его руководством, за явственное превосходство в достоинстве, разуме,
честности и красноречии.
Комический поэт Кратин, тот, что обозвал Аспасию шлюхой, именует его
"яйцеголовым".
Подобно всем великим лидерам демократий, более всего гордящихся
свободой слова, Перикл не выносил письменной критики. Существуй в ту пору
пресса, он бы от нее камня на камне не оставил.
Он ввел закон, запрещавший упоминать в пьесах о живых афинянах.
По требованию народа закон отозвали.
У него была удлиненная голова, и на всех портретах он неизменно показан
в шлеме, скрадывающем несоразмерность его лицевого устройства, которого
художники, по словам Плутарха, изображать не хотели.
Еще его называли "луковицеголовым".
Его порицали за то, что всякий раз, уходя из дому и возвращаясь в него,
он целовал в дверях Аспасию.
Он редко посещал Совет и Народное собрание, посылая туда своих
представителей, что добавляло весу тем заседаниям, на которых он
присутствовал сам.
Свои появления на публике он свел к минимуму, не устраивая из них
представлений и выступая с речами лишь в тех случаях, когда ему было что
сказать.
Изречений, за ним записанных, сохранилось немного -- лишь несколько
государственных речей, имеющих характер такой же возвышенный, как
Геттисбергское послание Авраама Линкольна, и вызванных, увы, теми же
обстоятельствами -- войной и поминовением павших на войне.
Он не ходил на званые обеды в чужие дома. В собственном доме Перикла
царил умеренный достаток; круг его состоял преимущественно из учителей и
одаренных людей, с которыми он близко сдружился: то были философы Протагор и
Анаксагор, музыкант Дамон, скульптор и архитектор Фидий. Сдержанный и
серьезный, с исполненными достоинства манерами, Перикл ходил по городу один
-- из дома в Совет или на рынок, где он покупал все потребное для
повседневной жизни.
Скрупулезно придерживаясь приличий во всем, он установил в доме
порядок, по которому его управляющий ежегодно продавал по оптовым ценам весь
урожай, едва лишь его собирали в поместьях Перикла, а все необходимое Перикл
сам покупал на рынке по розничным ценам. В первый год войны со Спартой
Перикл объявил, что, если вторгшиеся в страну спартанцы пощадят его имение,
он отдаст эту землю городу. Подобная щепетильность и бережливость приводили
в отчаяние его домашних, считавших, что их безо всяких на то оснований
лишают роскоши, которой они жаждали, и возможности от души потранжирить, как
то приличествует их положению.
Старший из его сыновей тем не менее жил на широкую ногу да еще и
женился на расточительной молодой женщине. Не спросясь у отца, он занял от
его имени денег, которых не смог вернуть.
Перикл был непреклонен и с заимодавцем, и с должником, отвергнув их
притязания с такой суровостью, словно и знаком с ними не был.
С этого времени сын враждовал с отцом. Он со злобным удовольствием
пересказывал ухмыляющимся слушателям частные разговоры, которые слышал в
доме, да еще и расписывал в смачных подробностях, как отец, глава афинского
государства, пятнадцать раз кряду избиравшийся стратегом, совратил его
молодую жену и возлегает с нею для собственного удовольствия.
Перикл на личные выпады не отвечал.
Плутарх рассказывает, как однажды недовольный чем-то гражданин Афин
бранил его на рыночной площади. Перикл, не отвечая, занимался своими делами.
Гражданин таскался за ним по пятам, изливая потоки поношений и разоблачений.
Перикл молчал. Когда солнце село и стало смеркаться, Перикл отправился
домой. Гражданин пошел следом, продолжая его оскорблять. Когда Перикл
добрался до дому, уже совсем стемнело. Едва войдя в дом, Перикл приказал
одному из слуг взять факел и проводить этого человека до самого его дома.
Рассказ Плутарха слишком хорош, чтобы быть правдивым, и, вероятно,
таковым не является.
