе, и я не позволю лицедействовать в интимной области. Все,
я ухожу.
- Вы не сможете! - она вновь переменилась и встала во весь рост, как
на той стройплощадке. - Иначе наступит второе действие, и мне придет-
ся...
В этот момент послышались шаги.
- Ах, она возвращается идите, идите.
Серенький подтолкнула меня обратно к Кларе.
Но здесь я решил покончить с рабским следованием чужой воле. Я с нео-
жиданной для аткрисы прытью увернулся от ее рук и бросился к настоящему
выходу.
- Бойтесь Бледногубого! - донеслось вослед.
* * *
В коридоре по левую руку я увидел Клару, входящую в уборную, и побе-
жал направо. Так, найти выход в фойе, смешаться, раствориться в зри-
тельской массе. А вдруг антракт давно закончился? Да нет, без меня не
начнут, да и без Клары то-же. Да, прикинусь зрителем, а там - в гарде-
роб, вырвать документы и бежать, бежать навсегда. А если Бледногубый? Я
услышал позади чьи-то крадущиеся шаги.
Наконец я уперся в дверь и, не долго раздумывая, вскрыл потусторонний
объем. Черт, это было не фойе, а незнакомая лестничная клетка - я пере-
путал направление. Ну и хорошо, здесь, быть может, еще ближе к выходу и
свободе. Но, едва я начал спускаться, как внизу кто-то зашевелился.
Назад, к свету, стучало в мозгу, когда я бежал вверх по лестнице. На
последнем этаже я огляделся. Дальше можно было взобраться по пожарной
лестнице, по-видимому, на крышу театра, но я толкнул низкую боковую
дверь, и из темноты потянуло пыльным чердачным запахом. Ах, как мне не
хотелось темноты, но снизу приближались торопливые шаги. Я вошел, прик-
рывая за собой дверь, и набросил согнутый из обычного гвоздя крючок. Не
тот ли это крючок, который подсовывал я Кларе в буфете - мелькнула трез-
вая мысль. Ну уж теперь-то я им воспользуюсь по назначению.
Слава богу, здесь был какой-то источник света - где-то вдали, впро-
чем, о расстояниях можно было только догадываться, светилось квадратное
окошечко. Шаги приблизились, и кто-то, тяжело дыша, замер по ту сторону
двери. Я протянул вперед руки и пошел на свет. Неизвестный подергал
дверь и затих. Я прибавил шагу и, споткнувшись, упал во что-то мягкое и
даже рыхлое. Труп - догадался я. Ага. Так вот где они хоронят своих
братьев-актеров. Я уже приготовился отряхивать от праха руки. Но стран-
ная рыхлая масса не прилипала, и я приподнял ее, что бы рассмтреть. В
искусственном свете я с ужасом понял, что держу своего медвежонка с
красным ухом.
Вот оно как получается! Значит, все правда - я одинокий зритель, и
моя болезнь - не воспаленная фантазия хрупкого невежественного детства,
а гениальное озарение, страшное, быть может, научное открытие. Да, это
система знаков, умело расставляемых на моем жизненном пути, как все про-
думано, до каких мелких подробностей. И какой верный финал - раскрыть
все в театре. В том месте, где человеку положенно убеждаться в том, что
он не одинок, что и другие люди бывают с чувствами, т.е. как бы тоже жи-
выми, здесь все раскрыть! Я прижал к себе медвежонка и поднялся на ноги.
- Мы с тобой одни, - прошептал я ему и надавил, ожидая механического
ответа.
- Дха, - донеслось из ватной груди .
- Пойдем на свет, дружок, - позвал я его за собой.
Окно оказалось стеклянной дверью, ведущей на террасу, нависшую над
сценой. Мы встали у самой кромки, впрочем, так, чтобы оставаться неза-
метными. Какое удобное место! Наверное, отсюда специальными людьми низ-
вергаются небесные хляби. Я вспомнил ватный снегопад в Большом в "Пико-
вой даме". Бедный, бедный Германн, тебя тоже обманули. Тем временем вни-
зу, словно на ладони, разворачивалось второе действие.
Сергуня приблизился к родительскому ложу. Бледногубый и Клара спали,
запрокинув назад головы. Впрочем, Клара как-то слишком жмурилась и дви-
гала ресницами. Мальчик наклонился, несколько мгновений всматриваяся в
родные лица, а после поднял руку с блистающим лезвием. Зал в ожидании
притих.
- Смотри, мой друг, ведь он зарежет, - прошептал я медвежонку.
- Дха, -снова выдохнула игрушка.
Э, да откуда ты можешь знать? Ведь тебя же не было со мной в той ком-
нате! Не заодно ли ты с ними? Я тряхнул медведя, и тот жалобно заскулил.
