вступать в переговоры с позиции силы.
Сознавая горечь, с которой граждане во всем винили его, и необходимость
успокоить город, Перикл созвал Народное собрание. Он обратился к пришедшим с
резкой речью, последней из его великолепных речей, воссозданных Фукидидом не
без помощи своего собственного немалого ораторского дара.
-- Я ожидал вспышки вашего негодования против меня, -- сказал он в
начале речи. -- Подавленные вашими домашними невзгодами, вы обвиняете и
меня, убедившего вас воевать, и самих себя, проголосовавших за войну.
В этой речи он сказал гражданам правду, которую опускал в других: их
ненавидят.
-- Не думайте, что вы сражаетесь за одну лишь свободу. Нет! Утрата
империи породит также опасность со стороны тех, чью ненависть мы возбудили,
господствуя над ними.
Он также сказал согражданам, кто они такие: тираны.
-- К нынешнему времени империя, которой мы владеем, подобна тирании,
добиваться которой, может быть, и несправедливо, отказаться же от нее --
весьма опасно.
Быть некое время ненавидимыми и порицаемыми -- это общая участь,
подчеркнул он, всех, стремящихся господствовать над другими.
То, что демократическое государство владеет империей, никому странным
не показалось.
В конце концов народ проголосовал за то, чтобы оставить власть Периклу
и придерживаться его терпеливой стратегии в надежде выиграть войну.
Перикл сам отплыл во главе флота из ста кораблей, включая и
транспортные суда его собственной конструкции, несшие четыре тысячи
вооруженных гоплитов и триста всадников, дабы захватить укрепленный город в
южном Пелопоннесе и разорить земли и города, лежащие вдоль береговой линии.
Земли он разорил, а с городом потерпел неудачу.
Он отправил те же суда, груженные осадными машинами, на север, чтобы
покончить с сопротивлением Потидеи. Помимо прочего, они привезли с собой
моровое поветрие. Корабли вернулись домой. Еще до их возвращения болезнь за
сорок дней унесла тысячу пятьдесят гоплитов из начальных четырех тысяч.
Народ проголосовал за отставку Перикла и призвал его к суду по
обвинению в растрате денег, которые пошли пятнадцать лет назад на взятку
спартанскому царю.
Перикла сочли виновным и наложили на него штраф.
Затем народ проголосовал за возвращение Перикла к власти, поскольку
хорошо сознавал, что никого лучшего для общественной службы ему все равно не
найти, ибо не было в Афинах другого человека, способного, подобно Периклу,
не только определить правильную политику, но и провести ее в жизнь, --
человека, являющегося не просто патриотом, но патриотом еще и честным.
По названию это было правление народа, сиречь демократия, говорит
Фукидид, а на деле -- власть первого гражданина.
Истинная демократия наконец-то восторжествовала в Афинах лишь после
смерти Перикла: правительственная власть перешла в руки дельцов, и тем самым
город был обречен.
Демократия и свободное предпринимательство всегда идут рука об руку и
всегда недовольны друг дружкой. Они идут рука об руку, оставаясь
смертельными врагами, поскольку единственное, чем озабочено свободное
предпринимательство, -- это свобода предпринимательства. Потребность в
справедливости в счет не идет.
Социализм оказался ничем не лучше, и даже Платон ко времени написания
им "Законов" пересмотрел свои взгляды на общинную собственность.
Справедливое правительство существовать в цивилизованном мире не может.
Об остальном мире у нас точных сведений не имеется.
Возвращенный к власти и восстановленный в должности Перикл обратился к
согражданам со смиренной просьбой. И Афины специальным постановлением
даровали гражданство его рожденному Аспасией сыну. Род Перикла не прервался,
сын его мог занимать государственные должности.
В последней сцене присутствует некая Софоклова ирония.
Сын Перикла дослужился до адмирала и был среди тех, кого двадцать
восемь лет спустя казнили после победы в морском сражении при Аргинузах.
Отец Перикла разбил персов при Микале и Геллеспонте, что пошло на благо
всем грекам.
Перикл заслужил свои трофеи, побивая греков на благо Афин.
Десять лет назад, подавив восстание на Самосе, Перикл позаботился о
том, чтобы погибших в этой войне похоронили с почетом, и произнес первую из
своих надгробных речей, которая еще лет пятьсот цитировалась греками вроде
Плутарха. Это в ней он сказал, что Афины лишились своей юности и год лишился
весны. Когда он сходил с ораторской трибуны, женщины сбежались, чтобы
воздать ему хвалы и возложить на него венки и ленты, как на победителя в
состязаниях.
Все, кроме одной, сестры его предшественника Кимона, которого Перикл
изгнал из города и место которого занял.
Она с сарказмом сказала ему:
-- Храбрые дела совершил ты, Перикл, и достойные наших венков, погубив
у нас так много доблестных граждан не в войне с финикийцами или персами, как
мой брат и твой отец, а разрушая родственный и союзный город.
Спокойно улыбнувшись, Олимпиец ответил:
-- Не стала бы старуха миром мазаться.
Я не единственный, кто и понятия не имеет, что он хотел сказать.
IX. На чьей стороне они были?
18
Никто ни в Афинах, ни в Спарте не смог бы объяснить, почему вообще
между этими великими державами завязалась долгая война. Между ними не
возникало ни торговых, ни территориальных споров. К особым захватам ни та ни
другая не стремились. Спарта не нуждалась в морских портах Аттики, Афинам не
требовались пахотные земли Пелопоннеса. Ни одна из сторон не желала
поселиться на землях другой. Когда война завершилась, Спарта вернулась
восвояси.
