озорным и таким счастливым. -- Висконсинского лишая не существует в
природе. Неужто вам не ясно? Я наврал. Я вступил в сделку с докторами.
Я им пообещал, что сообщу, когда пройдет мой висконсинский лишай, если
они мне пообещают не пытаться его лечить, А ведь прежде я никогда не
лгал. Ну разве это все не чудесно?
Капеллан согрешил, но из этого вышло не зло, а добро. Общепринятая
мораль подсказывала ему, что - врать и увиливать от своих обязанностей
-- это грех, а грех, как всем известно, есть зло. А зло не может
породить никакого добра. И тем не менее капеллан чувствовал себя
превосходно, точно он сотворил добро. Следовательно, из этого
логически вытекало, что лгать и увиливать от исполнения своих
обязанностей -- вовсе не грешно. В минуту божественного просветления
капеллан изобрел спасительную карманную философскую систему. Он был
в восторге от своего открытия. Это была воистину чудесная система!
Он обнаружил,что даже без особой ловкости рук можно истолковать
порок как добродетель, клевету как истину, импотенцию как воздержание,
высокомерие как застенчивость,грабеж как филантропию, жульничество
как честность, богохульство как мудрость, жестокость как патриотизм и
садизм как справедливость.
Пользоваться этой системой мог любой смертный, большого ума для этого
не требовалось. Таким образом, капеллан, бодро и весело расправился со
всем набором поступков, безнравственных с общепринятой точки зрения.
Между тем Нейтли сидел на кровати, порозовев от радостного
возбуждения, пораженный тем, что оказался в окружении своих отчаянных
дружков. Однако он боялся, как бы не стряслась беда: ему казалось, что
сейчас обязательно появится какой-нибудь сердитый врач и вышвырнет
их всех из госпиталя, как ораву лодырей. Однако никто их не беспокоил.
Вечером они торжественно прошествовали в кинотеатр, где их угостили
паршивым цветным голливудским кинобредом, а когда, посмотрев
паршивый цветной голливудский кинобред, они прошествовали обратно, в
палате лежал солдат в белом.
-- Он вернулся! - завизжал Данбэр. - Он вернулся! Он вернулся! Он
вернулся!
Йоссариана прошиб ледяной пот. Он окаменел -- и от нечеловеческого
визга Данбэра, и от хорошо знакомого, ужасающего вида солдата в белом,
замурованного с ног до головы в гипс и марлю. Странные, дрожащие,
булькающие звуки вырвались из горла Йоссариана.
-- Он вернулся! -- снова завопил Данбэр.
-- Он вернулся! -- с ужасом подхватил горячечный больной.
В одну секунду палата превратилась в бедлам. Толпы больных и
раненых загомонили, забегали и запрыгали в проходах между койками,как
во время пожара. Одноногий больной на костыле заскакал взад-вперед,
панически вопя:
-- Что такое? Что такое? Мы горим? Мы что, горим?
-- Он вернулся! -- кто-то крикнул ему. -- Ты что, не слышишь? Он
вернула!
-- Кто вернулся? -- крикнул другой. -- Кто такой?
-- Что это все значит? Что нам делать?
-- Горим!
-- Вставайте и бегите, черт вас возьми! Бегите все! Все
повыскакивали из постелей и забегали по палате из конца в конец.
Начался невообразимый хаос. Горячечный больной прыгнул в проход между
койками и чуть не сшиб наземь одноногого, который не упал только
потому, что уперся черным резиновым наконечником костыля в босую ногу
горячечного, раздавив ему при этом два пальца. Горячечный свалялся на
пол, взвыв от боли, а остальные обитатели палаты топтали его ногами,
низводя на следующую ступень инвалидности. Слепая, всесокрушающая
паника нарастала. "Он вернулся!" -- кто бормотал, кто заунывно пел,
кто истерически выкрикивал, мечась из угла в угол. -- "Он вернулся! Он
вернулся?"
Неожиданно в толпе появилась сестра Крэмер, которая, словно
полицейский на перекрестке, взялась наводить порядок, но ее
отчаянные усилия ни к чему не привели, и она разревелась от
беспомощности.
-- Ну успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, -- тщетно уговаривала
она всех.
