муж, жена которого вылила ему на голову ночной горшок?
-- Но ты ведь только слышал об этом! -- с шутливым гневом воскликнул
Сократ. -- Видеть-то ты этого не видел.
-- Нет, да и слышать не слышал. Я сам это выдумал!
-- О Алкивиад! Все-таки ты сведешь меня в могилу.
Этот, считающийся подложным, диалог между Сократом и Алкивиадом
является последним из их диалогов, которыми мы располагаем.
24
Быстрота, с которой распространились слухи об участии Алкивиада в
изуродовании герм, удивила даже тех, кто их распустил. Все-таки, как
правило, в нечестие и измену отчаянного вояки люди верят с трудом.
Как правило, вояка почитается за человека искренне благочестивого и
обладающего выдающимся умением сочетать свои религиозные верования с вполне
мирскими поступками, человека, который, как отозвались афиняне о спартанцах,
с наибольшей откровенностью верует, что приятное ему -- правильно, а
отвечающее его духовным и личным потребностям -- всегда нравственно и
наилучшим образом годится для нации.
Осквернение этих общественных икон произошло в самый канун отправки
экспедиции в Сиракузы.
Город отличался религиозностью, так что повреждение каменных идолов
было сочтено неблагоприятным для миссии предзнаменованием. На Алкивиада
обвинения возводились теми из горожан, кто пуще прочих ему завидовал, они-то
и заявили, что изуродование герм имело целью свержение демократии.
Трудновато поверить, что генерал, более всех прочих ратовавший за
отправку экспедиции, совершил вместе с друзьями акт вандализма, который мог
привести к ее отмене, однако представителям власти, не относившимся к числу
друзей Алкивиада, это соображение не казалось особо весомым.
Обладавший отменным нюхом Алкивиад потребовал, чтобы его немедля отдали
под суд и, если он будет сочтен виновным, приговорили к смерти, а если не
будет -- разрешили отплыть в Сицилию.
Но враги Алкивиада, опасаясь его популярности в армии, к этому времени
собравшейся в городе, добились, чтобы он отплыл в Сиракузы в назначенный
прежде срок. Они задумали, пока он отсутствует, состряпать еще более
порочащий Алкивиада обвинительный акт, а там уж и отозвать его домой для
суда, пока его приверженцы будут далеко.
Он отплыл в назначенный срок.
Стояла уже середина лета, когда флот афинян поднял паруса.
Союзники вместе с кораблями, несущими зерно и вооружение, в большинстве
своем собирались на Керкире, чтобы затем единой армадой пересечь Ионийское
море.
Сами же афиняне и те из союзников, что находились в Афинах, пришли под
вечер назначенного дня в Пирей, дабы подготовить корабли к выходу в море.
Прочий народ, фактически все население Афин -- и граждане, и иностранцы --
также пошли с ними, посмотреть, как они отплывут. Зрелище получилось
волнующее. С теми из уходящих в море, кто родился на этой земле, пришли,
чтобы проводить их, близкие люди -- друзья, родные и сыновья, -- и в поход
воины уходили полные надежд и полные в то же самое время сожалений, ибо,
думая о победах, которые могут их ожидать, они думали также о тех, кого они,
может быть, никогда уже не увидят, ибо долог был путь, в который они
отправлялись.
В этот миг, когда они расставались с близкими, размышляя о риске,
ожидающем их впереди, предстоящие опасности представились им яснее, чем в
день решающего голосования в Народном собрании.
И все же мощь собранной армии и открывшийся перед ними вид
разнообразнейшего вооружения укрепляли их дух.
Определенно в эту экспедицию уходили самые дорогостоящие и красивые
эллинские войска, когда-либо выступавшие из одного-единственного города.
