вас надо понимать, капеллан?
-- С какой стати старший офицер должен давать вам помидоры, а,
капеллан?
-- Вот почему вы пытались всучить помидор сержанту Уиткому,
капеллан? Помидор жег вам руки!
-- Да нет же, нет! -- запротестовал капеллан, мучительно пытаясь
сообразить, почему они не хотят его понять. -- Я предложил его
сержанту Уиткому, потому что мне он не нужен.
-- Зачем же вы тогда украли его у полковника Кэткарта, если он
вам не нужен?
-- Да не крал я его у полковника Каткарта!
-- Почему же у вас тогда такой виноватый вид, если вы не крали?
-- Виноватый? Я ни в чем не виновен.
-- Но если вы не виновны, зачем бы мы вас стали допрашивать?
-- Этого уж я не знаю, -- простонал капеллан, сцепив пальцы и качая
опущенной головой. Лицо его мучительно скривилось. -- Не знаю.
-- Он думает, что мы собираемся тратить время по-пусту, -- хмыкнул
майор.
-- Капеллан, -- возобновил допрос офицер без знаков различия и
достал из открытой папки желтый лист бумаги с машинописным текстом. --
Вот письменное заявление полковника Каткарта. Он утверждает, что вы
украли у него помидор. -- Офицер еще ленивее, чем прежде, цедил слова.
Он положил листок на стол текстом вниз и достал из папки еще одну
страничку. -- А вот это данные под присягой и заверенные у нотариуса
письменные показания сержанта Уиткома. Он заявляет: по тому, как вы
всеми правдами и неправдами пытались сплавить ему этот помидор, он
понял, что помидор добыт сомнительным путем.
-- Клянусь господом богом, я не крал, сэр, -- чуть не плача
взмолился несчастный капеллан. -- Клянусь, что это не был краденый
помидор.
-- Капеллан, а вы верите в бога?
-- Да, сэр, конечно.
-- Тогда странно, капеллан, -- сказал офицер, вынимая из папки еще
одну желтую машинописную страницу. -- У меня в руках еще одно заявление
полковника Кэткарта, в котором он клянется, что вы отказались
проводить богослужения в инструкторской перед боевыми вылетами.
На секунду капеллан бессмысленно вытаращил глаза, а затем,
вспомнив, поспешно кивнул головой.
-- О, это не совсем верно, сэр, -- начал он объяснять с жаром. --
Полковник Кэткарт сам отказался от этой идеи, как только понял, что
сержанты и рядовые молятся тому же богу, что и офицеры.
-- Понял что? -- воскликнул офицер, не веря своим ушам.
-- Что за вздор! -- с праведным негодованием заявил краснолицый
полковник и сердито отвернулся от капеллана.
-- Неужто он полагает, что мы ему поверим? -- недоверчиво вскрикнул
майор.
На лице офицера без знаков различия появилась едкая усмешка.
-- Капеллан, не слишком ли вы далеко зашли? -- полюбопытствовал он.
-- Но, сэр, это правда, сэр. Клянусь вам, что это правда.
-- Правда или неправда -- это значения не имеет, -- небрежно
отмахнулся офицер и боком потянулся к открытой папке, полной бумаг. --
Капеллан, в ответ на мой вопрос вы, кажется, сказали, что верите в
бога. Так, кажется?
-- Да, сэр, именно так я и сказал, сэр. Я действительно верю в
бога.
-- Странно, очень странно, капеллан. Я располагаю еще одним
показанием, данным под присягой полковником Каткартом. Полковник
Кэткарт заявляет, что однажды вы сказали ему, будто бы атеизм не
противоречит закону. Вы вообще-то хорошо помните, что говорите?
Капеллан без колебаний утвердительно кивнул головой, чувствуя на
сей раз под собой твердую почву.
-- Да, сэр. Я действительно это утверждал. Я говорил так потому,
что это правда. Атеизм отнюдь не противоречит закону.
-- Но это еще не причина делать во всеуслышание подобные заявления,
капеллан, а? -- колко заметил офицер. Нахмурившись, он достал из папки
очередную машинописную заверенную нотариусом страницу. -- А вот у
меня еще одно данное под присягой заявление сержанта Уиткома. Он
утверждает, что вы возражали против его плана рассылать родным и
близким убитых и раненых в бою письма за подписью полковника Кэткарта.
Это правда?
-- Да, сэр, я возражал против этого, -- ответил капеллан, -- и
горжусь своим поступком. Такие письма выглядят неискренне и бесчестно.
