самой Сицилии древности, куда афиняне с таким самодовольством отплыли, дабы
потерпеть чудовищную военную катастрофу, в Сицилии, из которой
очаровательный генерал Алкивиад предпочел сбежать в Спарту, чем предстать
дома перед судом по облыжным обвинениям, в которую впавший в заблуждение
Платон трижды отправлялся полным донкихотских и самолюбивых упований и из
которой он трижды униженно возвращался, претерпев разочарование и крушение
надежд.
ХI. Вы только представьте
22
Разрушение Мелоса произошло в ту пору затишья, что носила название
холодной войны.
После того как пал в сражении блестящий спартанский генерал Брасид,
противившийся миру, поскольку своим успехом и репутацией он был обязан
войне, и после того как в том же сражении погиб Клеон, противившийся миру,
поскольку сознавал, что во время войны люди вряд ли станут обращать внимание
на творимые им безобразия и с большей легкостью поверят его клевете в адрес
других политиков, -- после всего этого появилась возможность покончить с
войной.
Приятная особенность греческих войн той эпохи состояла в том, что люди,
за них выступавшие, часто в них же и погибали.
Никиев мир был заключен на пятьдесят лет.
Продлился он семь.
Он мог бы длиться и вечно, если б Алкивиад не возжелал играть в делах
нации более активную роль, что в итоге и вышло боком Афинам, Сиракузам,
Спарте, Персии, Мелосу, Аргосу и Сократу.
Ну, если не вечно, то хоть семьдесят лет -- до времени, когда Филипп
победным маршем прошел из Македонии по полуострову, покорив все города и
здесь, и в Пелопоннесе.
Алкивиад полез в политику, поскольку желал славы и денег. Он полез в
нее в качестве ястреба, поскольку именно эта роль сулила славу и деньги.
Никому еще не удавалось потрясти воображение нации, усердно борясь за мир.
Сущность договора была проста: Афины и Спарта взаимно признают границы
друг друга, уважают союзы и соперничают только в нейтральных городах
третьего мира.
Одним из таких городов был Мелос, стоящий на островке, расположенном
несколько к югу от Критского моря, почти на одном расстоянии от Афин и от
Спарты.
В случае Митилены, восставшего города, афиняне, как вы знаете, в
последнюю минуту одумались. В случае Мелоса, который всего-то-навсего и
хотел остаться нейтральным, они одумываться не стали. Восстание Митилены
произошло во время войны, в год, когда Афины терпели ужасные поражения.
Разрушение Мелоса имело место в спокойной, мирной обстановке.
Афиняне прибыли к Мелосу на тридцати своих кораблях, прихватив еще
шесть с Хиоса и два с Лесбоса, высадили на остров двенадцать сотен гоплитов,
три сотни лучников и двадцать конных стрелков из самих Афин, а с ними --
сотен пятнадцать гоплитов, набранных среди союзников и жителей других
островов.
Прославленные мелосские дебаты не отняли много времени. Афиняне с
самого начала продемонстрировали ту практичную разумность реалистической
политики, которой -- разумностью -- они превосходили всех греков и которая в
современном мире является отличительным признаком практичного профессионала,
подвизающегося в сфере международных отношений.
Высадившие крупные военные силы афиняне захватили инициативу в
переговорах, сформулировав два безупречных положения:
1. Ненависть мелосцев представляет для Афин гораздо большую ценность,
нежели их дружба.
2. Сильный давит слабого -- таков закон цивилизации.
Диалог сторон происходил на берегу, за стенами города.
Мелосские лидеры не позволили афинянам обратиться через голову
законного правительства прямо к народу.