Капеллан, бледный, как привидение, никак не мог взять в толк, что
тут происходит. Заморыш Джо и Нейтли тоже ничего не понимали. Нейтли
стоял, вцепившись в локоть Йоссариана. Заморыш Джо, сжав костлявые
кулаки, поворачивал из стороны в сторону испуганное лицо, с недоу-
мением глядя на все происходящее.
-- Эй, что здесь происходит? -- взывал Заморыш Джо.
-- Что за чертовщина?
-- Это тот самый! -- трагическим голосом заорал ему
в ответ Данбэр, перекрывая хриплый гомон - Неужто ты не понимаешь?
Это тот самый!
-- Тог самый! - услышал Йоссариан собственный голос.
Дрожа от глубокого волнения, с которым он не мог совладать,
Йоссариан прокладывал себе путь вслед за Данбэром к кровати солдата в
белом.
-- Не волнуйтесь, ребята, -- дружески посоветовал коренастый патриот
из Техаса со своей непонятной ухмылочкой. -- Не из-за чего
расстраиваться. Давайте не будем волноваться.
-- Тот самый! -- снова забормотали, запричитали и заорали остальные.
Внезапно появилась сестра Даккит.
-- Что здесь происходит? -- спросила она.
-- Он вернулся! -- завизжала сестра Крэмер, падая ей на руки. -- Он
вернулся! Он вернулся!
И действительно, это был тот самый солдат в белом. Правда, он
укоротился на несколько дюймов, а также малость прибавил в весе, но
Йоссариан сразу опознал его по негнущимся рукам и таким же негнущимся,
толстым, бесполезным ногам, подтянутым вверх почти перпендикулярно
двумя туго натянутыми веревками с длинным противовесом, подвешенным
на блоке над койкой. Йоссариан узнал бы солдата где угодно.
-- Под бинтами никого нет! -- вдруг ни с того ни с сего заявил
Данбэр.
Йоссариан так и замер, потрясенный.
-- О чем ты толкуешь? -- крикнул он со страхом Данбэру. -- Ты
рехнулся или что? С чего ты взял, черт побери, что под бинтами никого
нет?
-- Они его выкрали! -- заорал в ответ Данбэр. -- Они его просто
вынули, а здесь оставили бинты.
-- Для чего им это понадобилось?
-- А для чего они все делают?
-- Они его выкрали! -- истошно заголосил кто-то, и вся палата
подхватила: -- Они его выкрали! Они его выкрали!
-- Разойдитесь по своим кроватям, -- упрашивала сестра Даккит
Данбэра и Йоссариана и толкала слабыми руками Йоссариана в грудь. --
Пожалуйста, вернитесь в кровати.
-- Ты сошел с ума! -- сердито крикнул Йоссариан Данбэру. - Какого
дьявола ты говоришь такие вещи?
-- А кто-нибудь его видел? - спросил Данбэр, нервно усмехаясь.
-- Ты его видела, ведь верно? -- сказал Йоссариан сестре Даккит. --
Ну так подтверди Данбэру, что там внутри кто-то есть.
-- Там лейтенант Шмуклер, -- сказала сестра Даккит. -- Он весь
обгорел.
-- А что, она его видела?
-- Ведь ты его видела, да?
-- Его видел врач, который его бинтовал.
-- Иди и приведи его, слышишь? Как фамилия этого доктора?
Сестра Даккит вздохнула:
Его здесь нет. Больного доставили к нам в таком виде из полевого
госпиталя.
-- Вот видите! -- вскрикнула сестра Крэмер. -- Под бинтами никого
нет.
-- Под бинтами никого нет! -- завопил Заморыш Джо и затопал ногами.
Данбэр рванулся вперед, вспрыгнул на постель солдата в белом и
жадным, горящим глазом приник к черной с лохматыми краями, дыре в
белом марлевом панцире. Он все еще стоял на четвереньках, склонившись
над солдатом в белом, всматриваясь одним глазом в темный провал рта,
когда в палату прибежали врачи и военная полиция. Прибывшие помогли
Йоссариану оттащить Данбэра от солдата в белом. Все они были при
пистолетах, прикладами карабинов и винтовок солдаты разогнали по
кроватям толпу бормочущих больных. Солдата в белом они умело перело-
жили с кровати на каталку и в считанные секунды убрали из палаты.
