неловкая, грозная тишина. Стыдясь самого себя, Йоссариан горячо
молился, чтобы Данбэр держал язык за зубами. Данбэр опустил глаза, и
подполковник Корн понял, что бой выигран.
-- Кажется, вы не испытываете особого желания еще разок навестить
Болонью? -- продолжал он с нескрываемым презрением. -- Учтите: мы с
полковником Кэткартом приложили много сил, чтобы получить для вас этот
"полет за молоком". Но если вам больше хочется лететь на Болонью,
Специю и Феррару, то это мы можем организовать в два счета. -- Его
глаза угрожающе поблескивали за стеклами очков без оправы, на
квадратном тяжелом подбородке темнела щетина. -- Только дайте мне
знать, и я вам это тут же устрою.
-- Я готов, -- бойко откликнулся Хэвермейер и опять хвастливо
заржал. -- Мне нравится летать на Болонью, прямо с горизонтального
полета заходить на цель, засунув башку в прицел, и слушать, как вокруг
рвутся снаряды, Мне только весело делается, когда после полета на меня
набрасываются с руганью и обзывают всякими похабными словами. Даже
рядовые до того распаляются, что костерят меня на чем свет стоит. Того
и гляди, двинут в зубы.
Подполковник Корн, не глядя на Хэвермейера, ласково потрепал его
по щеке и сухо обратился к Данбэру и Йоссариану:
-- Клянусь вам всеми святыми, никто больше нас с полковником
Кэткартом не переживает из-за паршивых итальяшек, что живут в той
деревушке. Не забывайте: войну начали не мы, а Италия. И агрессорами
были не мы, а Италия. Продолжайте инструктаж, Дэнби. И позаботьтесь,
чтобы они уяснили себе всю важность получения на снимках кучного узора
бомбометания.
-- О нет, подполковник, -- выпалил майор Дэнби и часто-часто
замигал. -- Для данной мишени это не годится. Я приказал им класть
бомбы на расстоянии двадцати метров друг от друга, чтобы перекрыть
дорогу на всю длину деревни, а не в одном только месте. При рассеянием
бомбометании завал получится более эффективным.
-- Завал как таковой нас не волнует, -- сообщил подполковник Корн. --
Полковник Кэткарт хочет получить хорошие, четкие фотоснимки, которые
не стыдно будет послать в вышестоящие инстанции. Не забудьте, что
генерал Пеккем прибудет сюда на основной инструктаж, а вы ведь
знаете, как он неравнодушен к узору бомбометания. Кстати, майор, вам
бы следовало поторопиться и убраться отсюда до его прихода. Генерал
Пеккем вас не выносит.
-- О нет, подполковник, -- услужливо поправил майор Дэнби, -- это
генерал Дридл меня не выносит.
- Генерал Пеккем вас тоже не выносит. Фактически вас никто не
выносит. Кончайте свое дело, Дэнби, и исчезайте. Инструктаж проведу я.
-- ...Где тут майор Дэнби? -- спросил полковник Кэткарт, прибывший
на основной инструктаж вместе с генералом Пеккемом и полковником
Шейскопфом.
-- Едва завидев вашу машину, он попросил разрешения уйти, -- ответил
подполковник Корн. -- Он подозревает, что генерал Пеккем его не любит.
А инструктаж все равно собирался проводить я. У меня это получится
лучше.
-- Чудесно, -- сказал полковник Кэткарт. -- А впрочем, нет, --
секундой позже поправился он, припомнив, как выступил подполковник
Корн в присутствии генерала Дридла на инструктаже перед налетом на
Авиньон. -- Я буду инструктировать сам.
Полковник Кэткарт вбил себе в голову, что он один из любимцев
генерала Пеккема. Взяв руководство инструктажем в свои руки, он
швырял в лицо чутко внимающих ему подчиненных отрывистые фразы с
бесстрастной, твердой, грубоватой интонацией, заимствованной им у
Дридла. Он знал, что, стоя на помосте в своей рубашке с расстегнутым
воротником, черными с проседью волосами, он выглядит весьма
колоритно. Он несся по волнам собственного красноречия,
непроизвольно утрируя свойственные генералу Дридлу отдельные
неправильности в произношении, и его нисколько не пугал
неизвестный полковник, прибывший вместе с генералом Пеккемом, пока
он вдруг не вспомнил,что генерал Пеккем ненавидит генерала Дридла.