-- Ну хорошо, -- сказали афиняне. -- Поскольку нам не позволяют
представить наши предложения народу, дабы он не услышал от нас
соблазнительных и неопровержимых доводов, будем разговаривать здесь. Мы
предлагаем процедуру, которая для вас вдвойне безопасна. Мы не будем
произносить заранее приготовленные речи. Мы просто будем говорить, а вы --
слушать. Вы тоже никаких речей произносить не станете. Однако вы можете
прерывать нас и возражать по каждому отдельному пункту в случае несогласия с
ним, и тогда мы вместе обсудим его, прежде чем перейти к следующему.
Это как -- честно?
Было бы честно, отвечали мелосцы, если бы не угроза войны со стороны
афинян: она представляется несколько противоречащей предложению побеседовать
и попытаться без всякой спешки объяснить друг другу, чем хороша позиция
каждого.
-- Ибо мы видим, что вы пришли как судьи, с притязанием на
окончательное решение в предстоящих переговорах. И, по всей вероятности,
если мы при этом останемся правы, а потому не уступим, то будет война; если
же согласимся, то нас ожидает рабство.
Если мелосцы пришли сюда, чтобы строить догадки о будущем или говорить
о чем-то другом, а не об очевидных фактах, сказали афиняне, можно на этом и
закончить и не тратить времени попусту. Мелосцы, озабоченные спасением
своего города, пожелали переговоры продолжить.
Тогда, сказали афиняне, начнем с того, что вопрос о правах и
справедливости мы оставляем в стороне.
-- Давайте забудем о том, что честно или что правильно, а что
неправильно, поскольку вы не хуже нас знаете, что право и честность имеют в
человеческих спорах смысл только при равенстве сил обеих сторон.
Так уж устроен мир: сильный делает, что может, а слабый -- что
приходится.
Было бы целесообразно -- мелосцам волей-неволей пришлось говорить о
целесообразности, поскольку принцип права афиняне предпочли игнорировать, --
чтобы афиняне не отбрасывали заодно и принцип общего блага. Не может ли
случиться так, что афиняне себе же и повредят? Не станут ли жители иных
островов, увидев, что произошло на Мелосе, страшиться, что афиняне и на них
нападут?
-- А нам того и надо, -- ответили афиняне. -- Мы больше полагаемся на
страх других, чем на их преданность.
То же обстоятельство, что город Мелос меньше других городов, делает его
подчинение тем пуще необходимым.
-- Если мы позволим вам сохранить независимость, другие города решат,
что причина тут в вашей силе, и если мы не нападем на вас, они станут
думать, что мы испугались. Подчинившись же, вы укрепите наше владычество.
А на то, чтобы оставить мелосцев нейтральными, афиняне согласиться
никак не могут.
-- Ваша ненависть повредит нам не столь уж и сильно. Ваша дружба будет
признаком нашей слабости, а вражда -- доказательством мощи. Поэтому ваше
подчинение, помимо расширения нашего господства, усилит нашу безопасность.
Нужно лишь понять, что афиняне пришли сюда ради сохранения своей
империи и что подчинение Мелоса приведет к обоюдной выгоде.
-- Но как же рабство может быть нам столь же полезно, как вам
владычество?
-- А так, что вам будет выгоднее стать подвластными нам, нежели
претерпеть жесточайшие бедствия. Наша же выгода в том, что не нужно будет
вас уничтожать. К тому же мы получим союзника и подвластный город.
Но посудите сами, сказали мелосцы, ведь если вы подвергаете себя столь
великой опасности, как вы здесь рассказываете, чтобы сохранить свое
господство, а уже порабощенные города идут на все, чтобы избавиться от него,
то не проявим ли мы, мелосцы, пока еще сохраняющие свободу, трусость,
отдавая то, чего сами афиняне никому давать не желают?
Вовсе нет, если только они примут добрый совет и обо всем здраво
рассудят.
-- Ведь это не состязание с равным противником, в котором выигрыш --
честь, а проигрыш -- позор, -- говорили реалистичные афиняне. -- Проблема,
которая стоит перед вами, это проблема самосохранения -- вы спасаете ваши
жизни и ваш город вместо того, чтобы безрассудно сопротивляться тем, кто
намного сильнее вас.
