тер, ветер, несущий странную вашу музыку. Спасибо за песни, мы плачем
над ними, как плакали вы. Мы сочувственны друг другу, как скрипка со-
чувственна конскому волосу. Сердце сжимается от вашего голоса, бархатным
комом несущегося над пустеющей равниной, и вслед за ним картавится и наш
дикий степной заплаканный рот. Бросайте нас, не беспокойтесь, мы будем
хорошими учениками, мы все переиначим, все вывернем наизнанку, как уже
было не раз. Жизнь продолжится дальше, пока в суете не остановимся будто
вкопанные по седьмой позвонок, разглядывая совместные воспоминания.
Воспомнимся. Каждый о своем. Напрасно вы берегли ваших женщин, мы и о
них воспомнимся. Нешто и мы не видели непроницаемое? Будто нам не при-
помнится тайная печальная точка, едва не утонувшая в бездонных карих
очах. Что там: неизлечимое, или так, привиделось? Или, как вы пишете -
вечная историческая скорбь по утерянному песчаному месту, по двум злос-
частным исходам, по тайным заповедным указаниям, спасаемым в темных трю-
мах сухопутного ковчега. Вряд ли. Держите крепче весла. Не то подумали,
не то решите и сделаете. Ибо море ваше теплое - мертво, а темный бездон-
ный взгляд исполнен вечного физиологического рабства и духовной свободы.
Любили и мы вас, любили и убивали. Кто же виноват, другие пришли бы, и
тем досталось. Мы и сами здесь недавно. Правда, неизвестно, откуда приш-
ли, не пересказано, не записано. Так прилепитесь пока что поближе, под-
нимите воротники, к утру Авось распогодится, тогда и уходите. Подвигай-
тесь, у костерка погреетесь. Вы же его и развели. Правда, и мы подбрасы-
вали дровишек да ворошили для кислороду. А развели вы. Ибо вы сказали:
не плоское, но кривое, связанное - раздельно, а пустое наполнено. Отчего
от вас один кривой нос да мокрые губы остались?
Прощайте, уходящие вослед изгнанным. Прощайте нас, как простили те,
чьих имен стеснялись мы. Нет больнее, чем искать землю с погостом, обе-
щавши не выносить сор из хижин. Нет страшнее доли пророков отечества за
рубежами. Да и где они, рубежи? Не вы ли поклонялись пустому прост-
ранству, пренебрегая отчизной ради космического. Где же теперь ваша
спальня, граждане вселенной. Или не время еще собирать ночные горшки?
Или здесь не хватало места? Вон куда границу задвинули, глядишь, и нечем
измерить будет, чем не космос? Так нет же, вы и жен ваших, и детей снова
на малое поселение. Знаем, знаем, как из малого большее произрастает,
знаем и то, что затем последует. Ибо мы теперь разделим ваше наследство.
Хорошо у костра, да спина стынет. Потерпите, не отворачивайтесь, мы в
глаза вам посмотрим. Нам ждать дальше некого. Вы побывали, а других и
нету. И через золотые ворота не придет к нам никто, ибо все врата не ис-
тинны, да и те порушены. А те, что остались, вовнутрь открываются. Пусть
смеется не видавший снега, пусть обрадуется. Но не лучше ли быть ограб-
ленным, чем взаперти?
Темно-то как. Что там вверху, искры, звезды или идея - не понять.
Объяснить можно, а душа не приемлет. На виду и мы одним заменяем многое.
Спасибо, научили. Мир - Богом, деревья - лесом, колоски - полем, а чело-
веков - населением. Все, как положено снаружи: возвели храмы чечевичные,
десять заповедей выучили, воде поклоняемся. То снаружи, но внутри что
же? Храмов-то настроили, а в кармане фигура особая, Авось называется.
Он, Авось, и есть наш Бог всемогущий, квантово-механический. Прощайте
великодушно за мудреность нашу дремучую, за веру нашу неказистую, а в
душе другого не имеем. Он один нам помощник, мы с этим Авосем к звездам
поднялись, да там и потухли, как те искры костровые. Так что если у вас
где пыль или сажа с неба опустятся, знайте - мы к вам приходим.