Но именно эта достойная уравновешенность и принесла Периклу прозвание
Олимпиец.
Политических врагов у него всегда имелось в достатке. С одной стороны
на него наседали радикальные демократы, требовавшие новых войн. С другой --
консервативные аристократы, приверженцы Спарты, вообще никаких войн не
желавшие.
Ни радикалы, ни консерваторы не считали демократию достойной формой
правления.
Они и сейчас ее таковой не считают.
Реакционные поджигатели войны, именующие себя неоконсерваторами,
покинули ряды демократических сторонников Перикла, чтобы присоединиться к
аристократам. Обе партии их презирали.
Обвинений в гомосексуализме на Перикла не возводили никогда.
На него возводили обвинения в гетеросексуализме.
Помимо постыдных сплетен, распространяемых его сыном, горожане,
хихикая, передавали друг другу слухи о том, что его друг Фидий, используя в
качестве приманки работы, которые он осуществлял, завлекает к себе в студию
свободных афинянок и укладывает их в постель Перикла, дабы этот Олимпиец
смог удовлетворять свою похоть. Поговаривали также, будто его возлюбленная
Аспасия заводила дружбу с другими свободными женщинами, заманивая их в дом и
в постель своего покровителя, защитника, любовника и отца ее единственного
сына.
Его противники в Афинах, сознавая, что с самим Периклом им не сладить,
нападали на близких ему людей.
Друга его, Дамона, с которым он так любил порассуждать о музыке и
политических теориях, в самом начале правления Перикла подвергли остракизму.
Анаксагора обвинили в безбожии за теоретические соображения касательно
того, что луна и солнце никакие не боги, а небесные тела, и единственная
помощь, которую смог оказать философу Перикл, состояла в устройстве его
побега.
Изучение и преподавание астрономии в просвещенных демократических
Афинах находилось под запретом более пятидесяти лет.
Фидия судили сначала за растрату, потом за нечестие, в итоге он умер не
то в изгнании, не то в тюрьме -- в зависимости от того, предпочитаете ли вы
верить Плутарху или кому-то другому.
Затем к суду притянули Аспасию, обвинив и ее в нечестии да уж заодно и
в проперсидской деятельности. На сей раз Олимпиец появился на публике,
причем с униженными просьбами. Его противники смилостивились. Политика --
это всего лишь политика, и в этот раз они поняли, что перегнули палку.
Затем, в 423 году до Р. Х., Перикл, этот вождь демократов, строитель
Парфенона, покровитель Эсхила и Фидия, ученик Зенона и Анаксагора и друг
Дамона, уверовав в то, что война со Спартой -- дело весьма вероятное,
намеренно предпринял шаги, сделавшие ее неизбежной.
Речь шла вовсе не о безопасности Афин.
Спартанцы решились воевать, говорит афинянин Фукидид, поскольку боялись
увеличения мощи Афин и видели, что большая часть Греции уже им подчинилась.
Спарта и иные греческие города, будучи встревоженными амбициями Афин,
при всякой возможности создавали оборонительные союзы.
Афины, будучи встревоженными этими оборонительными союзами, принялись
создавать собственные оборонительные союзы, направленные против
оборонительных союзов, создаваемых, чтобы оборониться от Афин.
Вся Греция обратилась в пороховой погреб оборонительных союзов.
Каждая сторона называла другую агрессором.
Обе были правы.
Дипломатия оказалась бессильной.
Дипломатия всегда оказывается бессильной.
Люди, лучше всех разбирающиеся в дипломатии, не разбираются решительно
ни в чем, а специалисты по международным отношениям, как правило, приносят
своей стране не больше пользы, чем специалисты по хиромантии и френологии.
В жизненном цикле любой нации наступают времена, когда, какое решение
ни прими, всякое будет неверным, и что ни делай, все равно сделаешь
глупость.
Перикл начал с того, что закрыл для мегарян порты афинской империи.