Другие армии, быть может и превосходившие эту числом, отправлялись лишь в
короткие походы и вооружены были обычным образом. А эта экспедиция
задумывалась как долговременная, и вооружение ее предназначалось для двух
видов сражений -- морских и сухопутных. На все корабли были набраны самые
лучшие команды, какие удалось отыскать. Было к тому же объявлено, что
капитаны получат плату сверх той, что предоставляется государством, и они
немало потратили средств на носовые фигуры и общее убранство кораблей, ибо
каждый из них старался, чтобы его корабль выделялся красотою и
быстроходностью. Что до наземных сил, то их составляли самые отборные мужи,
и здесь тоже было много соперничества, и много было усилий приложено каждым
по части вооружения и доспехов. Таким образом, афиняне соревновались друг с
другом, остальным же эллинам все это представлялось скорее демонстрацией
богатства и мощи, чем военным предприятием, направленным на сокрушение
врага.
Ста тридцати четырем триремам и еще двум пятидесятивесельным кораблям с
Родоса предстояло, выйдя с Керкиры, вместе пересечь Ионийское море и затем
направиться к Сицилии. Из этих трирем сто принадлежали Афинам, остальные же
Хиосу и прочим союзникам. Они несли пятьдесят одну сотню гоплитов, из
которых пятнадцать сотен образовал личный состав афинской армии, а еще семь
были набраны из малоимущих классов, представители коего служили обычно
гребцами, но в особенных случаях, вроде этого, поступали гоплитами в
десантные войска. Лучников было полным числом четыреста восемьдесят, из них
восемьдесят с Крита, имелось также семьсот пращеметателей с Родоса и сто
двадцать изгнанников из Мегары, состоявших в легких войсках; один конный
транспорт вез тридцать лошадей.
Таковы были силы первого экспедиционного корпуса, отправившегося
воевать за море.
Припасы для него везли тридцать транспортных кораблей, на которых
находились также пекари, каменщики, плотники и разного рода орудия для
строительства стен; а помимо транспортных было сто небольших вспомогательных
судов. И кроме всего этого множество судов и суденышек добровольно
сопровождало экспедицию, имея торговые цели.
В Пирее, когда подготовка закончилась и армия погрузилась на корабли,
звуки трубы призвали всех к молчанию, и, перед тем как отплыть, были
вознесены обычные в таких случаях молитвы -- не каждой судовой командой в
отдельности, но всеми сразу, повторявшими слова за глашатаем. Вся армия
налила в чаши вино, и все, начальники и воины, совершили возлияние из
золотых и серебряных чаш. Затем, когда гимн был допет и возлияние совершено,
они вышли в море, плывя поначалу колонной, а затем, до самой Эгины, двигаясь
наперегонки. Афинские корабли показали хорошую скорость, плывя к Керкире,
где собирались прочие союзные силы.
Тринадцатилетий Платон видел, как они уходили. Он стоял на подпорной
стене вместе с дядей своим, Критием.
Никто не видел, как они возвращались.
Да они и не вернулись.
В самом скором времени из трех генералов остался один Никий.
Ламах пал в бою, а Алкивиад, вызванный на родину, чтобы предстать перед
судом, вместо того отправился в Спарту, унося с собой множество секретов и
полезных рекомендаций. В одном из городов Сицилии, через которые он
проезжал, какой-то афинянин узнал его.
-- Ты не доверяешь своей родине, Алкивиад, не веришь, что она поступит
с тобой по чести? -- неодобрительно спросил этот человек.
-- Верю, во всех прочих делах, -- ответил Алкивиад. -- Но когда на кону
моя жизнь, я не поверю и матери, чтобы она при голосовании не положила
ошибкой вместо белого камня черный.
Спартанцам же он сказал:
-- Демократия смехотворна. Вы только взгляните, что сотворили эти
демократы со мной!
Он посоветовал спартанцам направить на Сицилию военных советников
высокого ранга, а также триремы и войска, посоветовал вновь вторгнуться в
Аттику и остаться в ней вместо того, чтобы возвращаться каждую осень
домой, как они делали прежде. Наивернейший способ навредить врагу состоит в
том, чтобы узнать, какого рода нападения он боится сильнее всего, и оное
произвести.