Тут его голос осекся, а всю его самоуверенность как ветром
сдуло. Сгорая от конфуза, он еле ворочал языком и едва соображал, что
говорит. И тут он вдруг безумно испугался полковника Шейскопфа. Еще
один полковник на этом участке фронта означал нового соперника,
нового врага, еще одного ненавистника. А этот к тому же был,очевидно,
жесткий малый. Страшная догадка осенила полковника Кэткарта: а вдруг
полковник Шейскопф уже успел подкупить всех находящихся в зале, чтобы
они застонали хором, как тогда, перед налетом на Авиньон? Удастся ли
ему утихомирить их? Какими синяками и шишками все это чревато?
Полковника Кэткарта объял такой страх, что он уже был готов призвать
на помощь подполковника Корна. Кое-как он сумел взять себя в руки и
провести сверку часов. Сделав это, он понял,что выиграл свой бой,
поскольку теперь он мог закончить инструктаж,когда ему
заблагорассудится. Критический момент остался позади. Ему хотелось с
торжеством и злорадством рассмеяться в лицо полковнику Шейскопфу. Он
с блеском вышел из трудной ситуации и завершил инструктаж
вдохновенным эпилогом, который -- он ощущал это каждой клеточкой
своего тела -- явился мастерской демонстрацией красноречия и хорошего
тона.
-- Итак, - воззвал он, -- сегодня у нас весьма почетный гость,
генерал Пеккем из специальной службы, человек, который снабжает нас
бейсбольными битами, комиксами и развлекает нас выступлениями
концертных бригад ОСКОВ. Генералу Пеккему посвящаю я предстоящий
налет. Идите и бомбите -- во имя меня, во имя родины, во имя бога и во
имя великого американца генерала Пеккема. И позаботьтесь влепить все
ваши бомбы в пятачок!
30. Данбэр.
Йоссариана больше не волновало, куда упали его бомбы, хотя он и
не позволил себе зайти так далеко, как Данбэр: тот сбросил бомбы в
нескольких сотнях метров от деревни и вполне мог угодить под
военно-полевой суд, если бы кому-нибудь удалось доказать, что он
сделал это преднамеренно. После этого налета Данбэр, не сказав ни
слова никому, даже Йоссариану, смылся в госпиталь. Пребывание в
госпитале внесло в его душу не то просветление, не то полную сумятицу
-- трудно сказать, что именно.
Теперь Данбэр смеялся редко и производил впечатление человека
конченого. Он вызывающе рычал на старших по званию, даже на майора
Дэнби. С капелланом он держался угрюмо, грубил и богохульствовал.
Капеллан, который тоже казался конченым человеком, стал побаиваться
Данбэра. Поход капеллана к Уинтергрину не привел ни к чему. Уинтергрин
был слишком занят, чтобы лично принять капеллана. Его помощник -- малый
с нахальной рожей -- вынес капеллану краденую зажигалку "Зиппо" в
качестве подарка и снисходительно сообщил, что Уинтергрин по горло
занят фронтовыми делами и не может тратить время на такие пошлые
пустяки, как норма боевых вылетов. Капеллана сильно беспокоило
состояние Данбэра, а еще больше, особенно после исчезновения Орра, --
состояние Йоссариана. Капеллану, который жил в мрачном одиночестве в
просторной палатке с остроконечной крышей, казавшейся ему по ночам
крышей гробницы, было непонятно, как это Йоссариан предпочитал жить
один, без соседей по палатке.