Затем он удвоил дань, сбираемую с Потидеи, основанного коринфянами и
подвластного Афинам города в Малой Азии. Потидея с этим не согласилась, и он
отправил туда для долгой, затянувшейся на два года осады внушительную армию,
в которой и служили Сократ с молодым Алкивиадом.
Когда город пал, Перикл уже покинул сей мир.
Затем он влез в конфликт между Коринфом и островом Керкирой,
расположенным далеко к северу от западных берегов Греции. Керкира попросила
о помощи. Афины увидели шанс набрать несколько очков, теоретически соблюдая
условия перемирия со Спартой. Перикл послал на Керкиру корабли для
осуществления миссии мира и защиты тамошних афинских интересов: пока эти
корабли не пришли на Керкиру, никакие афинские интересы там и не ночевали.
-- Теперь вы сами видите, -- жаловались коринфяне на совете, собранном
в Спарте, -- что Афины строят козни против вас и ваших союзников. На наш
взгляд, вам еще никогда не приходилось задумываться о том, до какой степени
афиняне во всем не схожи с вами.
И коринфский оратор подчеркнул контраст:
-- Афиняне -- сторонники новшеств, скоры на выдумку и умеют быстро
осуществить свои планы. Вы же, напротив, ничего нового не выдумываете, а
просто держитесь за старое.
Ответ афинской делегации никак не назовешь примирительным.
-- Соображения справедливости никого еще не заставили упустить
представившийся случай расширить свое могущество с помощью силы.
Слабый должен уступать сильнейшему, это всегда было правилом.
-- Затяжная война, -- предупредили афиняне, -- обычно приносит обеим
сторонам разного рода случайности, которыми управлять невозможно, и как
сложится дело в конце концов -- неясно.
Спартанцы склонялись к тому, чтобы противодействовать афинянам, однако
их царь высказался за переговоры.
-- Я советую пока не браться за оружие, а сначала отправить в Афины
послов с жалобами. Если афиняне хоть в чем-нибудь уступят нашим послам --
тем лучше.
Когда страна затевает войну, сказал он, закончить ее не так-то просто,
и достичь почетного мира -- дело тоже не легкое. Он боялся продолжительной
войны, которая достанется в наследство их детям.
-- И пусть вас не смущают упреки в медлительности и нерешительности.
Эта черта, в сущности, есть только сознательная благоразумная политика.
Спарта объявила мобилизацию и направила в Афины посольство.
Перикл был непреклонен, он не верил в благотворность компромисса.
-- Пусть вас не тревожит мысль, что вы начали войну из-за пустяков.
Если вы уступите в одном пункте, то они тотчас же потребуют новых, еще
больших уступок, полагая, что вы и на этот раз также уступите из страха.
Он счел нужным посоветовать афинянам то же, что и ранее:
-- Вы должны поддержать общее решение, даже если нас постигнет неудача.
Если они нападут на нашу землю по суше, то мы нападем на них на море. И мы
не должны в порыве гнева вступать с ними в решающий бой, ибо они далеко
превосходят нас силами. Если мы даже и победим на суше, то нам опять
придется сражаться с ними. А потерпи мы неудачу, мы потеряем и наших
союзников.
Афинам следует тянуть время на суше, позаботиться о флоте и не делать
ничего, что могло бы поставить под угрозу сам город.
-- Я опасаюсь гораздо больше наших собственных ошибок, чем вражеских
замыслов. Нам следует иметь в виду, что война неизбежна.
Такова была речь Перикла.
В первый год войны Спарта, не встречая сопротивления, вторглась в
Аттику и опустошила земли за городскими стенами, между тем как Афины послали
к берегам Пелопоннеса боевые корабли, дабы они опустошили тамошние земли и
разрушили укрепленные передовые посты.
Перикл собрал внутрь стен сельских жителей с их имуществом, а их овец и
скот переправил на острова. Непривычные к городской жизни и не доверяющие
