Охотничьего ножа -- тоже. И вообще у него не было никакого оружия,
которым он мог бы ударить или заколоть Макуотта. Тогда Йоссариан
мертвой хваткой схватил Макуотта за воротник комбинезона, резко дернул
и заорал, чтобы Макуотт набирал, набирал, набирал высоту. Земля все
еще неслась под ними, холмы мелькали слева и справа выше самолета.
Макуотт глянул через плечо на Йоссариана и весело рассмеялся, точно
Йоссариан пришел порадоваться вместе с ним. Руки Йоссариана
скользнули по шее Макуотта,сдавили горло. Макуотт одеревенел.
-- Набирай высоту, -- сквозь стиснутые зубы недвусмысленно
приказал Йоссариан тихим, угрожающим голосом, -- или я придушу тебя.
Настороженно застыв, Макуотт увеличил обороты и начал постепенно
набирать высоту. Пальцы Йоссариана ослабли, соскользнули с плеч
Макуотта и бессильно повисли. Он больше не сердился. Ему было
стыдно. Когда Макуотт обернулся, Йоссариан не знал, куда ему девать
руки: он стыдился своих рук, они словно омертвели. Макуотт уперся в
него взглядом, в котором не было и тени дружелюбия.
-- Парень, -- сказал он холодно, -- ты, должно быть, в скверной
форме. Тебе бы лучше отправиться домой.
-- Не отпускают, -- ответил Йоссариан, пряча глаза, и незаметно
ретировался.
Спустившись из пилотской кабины, он уселся на полу, понурив
голову. Его мучили угрызения совести. Он был весь в поту.
Макуотт взял курс прямо на аэродром. Интересно, подумал Йоссариан,
побежит ли Макуотт в оперативный отдел к Пилтчарду и Рену, чтобы
пожаловаться на Йоссариана и потребовать, чтобы Йоссариана никогда
не назначали на его самолет, как бегал тайком сам Йоссариан с
просьбой избавить его от полетов с Доббсом, Хьюплом и Орром, а также с
Аарфи, хотя неизменно наталкивался на отказ. Никогда прежде он не
видел Макуотта недовольным -- тот всегда пребывал в наилучшем
расположения духа. И теперь Йоссариан размышлял, не потерял ли он в
лице Макуотта еще одного друга.
Но, выходя из самолета, Макуотт ободряюще подмигнул ему и, когда
они в джипе возвращались в эскадрилью, беззлобно разыгрывал
легковерного нового второго пилота и бомбардира, хотя ни словом не
обмолвился с Йоссарианом. Только когда все четверо сдали на склад
парашюты и Макуотт с Йоссарианом вдвоем направились к палаткам,
загорелое веснушчатое шотландско-ирландское лицо Макуотта внезапно
осветилось улыбкой и он игриво ткнул кулаком Йоссариана под ребро.
-- Подонок ты этакий, -- засмеялся он. -- Ты что. правда хотел меня
убить?
Йоссариан виновато ухмыльнулся и покачал головой:
-- Да нет, вряд ли.
-- Не думал, что на тебя это так скверно подействует. Слушай,
парень, ты бы поговорил с кем-нибудь насчет своего состояния.
-- Я со всеми об этом говорю. Но ты-то какого дьявола вытворяешь
такие штуки? Ты что, не слышал меня по переговорному устройству?
-- Слышал, но не верил, что ты это всерьез.
-- А тебе самому бывает страшно?
-- Надо бы, чтоб было, да не боюсь.
-- Даже в бою?
-- Наверное, у меня извилин не хватает, -- застенчиво засмеялся
Макуотт.
-- Мне и так угрожает тысяча смертей, -- заметил Йоссариан, -- а ты,
кажется, задался целью найти еще один способ укокошить меня.
Макуотт опять улыбнулся:
-- Держу пари, когда я проношусь над твоей палаткой, у тебя душа
уходит в пятки, а?
-- Я чуть не умираю со страху. Я ведь тебе говорил.
-- Я думал, что ты жаловался только на шум. -- Макуотт пожал
плечами. -- Как я рад, как я рад, мы попали к черту в ад! -- пропел он.
-- В общем, я так понимаю, мне с этим придется кончать.