Сестра Даккит дернула Йоссариана за руку и украдкой шепнула, что
будет ждать его в чулане в коридоре. Йоссариан обрадовался:
наконец-то сестра Даккит решилась снизойти до него. Но, когда он
оказался рядом с ней в чулане, она оттолкнула его прочь. У нее были
важные новости, касающиеся Данбэра.
-- Они хотят его ... исчезнуть, -- сказала она. Йоссариан недоуменно
покосился на нее.
-- Что они хотят сделать? -- хмуро спросил он, -- Что это значит?
-- Не знаю. Я слышала, как они говорили за дверью.
-- Кто говорил?
-- Не знаю. Я их не видела. Я только слышала, как они сказали, что
собираются... исчезнуть Данбэра.
-- Зачем они хотят его... исчезнуть?
-- Не знаю.
-- Чушь какая-то! Даже с точки зрения грамматики. Что это значит,
черт возьми, когда они собираются кого- нибудь... исчезнуть?
-- Не знаю.
-- О господи, немного же от тебя проку!
-- Ну что ты на меня набросился? -- обиделась сестра Даккит и
зашмыгала носом, с трудом сдерживая слезы. -- Я только хотела помочь.
Разве я виновата, что они хотят его... исчезнуть? Мне не надо. было
говорить.
Йоссариан привлек ее к себе и обнял, нежно и покаянно.
-- Извини меня, - сказал он и, благодарно чмокнув ее в щеку,
побежал предупредить Данбэра, но того уже и след простыл.
35.Милоу рвется в бой.
Первый раз в жизни Йоссариан обратился с мольбой к живому
существу. Он пал на колени и молил Нейтли не делать по собственной
воле больше семидесяти вылетов. Этот разговор состоялся после того,
как Вождь Белый Овес действительно умер в госпитале от воспаления
легких. Нейтли безуспешно просился на его место и не желал слушать
Йоссариана.
-- Мне придется летать и дальше, -- криво улыбаясь, жалобным тоном
твердил Нейтли. -- В противном случае меня отправят домой.
-- Ну и что?
-- А я не хочу без нее возвращаться в Штаты. - Она так много для
тебя значит? Нейтли удрученно кивнул:
-- Иначе я ее больше не увижу.
-- Тогда пусть тебя спишут на землю, -- настаивал Йоссариан. -- Норму
ты выполнил, в летной надбавке не нуждаешься. Если тебя не тошнит от
капитана Блэка, почему бы тебе не попроситься на место Вождя?
Нейтли покачал головой.
-- Мне не дадут это место. Я разговаривал с подполковником
Корном, и он сказал, что или я буду по-прежнему летать, или меня
отправят домой.
Йоссариан свирепо выругался:
-- Но ведь это -- явная подлость!
-- Мне все равно. Я сделал семьдесят вылетов, и со мной ничего не
случилось. Думаю, ничего не случится, если слетаю еще несколько раз.
-- Ничего не предпринимай, покуда я кое с кем ве потолкую, -- сказал
Йоссариан. Он отравился искать помощи у Милоу, и тот сразу же после
разговора с Йоссарианом обратился к полковнику Каткарту. Милоу вдруг
возжелал, чтобы его самого почаще посылали на боевые задания.
К тому времени на боевом счету Милоу было уже немало боевых
подвигов. Пренебрегая опасностью и игнорируя критику, он по сходной
цене продавал Германии нефть и шарикоподшипники. Это приносило хороший
доход и помогало поддерживать равновесие двух противоборствующих
сторон. Под огнем противника он держался мужественно и благородно. С
рвением, явно выходящим за рамки его скромных обязанностей, он
взвинтил цены за обеды в офицерской столовой до такой степени, что
офицерам и рядовым пришлось отдавать ему все свое жалованье, чтобы
хоть как-то прокормиться. Собственно говоря, никто их не неволил, при
желании они могли умереть с голоду -- Милоу терпеть не мог насилия над
личностью и на всех перекрестках твердил о праве индивидуума
свободно распоряжаться своей судьбой. Когда его атака на офицерские
карманы встречала сопротивление, он, не щадя ни живота своего, ни
репутации, продолжал давить с помощью закона спроса и предложения.
Стоило кому-нибудь сказать ему "нет", я Милоу нехотя отступал, но даже
в обороне он мужественно защищал историческое право свободного чело-