-- Да, -- сказали мелосцы, -- но мы знаем, да и вам это известно, что
военное счастье бывает иной раз беспристрастным и не всегда сопутствует тем,
кто имеет безусловный перевес в силе. Если мы тотчас уступим вам, то лишимся
всякой надежды. Если же будем действовать, то у нас останется хоть надежда
выстоять, сохранив свободу.
Надежда -- весьма недешевый предмет потребления, отвечали афиняне.
-- Надежда действительно утешает во всякой опасности, особенно тех, кто
обладает избытком средств. Таким людям надежда если и навредит, то хоть не
погубит их окончательно. Но тот, кто ставит на кон все свое состояние, лишь
в самый момент своего крушения видит, насколько она расточительна по
природе. Не навлекайте же на себя, очень вас просим, такой судьбы по
собственной воле, ибо вы слабы. И не позволяйте ложному чувству чести сбить
вас с пути. Ничего нет бесчестного в подчинении величайшему городу Греции,
когда он тихо-мирно предлагает вам стать его подвластным союзником, оставляя
при этом возможность радоваться собственной свободе и уцелевшему имуществу.
Когда вам позволяют выбрать между войной и безопасностью, вряд ли имеет
смысл хвататься за худший вариант.
-- Самое верное правило, -- внушали им афиняне, -- состоит в том, чтобы
противостоять равному, уступать сильному и проявлять умеренность в
отношениях со слабыми.
Поскольку их дело правое, мелосцы склонялись к мысли довериться богам.
Афиняне и сами полагались на них без всякого страха, поскольку не
оправдывали и не делали ничего противоречащего человеческой вере в богов или
в то, что боги между собой признают справедливым.
-- Ибо о богах мы предполагаем, о людях же из опыта знаем, что они
властвуют, где имеют для этого силу. Этот закон не нами установлен и не мы
первыми его применили, мы лишь обнаружили, что он существовал до нас и после
нас будет существовать, на все времена. Мы всего лишь пользуемся им, зная
что и вы (как и весь род людской), будь вы столь же сильны, как и мы,
несомненно, стали бы действовать так же. Так что со стороны божества у нас,
полагаем, нет оснований ожидать неудобств.
Мелосцы могут рассчитывать на помощь Спарты.
Тут афиняне могли бы громко рассмеяться.
-- Мы нынче со Спартой не воюем.
-- И все же...
-- Должны вам сказать, что спартанцы с наибольшей откровенностью
отождествляют приятное для них -- с честным, а выгодное -- со справедливым.
Мы преклоняемся перед вашим прекраснодушием, но не завидуем вашему
неразумию.
Выгода и безопасность ходят рука об руку, а справедливость и честность
приносят только опасность. Неужели похоже на то, что при господстве афинян
на море и при наличии сдерживающего обе стороны мирного договора спартанцы
переправятся на этот остров, чтобы помочь маленькому городу, который им
решительно не нужен?
-- Удивительнее всего для нас то, -- сказали афиняне, -- что вы в этой
долгой беседе, несмотря на то что вы, по вашим словам, желаете договориться
о собственном спасении, вовсе не выдвинули ни единого довода, которые
обычному человеку позволяют надеяться, что он сумеет уцелеть. Напротив,
крепчайшая опора вашей уверенности -- это всего лишь розовые надежды на
будущее, между тем как нынешние ваши возможности к осуществлению их слишком
хилы в сравнении с противостоящей вам теперь мощью. Поэтому вы
продемонстрируете весьма неразумную позицию, если не примете решения более
здравого, чем те, которые вы до сей поры упоминали.
Когда афиняне удалились, мелосцы посоветовались между собой и решили,
что не станут в один миг отказываться от свободы, которой город пользовался
со времени его основания более семисот лет назад.
Они доверятся богам и надеждам на помощь Спарты.