И здесь меня словно самого тряхнуло. Что же это я делаю, спятил я, что
ли? Разговариваю с неживой игрушкой, черт, да ведь мой-то медведь был
раза в два поменьше. Это мне, маленькому, он был по плечо, а теперь я
вырос. Да, все подстроено, но как топорно, как будто они не рассчитывали
на мою природную проницательность. Грубо, грубо, как в плохом экспери-
менте. В следственном эксперименте! Черт, так вот оно что! И моя актри-
са, в кожанной куртке, не случайно была. Ага, они выследили меня, но не
хватало улик, и тогда решили воспроизвести мелкие подробности того вре-
мени и вывести меня на чистую воду! Да, да, черт - они знали мою любовь
к театру и воспользовались ею. Точно, преобразили старое, заброшенное
здание, явно приписанное к сносу - не зря же рядом стройка, устроили эту
комедию с буфетом, состряпали наскоро пьеску, даже не пьсу, а одну
единственную сцену, пригласили понятых в качестве зрителей, черт знает
каких пенсионеров, и теперь ждут, когда я во всем сознаюсь. То есть, не
выдержу в самый крайний момент и как-то выдам себя. Ну уж нет, дудки,
господа присяжные заседатели. Не судите и не судимы будете! Нет меня в
зале, нет, сбежал, а что сейчас подсматриваю так это надо еще дока-
зать.Ну, давай, давай, Сергуня, тычь своим картонным ножичком. Я раску-
сил твою роль!
- Притворщики, - прошептал Сергуня и быстро ударил ножом два раза.
Я отчетливо увидел, как брызнули на белые подушки струи теплой, дымя-
щейся крови. Черт возьми, у меня перехватило дыхание, вот это спецэффек-
ты! Клара судорожно дернулась несколько раз и замерла, глядя в меня не-
подвидными глазами в нежных, смуглых разводах.
- Нет! - закричал я на весь зал, но никто меня не услышал. Все утону-
ло в шквале вострженных оваций. Я отвернулся, и, чтобы не слышать этого
сумасшествия, побежал вон.
Когда я сбросил гвоздик, дверь открылась, и на меня вывалился ка-
кой-то человек.
- Ах, простите, - вежливо извинился гражданин. -Вот, возьмите, - он
протянул старый, со стертой позолотой, бинокль. - Хотел в антракте дог-
нать вас и отдать, да вот не успел, пришлось конец пропустить.
- Спасибо, - я автоматически поблагодарил его, опасливо беря бинокль.
Когда я уже сбегал вниз, тот перегнулся через перила и крикнул:
- Чем все кончилось?
- Финалом!
У меня не было ни малейшего желания вступать с ним в контакт, и я
помчался дальше вниз и лишь перед самой дверью до меня донеслось его за-
думчивое:
- Ага.
Теперь бежать просто и прямо. Раз так все мерзко устроено - черт с
ними, с документами. Разве паспортом здесь спасешься? Будто перед прыж-
ком в воду я набрал побольше воздуху и шагнул в фойе.
* * *
В фойе царила шумная театральная суета. Кто пристаривался в очередь,
кто присел отдохнуть на диванчик, а кто спешил перекурить в туалете. С
разных сторон доносились восторженные возгласы, меткие замечания об игре
актеров, общие одобрительные кивания головой. Впрочем, там, поближе к
вожделенным одеждам, где шустро орудовала тетя Варя, зрительский энтузи-
азм уже спал, и там все больше позевывали, а кое-где уже и поругивались.
Длинная людская очередь, словно ископаемое чудовище, медленно окуналась
головой в суетливое море обыденной жизни.
Я выставил, как на показ, бинокль и побежал вперед обгоняя неповорот-
ливого монстра. Что же, раз ничего не произошло, то надо жить дальше, а
без документов все-таки это неудобно.
- У меня бинокль, - я нагловато посмотрел в глаза чудовищу.
- Пожалуйста, пожалуйста, - интеллигентно ответила голова.
Старуха с готовностью приняла волшебный талисман и, отдавая мой плащ,
прибавила:
- Ну вот, а ты не хотел брать бинокль, тапереча раньше всех до метро
дочапаешь, а там и домой - на боковую, счастливчик.
Я демонстративно проверил содержимое карманов - все оказалось намес-
те, и паспорт, и записная книжица. Черт, подумал я , а ведь за билет-то
я не платил.
- За билет как расплатиться? - спросил я, конфузясь, у старушки.
- Какой тебе еще расплаты надобно? Иди, отдыхай пока.
На улице по-прежнему стояла мерзкая октябрьская слякоть. Я поднял
глаза к небу: желтое пятно - далекий отсвет городской жизни на облаках -
поблекло. Город отходил ко сну. Мне стало холодно и одиноко. Я поежился,
согревая бока локтями. Боже мой, пронеслось в моем изболевшемся мозгу,
ну вот, опять жизнь, опять бесконечное, беспросветное одиночество.
- Один, навек один, - прошептал я в темноту.
- Дха! - донеслось из-под руки.
Хлумов В.
Восьмое дело Максимова
Из всех снов мы называем реальностью тот, от которого никогда не про-
сыпаемся
Шла вторая половина дня. В списке Максимова из восьми запланированных
дел остались невыполненными три, из которых беспокоило только последнее,