-- Вот вы только что и узнали -- от меня.
К этому его совету спартанцы отнеслись с недоверием.
-- Получится, что мы нарушили договор и положили конец перемирию.
Алкивиад откинул голову назад и расхохотался.
-- Вы действительно верите, что не воюете с афинянами сейчас, нападая
на друзей противника и помогая его врагам? Воюете, да еще как.
Он растревожил их, изложив свою теорию домино, но не сказав, однако ж,
что сам ее выдумал.
-- Если вы не сразитесь с ними сейчас, в Сиракузах, позже вам придется
драться с ними в Спарте, и на их стороне будет вся Сицилия. Откуда вы
получаете зерно?
-- По большей части выращиваем сами.
-- А остальное?
-- Привозим из Сицилии.
-- Не нужна вам никакая Сицилия. Афиняне сделали глупость, отправив
войска в Сицилию, а себя оставив без защиты.
Того, что это была его идея, он им тоже не сказал.
Спарта последовала его совету, и с превосходными результатами. Алкивиад
же завоевал сердца своих новых земляков, отпустив длинные волосы, купаясь в
холодной воде, питаясь грубым хлебом и вообще с невероятной стремительностью
приспосабливаясь к их образу жизни.
Одно из завоеванных им сердец принадлежало жене царя Агиса. Рожденного
ею ребенка она, лаская, называла Алкивиадиком.
Из Спарты Алкивиад едва унес ноги. Он поступил на службу к персу
Тиссаферну. Успев послужить и Афинам, и Спарте, он мог дать хороший совет
касательно и тех и других.
В Сицилии Никий к этому времени потерпел поражение.
Впрочем, сначала он запросил и получил вторую армаду, не меньшую
первой. Этот маневр Никия, имевший целью отзыв миссии, провалился. Война
продолжалась. В последней из происшедших за два ее года битв Никий со своей
армией в очередной раз отступил и разбил лагерь в горах.
Корабли они потеряли, гавань была заперта.
На следующий день сиракузяне напали, захватив их врасплох, атакуя со
всех сторон и до наступления ночи осыпая метательными снарядами.
Обратившиеся в бегство афиняне и без того пребывали в жалком состоянии из-за
недостатка съестных припасов и всего самого необходимого. Когда пришел день,
Никий возобновил отступление, сиракузяне же с союзниками продолжали теснить
их.
Афиняне двинулись к реке Ассинаре, частью из-за того, что считали --
атакуемые отовсюду конницей и иными войсками, -- будто, перейдя реку, они
улучшат свое положение, частью же по причине утомления и жажды. Дойдя до
реки, они в беспорядке бросались в нее, причем каждый желал перейти ее
первым. Враги же, тесня афинян, затрудняли переправу. Так как афиняне были
вынуждены продвигаться вперед густой толпой, они падали под ноги друг другу
и топтали упавших, и некоторые погибали сразу, а иных, опутанных снаряжением
и отягощенных поклажей, уносило потоком. Между тем сиракузяне, выстроившись
на противоположном обрывистом берегу реки, осыпали стрелами афинян,
большинство которых, оказавшись на глубине, жадно пили воду. Что до
пелопоннесцев, принимавших участие в этой войне, то они, разумеется, подошли
к самой кромке воды и убивали афинян, главным образом находившихся в реке.
Вода сразу стала нечистой, но афиняне продолжали пить ее, илистую,
окрашенную кровью, и многие даже дрались между собой, чтобы первыми утолить
жажду.
Наконец, когда мертвые уже грудами лежали в воде и большая часть армии
была уничтожена -- одни погибли в реке, другие, ее пересекшие, были
изрублены конницей, -- Никий сдался, сказав, что с ним они могут поступать
как им угодно, но пусть прекратят избиение его солдат.
Сиракузяне и их союзники объявили сбор войск и, прихватив добычу и
столько пленных, сколько смогли, вернулись в свой город.
Никия они предали мечу -- человека, говорит Фукидид, который меньше