И все-таки Макуотт был неисправим. Хотя он действительно
перестал летать над палаткой Йоссариана, но не упускал случая молнией,
с пронзительным ревом пронестись над самым пляжем, над плотом и над
уединенной песчаной ложбинкой, где Йоссариан или нежился с сестрой
Даккит, или играл в покер, безик или черви-козыри с Нейтли, Данбэром и
Заморышем Джо. Йоссариан встречался с сестрой Даккит почти ежедневно
под вечер, когда оба бывали свободны, и отправлялся с ней на пляж.
Узкая длинная полоса дюн высотой по плечо отделяла их от того места,
где офицеры и рядовые плавали голышом. Нейтли, Данбэр и Заморыш Джо
обычно тоже приходили в это время. Иногда к ним присоединялся Макуотт,
частенько и Аарфи, который, как правило, являлся на пляж в полной
форме и не снимал ничего, кроме ботинок и фуражки:
Аарфи никогда не купался. Все остальные носили плавки -- из
уважения к сестре Даккит, а также к сестре Крэмер. Сестра Крэмер
всегда сопровождала сестру Даккит и Йоссариана на пляж и обычно с
высокомерным видом усаживалась поодаль, метрах в десяти от них.
Никто, кроме Аарфи, не обращал внимания на голых летчиков, загорав-
ших неподалеку или нырявших с огромного, добела отмытого морем
плота, который прыгал на волнах за песчаной косой. Сестра Крэмер
сидела в одиночестве: она сердилась на Йоссариана и была разочарована
в сестре Даккит.
Сестра Даккит презирала Аарфи, и это было одно из ее достоинств,
ценимых Йоссарианом. Иногда в сумерках Они лежали на пляже, и в такие
минуты ее близость давала ему утешение и успокоение. Он любил ее --
безмятежную, мягкую, отзывчивую, любил за преданность, которую она
демонстрировала с гордостью. Заморыш Джо тоже жаждал приласкать сестру
Даккит, и Йоссариан не раз осаживал его сердитым взглядом. Сестра
Даккит кокетничала с Заморышем Джо, желая распалить его посильней, а
когда Йоссариан унимал ее, толкнув локтем или кулаком, в ее круглых
светло-карих глазах мелькало огорчение.
Пока они играли в карты на полотенце, на белье или одеяле, сестра
Даккит, сидя спиной к дюнам, тасовала запасную колоду. А когда не
тасовала карты, косилась в карманное зеркальце и подмазывала тушью
загнутые рыжеватые ресницы. Иногда она ухитрялась спрятать нес-
колько карт из колоды, и они обнаруживали пропажу только в процессе
игры. Когда, раздраженно отшвырнув карты, они колотили ее по рукам и
ногам, обзывали разными нехорошими словами и требовали, чтобы она пе-
рестала дурачиться, сестра Даккит хохотала во все горло и вся
светилась от удовольствия. Заметив, что игроки как-то особенно
напряженно задумались, она принималась бессмысленно болтать, а когда
они начинали еще сильней бить ее кулаками по рукам и ногам, требуя,
чтобы она заткнулась, на щеках сестры Даккит разгорался счастливый
румянец. Когда взоры Йоссариана и его приятелей устремлялись на нее,
сестра Даккит упивалась подобным вниманием и радостно трясла
короткой каштановой челкой.
По вечерам, когда Йоссариана одолевала душевная маята, он брал
два одеяла и отправлялся с сестрой Даккит на пляж. Над ними, на
холодном, черном, как тушь, небе, светились крохотные ледяные звезды.
На призрачной лунной дорожке покачивался плот: казалось, его уносит
в открытое море.
Сестра Крамер перестала разговаривать со своей лучшей подругой,
сестрой Даккит, из-за ее связи с Йоссарианом. Но она по-прежнему
ходила повсюду с сестрой Даккит: ведь та была ее лучшей подругой.
Сестра Крэмер не одобряла поведения Йоссариана и его друзей. Когда
они вставали и шли купаться вместе с сестрой Даккит, сестра Крамер
тоже вставала и шла купаться,сохраняя все ту же десятиметровую
дистанцию. И в воде она молчаливо держалась от них на расстоянии
десяти метров, презрительно вздернув нос. Если они смеялись и
плескались, то и она смеялась и плескалась;если они ныряли - и она
ныряла;если они заплывали на песчаную косу и отдыхали там,то сестра
Крэмер тоже заплывала на песчаную косу и тоже отдыхала там. Они
выходили из воды -- она тоже выходила, вытирала плечи полотенцем и
усаживалась в сторонке, на свое место, прямая, как доска, и вокруг
ее льняных волос сиял радужный солнечный нимб. Сестра Крэмер была
готова заговорить с сестрой Даккит, если бы та покаялась и принесла
извинения. Но сестра Даккит предпочитала, чтобы все оставалось, как
есть. Ей уже давно хотелось дать сестре Крэмер хорошего шлепка, чтобы
та заткнулась.