Скоро утро. Оно здесь долгое, протяжное, потому что от Полярной звез-
ды у нас шея болит. Век восходит, полвека стоит. Прощайтесь потихоньку с
кем поближе, вещи собирайте, а картину оставьте. Ту, где женщина с сюр-
туком на пару в небе летят. У нас сердце на них смотреть ноет, беспоко-
имся, как они там над крышами, не прохладно ли под облаками, не засту-
дятся ли у нее колешки? Мы ее телогрейкой прикроем, пусть в тепле поле-
тают, на наше горестное сочувствие подивятся. Мы все приемлем, все
объять сможем, ведь нам чужого жалко, а свое не храним.
Вот и все, не плачьте напоследок, светает. Присядем на дорожку,
выпьем на посошок, поцелуемся. Будьте счастливы, живите мирно, чужого не
занимайте, нас не вспоминайте. А то, может, к празднику открыточку с
пальмами черканете? Да и того не надо, одно беспокойство и ущерб, да и
какие теперь у нас праздники? В общем, простите, если что не так сказа-
ли, зла не держите долго, езжайте с Богом, солнце вам в спину.
Союзу До Первых Холодов
В тяжелый для западной цивилизации час обращаемся к вам со словом на-
дежды и помощи: материк вас не бросит. Черные времена наступают на оба
атлантических берега. Видим, беспокоимся, на заметку берем. Чувствуем,
борьба ваша подошла к последней черте, и напряжению дальше неоткуда
взяться. Еще лет двадцать-тридцать может и протянете, а дальше не знаем,
не ведаем.
Бедные, бедные пользователи прогресса. Неужто вы думаете, мы смеемся
на вашу интеграцию, радуемся втихомолку, надсмехаемся над горькими ваши-
ми попытками? Нет и нет - сочувствуем. Нежели мы не понимаем, что евро-
пейское сообщество - это ваше западное харакири. Склоняем головы перед
подвигом трагедии. А как же иначе, что трагичнее, чем интеграция для
приватной философии? Вот и приехали, господа, куда дальше: границы отме-
няете, с иноверцами за руку здороваетесь, и страшно сказать, паспорта не
дай Бог унифицируете. Это что же получится, самый последний французишко
Ватерлоо в сердце рядом с Бонопарти положит, и будут они там, в сердце,
рядышком сопеть как родимые братишки? Ну это уже, извиняюсь, подвиг ос-
лепленного сознания или, как мы выражаемся, подвиг трагедии. Куда же вы,
не привыкшие к нашим холодам и бездорожью туннель роете? Вам все кажет-
ся, под Ламаншем, на туманный Альбион, а ну, как закончится тот туннель
всеобщим четвертым энергоблоком? Даже более того, непременно именно в
четвертый упретесь, а там, знаете ли, щелк, щелк, щелк, проникающая ра-
диация.
Что же впереди, господа жители золотого века? Или вы не знаете, что
за золотым веком последует? Или вы думаете, японцами из воздуха помидоры
выращивать будете? Да нет же, там работать нужно по двенадцать часов в
сутки. Это ж надо было придумать: двадцать тысяч товаров в супермаркете.
Бедные, бедные. Неужели вы так наивны, так бедны воображением, что не
знате, когда история началась, и куда сошло на нет древнее Урарту?
Только и осталась, что одна Вавилонская легенда, и никаких, господа, су-
пермаркетов с фонтанами и закусочными.
Но все же, браво, браво - Европейский союз. Союз чего, меча и орала?
Или прямоточных двигателей и перпендикулярных линий? Нет, значит, Земля
и Воля, Воля и Демократия, Демократия и Централизм, Централизм и Банка
Hot Dog. Но скорее, будет ваш Союз До Первых Холодов, а там непременно
крайнего искать придется. А кто же у нас крайний? Естественно, в Герма-
нии турок, в Турции болгарин, а в Болгарии - фракиец с македоном. Куда ж
бежать ему, крайнему, по автобанам да хайявэям - везде Союз До Первых
Холодов. Или же космополит поможет? Куда там, космополит теперь землей
обзавелся, ковчег отрыл и хозблоки строит на захваченных территориях.
Теперь у них Вселенная сотками меряется, теперь родные пенаты, корни, и
родники. То-то будет, соседи очухаются и наподобие Европы свой союз за-
катят. Не дай Бог еще придут и спросят: чегой-то у вас в супермаркете
лавровым листом пахнет?