Снова назначенный ведущим бомбардиром, Йоссариан летал с
Макуоттом. В этом было единственное утешение, хотя все равно Йоссариан
чувствовал себя абсолютно беззащитным. Ведь в случае чего он не мог
бы ни отбиться, ни отстреляться. Со своего кресла в носовой части он
даже не видел Макуотта и второго пилота. Единственное, что он мог
видеть, -- это лунообразную физиономию Аарфи. Из-за этого напыщенного
идиота Йоссариану в конце концов изменила выдержка и были минуты в
полете, когда его охватывали судорожная ярость и отчаяние и он жаждал,
чтобы его понизили в должности и перевели на ведомый самолет. Там
бы он сидел перед заряженным пулеметом, а не перед этим совершенно
ему не нужным прицелом точного бомбометания. Будь у него мощный,
тяжелый пулемет, он в порыве злобной мстительности схватил бы его
двумя руками и разрядил во всех тиранивших его демонов: в темные,
дымчатые клубки зенитных разрывов; в невидимых с воздуха немецких
зенитчиков, которым он не причинил бы ни малейшего вреда своим
пулеметом, даже если бы ему хватило времени открыть огонь; в
Хэвермейера и Эпплби, что сидели в ведущем самолете,за их бесстрашный
лобовой заход на цель с горизонтального полета во время второго
рейда на Болонью,когда Орру в последний раз разнесли один из
двигателей и его машина зарылась в море где-то между Генуей и Специей
незадолго до того, как разыгрался короткий шторм.
На самом же деле он и тяжелым пулеметом мало что мог бы сделать --
разве зарядить его и дать несколько пробных очередей. Проку от
пулемета было не больше, чем от бомбового прицела. Он мог бы разрядить
обойму в немецкие истребители, но немецкие истребители больше не
показывались. Он не мог даже развернуть пулемет и наставить дуло в
жалкие физиономии Хьюпла и Доббса, чтобы заставить их повернуть домой
и бережно посадить самолет, как он это уже однажды проделал с Малышом
Сэмпсоном. Именно так он и хотел поступить с Доббсом и Хьюплом во
время их жуткого первого налета на Авиньон в тот момент, когда
понял, в какой фантастический переплет попал; он находился тогда в
ведомом самолете с Доббсом и Хьюплом, а звено вели Хэвермейер и
Эпплби. Доббс и Хьюпл, Хьюпл и Доббс -- да кто они вообще такие? Какая
дикость -- нестись в воздухе на высоте двух миль, когда от смерти тебя
прикрывают всего лишь один- два дюйма металла и судьба твоя вверена
двум неумелым, скудоумным, жалким и совершенно чужим тебе людям, таким
как безусый сопляк Хьюпл и психопат Доббс.
Да, конечно, летать с Макуоттом было куда спокойнее. Но и с
Макуоттом летать было опасно: он слишком любил летать, и, когда они с
Йоссарианом возвращались с тренировочного полета, Макуотт повел
воющую машину в дюйме от земли.
Макуотт хотел выдрессировать нового бомбардира из резервного экипажа,
истребованного полковником Кэткартом после исчезновения Орра.
Учебный полигон находился в другом конце Пьяносы, и, возвращаясь на
аэродром, Макуотт едва не касался горных вершин брюхом лениво
ползущего самолета. Перевалив через хребет, он нажал на всю железку
и вместо того чтобы набрать высоту, к удивлению Йоссариана, на
предельной скорости, накренив самолет, пустил его вниз вдоль склона
горы, и самолет, весело помахивая крыльями, с густым, надсадным,
грохочущим ревом помчался над бегущими навстречу скалами и впадинами,
словно ошалелая чайка над дикими, бурыми волнами. Йоссариан окаменел.
Новый бомбардир сидел рядом с ним, завороженный, с застенчивой
улыбкой и только присвистывал: "Фюить!" Йоссариану хотелось трахнуть
его по идиотской морде. Сам он шарахался из стороны в сторону при
виде бугров, валунов, веток деревьев, маячивших где-то впереди и по
бокам. Все это проносилось прямо под самолетом, сливаясь в расплывча-
тые полосы, и исчезало позади. Никто не имел права подвергать его
жизнь такому страшному риску.
-- Вверх, вверх, вверх! -- истерически кричал он Макуотту, жгуче
ненавидя его.
Но в переговорном устройстве слышалось только задорное пение
Макуотта, который, по всей вероятности, ничего не слышал. Йоссариан,
пылая яростью и чуть не плача от бессильной злобы, кинулся в лаз,
сражаясь с земным притяжением и инерцией, добрался до главного отсека,
влез в пилотскую кабину и, дрожа всем телом, стал позади Макуотта. Он
мечтал, чтобы сейчас под рукой у него оказался вороненый пистолет,
чтобы, не мешкая, размозжить Макуотту затылок. Но пистолета не было.