Тем не менее, как только война началась, стало казаться естественным,
что она началась и, начавшись, продолжается. Афины выделяли на ведение войн
определенные деньги и установили закон, карающий смертью всякого, кто
предложит использовать их на что-либо иное. Поколение Платона не знало
ничего, кроме войны, и не видело иного правительства, кроме военного
командования.
Война представлялась естественной, как само естество.
Летом четвертого ее года пелопоннесцы и их союзники снова вторглись в
Аттику. На этот раз они задержались на более долгий срок, да и корабли их
начали действовать поактивнее, поскольку олигархи Митилены, крупнейшего на
острове Лесбос города, сговорились со Спартой и восстали, стремясь
освободиться от союза с Афинами.
Афины ответили десантом в тысячу гоплитов. Они высадились на Лесбосе и
окружили город стеной. Митилена оказалась блокированной и с моря, и с суши.
Олигархи, руководимые спартанским военным советником, выдали гражданам
города тяжелое вооружение. А граждане, вооружившись, отказались повиноваться
властям и пригрозили сдать город, если им не предоставят равного голоса при
решении государственных вопросов. Опасаясь, что они так и сделают, олигархи
сами сдались афинянам при условии, что им разрешат отправить в Афины
посольство, которое сможет оправдать их поступки, и что ни один из граждан
Митилены не будет взят под стражу, обращен в рабство или казнен до тех пор,
пока не поступит приговор, вынесенный гражданами Афин.
Приговор граждан Афин состоял в том, чтобы перебить их всех до единого
-- всех способных воевать мужчин города, включая и тех демократов, которые
добились его сдачи, -- а женщин и детей продать в рабство. Корабль с этим
распоряжением ушел в тот же день.
Гнев афинян был вызван тем обстоятельством, что Митилена восстала,
являясь не подвластным государством, а таким, которому разрешено было
сохранить автономию и свободу.
Никакого особого противоречия афиняне тут не заметили.
Впрочем, проснувшись на следующий день, многие афиняне раскаялись в
своей поспешности, ибо им пришло в голову, что решение, которое они приняли
-- уничтожить все население города, а не только тех, кто повинен в
преступлении, -- отличается чудовищной жестокостью. Когда таковые сомнения
стали выражаться открыто, власти собрали народ, чтобы еще раз обсудить этот
вопрос.
Клеон пришел в ярость, поскольку предложение, за которое проголосовали
афиняне -- перебить мужчин Митилены, -- исходило от него.
-- На чьей ты стороне? -- ревел он, обращаясь к человеку, внесшему
предложение о пересмотре решения.
-- Мне и прежде уже не раз приходилось убеждаться, -- возопил Клеон, с
презрением оглядев Народное собрание, -- в неспособности демократии править
империей! Проявляя сейчас снисхождение к Митилене, вы обнаруживаете
мягкосердечие, которое вам принесет лишь опасность, а благодарности от
союзников и подвластных городов вы никакой не получите, и любить вас сильнее
они не станут.
И в язвительном раздражении Клеон повторил слова Перикла, чью стратегию
ограниченной войны он отверг.
-- Вы никак не желаете понять, что демократическая империя, которой вы
владеете, стала ныне тираном, деспотией, навязанной вами подданным против их
воли, ибо они повинуются вам лишь потому, что ничего другого им не остается.
На дружбу их не рассчитывайте: они подчиняются нашему владычеству, лишь
уступая силе.
Людям, настаивал он, по натуре их свойственно презирать того, кто перед
ними заискивает, и, напротив, уважать тех, кто не дает им спуску.
-- Сегодня я вновь увидел, что из простых и немудрящих людей выходят
гораздо лучшие граждане, чем из людей более образованных, и что государство
лучше управляется людьми средними, нежели теми, кто образован и желает
выглядеть мудрецом.
Последние вечно норовят доказать, что они умнее вождей и законов.
Вопросы величайшей важности нужны им лишь для того, чтобы показать, как
много слов они знают, будто нет ничего значительнее их речей и мнений.
-- А вследствие этого они обычно приводят свое государство к краху.
Наилучшая месть -- это месть скорая.
-- Если же месть задерживается из-за споров, как это происходит сейчас,
меч гнева тупится.
Кто из них, глумливо полюбопытствовал он, осмелится не согласиться с
ним и выступить с опровержением истины, которая самоочевидна? Наверное, это
будет человек, настолько опьяненный собственным красноречием, что ему
представляется, будто он способен околдовать их словами, заставив принять за
истину то, что повсеместно считается ложью. Или человек, подкупленный и
тайно переметнувшийся на сторону врага, а потому старающийся обмануть их и
соблазнить.
О себе Клеон сказал так:
-- Я остаюсь при прежнем моем мнении и удивляюсь тем, кто предложил
пересмотреть вопрос о Митилене. Нечего нам винить аристократов и оставлять
безнаказанным народ -- все они действовали единодушно, восставая против нас.
Ведь если они восстали по справедливости, значит, вы не вправе
господствовать над ними. Если же вы хотите сохранить империю, вам надлежит,
не помышляя о справедливости, покарать их с той поспешностью, которая
отвечает вашим интересам. Иначе вам придется отказаться от империи и мирно
красоваться своим великодушием, которое вы тут проповедуете.
Он предостерег сограждан, дабы те не верили никому, кто осмелится
высказать несогласие с ним: дебаты не развлечение, а граждане не зрители на
риторическом состязании, но мужи, собравшиеся на совет, касающийся
процветания государства.
Диодот -- так звали человека, выступившего против него.
-- Наиболее опасны из нас люди, подобные Клеону, -- сказал он, --
человеку, заранее обвиняющему ораторов, которые, как он знает, оспорят его
взгляды вовсе не потому, что их подкупили деньгами, или потому, что они
предают интересы Афин. Хороший гражданин должен доказывать свою правоту не