Сестра Даккит находила Йоссариана очаровательным и уже занялась
его перевоспитанием. Она любила смотреть на него, когда, уткнувшись
лицом в песок, он дремал, обняв ее одной рукой, или когда с мрачным
видом наблюдал, как бесконечной чередой катились незлобивые волны,
прирученные, точно щенки, резвились у берега, прыгали на песок и
затем рысцой убегали обратно. Когда он молчал, сестра Даккит
чувствовала себя спокойно. Она знала, что не докучает ему, и, пока он
дремал или предавался размышлениям, старательно полировала и красила
ногти. Дрожащие струи теплого предвечернего бриза осторожно ворошили
песок. Ей нравилось глядеть на его широкую, длинную, мускулистую
спину, покрытую безупречной бронзовой кожей.
С сестрой Даккит Йоссариан никогда не чувствовал себя одиноким.
Хотя характер у сестры Даккит был достаточно капризный, она умела
вовремя и смолчать. Вид обширного и бескрайнего океана преследовал и
терзал Йоссариана. В то время как сестра Даккит полировала ногти, он
оплакивал всех людей, нашедших смерть под волнами. Наверняка их было
уже больше миллиона. Что сталось с ними? Какие твари изъели их плоть?
Он представил себе ужасающее бессилие легких, которым нечем дышать под
многотонной толщей воды. Йоссариан следил за рыбачьими лодками,
военными катерами, снующими взад-вперед; они казались нереальными, не
верилось, что там, на борту, люди обычного, нормального роста
занимаются своими делами. Он посмотрел в сторону каменистой Эльбы и
машинально поднял глаза в поисках пушистого, белого, похожего на
луковицу облака, в котором исчез Клевинджер. Он вглядывался в
туманный итальянский горизонт и думал об Орре. Клевинджер и Орр. Куда
они девались?
Однажды в час заката Йоссариан стоял на дамбе и заметил замшелое
бревно, которое прибой нес прямо на него. И вдруг он неожиданно понял,
что перед ним утопленник со вздувшимся лицом. Это был первый покой-
ник, которого он видел в своей жизни. Ему безумно захотелось жить. И
он бросился к сестре Даккит, чтобы прильнуть к ее телу. С тех пор он
начал пристально всматриваться в каждый плывущий по волнам предмет,
боясь опознать обезображенный труп Клевинджера или Орра.
Он был готов к любому ужасному сюрпризу, но только не к тому, что
преподнес ему однажды прямо средь бела дня Макуотт. Среди полного
покоя и тишины откуда-то издалека бурей налетел самолет Макуотта. С
неистовым ревом и грохотом он пронесся над береговой полосой, над
пляшущим плотом, на котором голышом стоял светловолосый бледный
Малыш Сэмпсон. Даже издали было видно, насколько он худ. Паясничая, он
подпрыгнул, но в этот момент мчащийся самолет, то ли в результате
шаловливого порыва ветра, то ли в результате чепухового просчета
Макуотта, будто слегка провалился и пропеллером рассек тело Малыша
Сэмпсона пополам.
Даже те, кто не был на пляже, живо, со всеми подробностями
помнили, что произошло дальше. Сквозь сокрушительный, оглушающий рев
моторов просочилось коротенькое,тихонькое, но отчетливо слышимое:
-"Тссс!"
На плоту остались стоять только две белые костлявые ноги Малыша
Сэмпсона, каким-то образом еще связанные между собой сухожилиями у
окровавленных, перерезанных бедер. Казалось, ноги простояли как
вкопанные целую минуту, а потом со слабым всплеском опрокинулись в
море и перевернулись так, что из воды торчали только гипсово- белые
пятки и ступни с карикатурными пальцами.
На берегу разразился ад. Невесть откуда появилась сестра Крамер и
истерически зарыдала на груди у Йоссариана. Одной рукой он