Конечно, и мы малость виноваты. Простите великодушно за Соединенные
Европейские Штаты. Это мы сгоряча пошутили, в оптимистическом угаре, в
нетрезвом самочувствии изобрели. А говорят еще, история в виде фарса
повторяется. Увы, с фарса начинается и им же, фарсом, прикончится. Потом
ведь делиться придется, а как? Мы-то, положим, Кенигсберг отдадим, нам
не жалко, своего девать некому. А куда, например, Средиземное озеро
отойдет? Согласно Римскому праву? Ну да, согласно карте Римской империи,
что на холмах вечного города до сих пор красуется. Или нет, за давностью
лет простите? Вряд ли, неизбежно Корсику придется вернуть, вместе с от-
чим домом товарища Бонопарти. Дальше - больше, смех и грех, Бенилюкс на-
зывается. Как вам это нравится, Рембрандт - звезда Бенилюкса, или наобо-
рот, выставка малых Бенилюксцев! Не пишется, господа, не произносится,
значит, и не выживет. Мы это точно по гэкачепе уяснили.
Итак, приватная философия: мой дом - моя крепость. Как же, дом. Не
дом, а подъезд, и не подъезд, а лестничная клетка. Хорошо получится, моя
коммунальная квартира - моя крепость. Крепка же будет ваша европейская
крепость, пока холода не грянут и не придут друиды со своими ливер-
пульскими песнями. Yesterday, я вчера еще так счастлив был...
Только не примите наши старания за поучения. Единственно от скорби
молчать не можем. Мы тоже понимаем, как говорят англичане: можно подвес-
ти к воде лошадь, но это еще не значит, что она будет пить. Мы не навя-
зываемся, чем сможем, поможем. Мы вашу гуманитарную помощь, ваш гумани-
тарный намек правильно поняли. Мы ее на полку положим, до холодов, а по-
ка и так перебьемся. Что ж мы, зря сто мильенов положили?
В чем же наш секрет, господа, и своеобразный ум? Отчего у нас опти-
мизм среди разрухи процветает? Напрасно гадаете. Кто есть англичанин?
О-о, этот везде сущность, он и в Африке напыжится, перья распустит, а
точно англичанином стоит. Те же голландцы-бенилюксцы, те же эскимо-
сы-друиды, и космополиты староиерусалимские. Его, европейца, везде видно
в толпе, и если не дай Бог засуха или ледниковый период, его, приватного
господина, сразу в толпе видно. Держи его, крикнет толпа, он крайний,
хватай его за одежу. Вот и кончится приватное существование, хорошо еще,
если просто разденут, а то ведь и придавят.
Другое дело мы. Кто мы? Мы русские. Чьи мы? Русские, с одной шестой
части. Какие мы? Русские. Если встал ногой на шестую часть, то сразу наш
будешь. Наоборот, снялся с места, взлетел подальше северо-американских
штатов - уже новый гражданин. Мы не любим друг друга за границей. Нет
противнее, чем встретить рожу московскую где-нибудь у понта Сент-Мишель.
Я, например, сразу колбасу спрятаю, и в сторону, за угол, в латинских
кварталах ретируюсь. Или, на худой конец, эстонцем прикинусь. Пусть ищут
крайнего, я везде свой. Эрзя в Саранске, еврей в Хайфе, китаец в Сахаля-
не.
Те, которые поближе, бегут теперь от нас. К вам бегут, в Союз До Пер-
вых Холодов. А нам зачем, у нас и так тепла не бывает. Нам золотой век
не страшен, мы тут потихоньку перебиваемся. Вот и вы - надоест когда,
или турок достанет, приходите на поселение, тут мы гуманитарную помощь
достанем, на примусе разогреем, водочки выпьем, обнимемся, и все станем
русскими.
Мезозойская История
Как и все эпохальные события, эта история началась с сущего пустяка.
В непосредственной близости от известного каждому патриоту нашей родины
города Хутор-Михайловский ранним тихим утром на железнодорожном переезде
заглох трактор марки ХТЗ. Тракторист колгоспа "Вэсэлэ Життя" Григорий
Сидорчук, измотанный ночными работами, уже минут тридцать мирно спал,
упираясь могучей грудью в рычаги управления. С минуту тому на востоке
появился скорый поезд N1 "Москва-Киев", весело и протяжно дудукнул иска-
женным от эффекта Допплера голосом и полетел навстречу незадачливому
трактористу.
Старший стрелочник, Иван Иванович Грузилов, позже клялся и божился
обеим правительственным комиссиям, что задолго до появления скорого вы-
шел к противоположному горизонту с красным флажком и свисталкой, в на-
дежде остановить пассажирский Жмеринка-Москва, но тот, собака, как выяс-