Их единственная цель -- принести славу полковнику Кэткарту.
-- Это не имеет отношения к делу, -- ответил офицер. -- Подобные
письма так или иначе приносят покой и утешение семьям погибших. Я
просто не понимаю хода вашей мысли.
Капеллан стал в тупик и, окончательно растерявшись, не знал, что
ответить. Он опустил голову, чувствуя себя косноязычным идиотом.
Румяный тучный полковник живо вскочил со стула -- его осенило.
-- Почему бы нам не вышибить к чертовой матери из него мозги? -- с
энтузиазмом предложил он своим коллегам.
-- В самом деле, почему бы нам не вышибить из него мозги? --
поддержал майор с ястребиным лицом. -- Подумаешь, какой-то там
анабаптистишка!
-- Нет, сначала мы должны признать его виновным,
-- ленивым взмахом руки остановил их офицер без знаков различия. Он
легко спрыгнул на пол, обошел вокруг стола и, опершись руками о край,
уставился прямо в лицо капеллану. У офицера было хмурое,
устрашающее, суровое лицо.
-- Капеллан, -- объявил он жестким, повелительным тоном, -- мы
официально заявляем вам, что вы, будучи Вашингтоном Ирвингом,
произвольно и незаконно присвоили себе право цензуровать письма
офицерского и сержантско-рядового состава. Признаете ли вы себя
виновным?
-- Не виновен, сэр. -- Капеллан облизнул языком сухие спекшиеся
губы. Он сидел на краешке стула, в напряженном ожидании подавшись
вперед.
-- Виновен, -- сказал полковник.
-- Виновен, -- сказал майор.
-- Стало быть, виновен, -- резюмировал офицер без знаков различия и
что-то записал на клочке бумаги. -- Капеллан, -- продолжал он, вскинув
голову, -- мы обвиняем вас в преступлениях и нарушениях, о которых мы
и сами пока что ничего не знаем. Вы признаете себя виновным?
-- Не знаю, сэр. Что я могу вам ответить, если вы даже не говорите,
что это за преступления.
-- Как мы можем вам сказать, если мы сами не знаем!
-- Виновен, -- решил полковник.
-- Конечно, виновен, --согласился майор. -- Если это его нарушения и
преступления, значит, он их и совершил.
-- Стало быть, виновен, -- монотонно протянул офицер без знаков
различия и отошел от стола. -- Теперь он в вашем распоряжении,
полковник.
-- Благодарю вас, -- поклонился полковник, -- Вы проделали большую
работу. -- Он повернулся к капеллану:
-- Прекрасно, капеллан, ваша песенка спета. Идите, гуляйте.
Капеллан не понял:
-- Что я должен делать?
-- Тебе говорят, топай отсюда! -- взревел полковник, сердито тыча
большим пальцем через плечо. -- Убирайся отсюда к чертовой матери!
Капеллан был потрясен его наглым тоном, а главное, к своему
глубочайшему изумлению, весьма огорчен тем, что его отпускают!
-- Разве вы не собираетесь наказывать меня? -- проворчал он с
удивлением.
-- Нет, черт побери, как раз собираемся. Только не желаем, чтобы вы
тут околачивались, пока мы будем решать, когда и как вас наказать.
Итак, идите. Прочь! Топай отсюда!
Капеллан, все еще не веря этим словам, поднялся и сделал несколько
нерешительных шагов;
-- Я свободен?
- Пока что да. Но не вздумайте покинуть остров. Мы вас взяли на
карандаш. Не забывайте, что с сегодняшнего дня вы будете под
круглосуточным наблюдением.
Непостижимо, почему они позволили ему уйти? Капеллан сделал
несколько неуверенных шагов к выходу, ожидая, что вот-вот властный
голос прикажет ему вернуться или его пригвоздят к месту сильным ударом
по плечу или голове. Но его не остановили. Сырым, темным, затхлым
коридором он прошел к лестнице. Выйдя на свежий воздух, он
пошатывался и тяжело дышал. Теперь, когда он вырвался из этих ужасных
лап, его захлестнула бурная ярость. Он рассвирепел. Рассвирепел, как
никогда в жизни, -- впервые он столкнулся с такой бесчеловечностью и
жестокостью. Капеллан быстро шел через обширный гулкий вестибюль, кипя
от возмущения и жажды мести. Он твердил себе, что больше не намерен
терпеть, не намерен -- и все-тут. У входа он заметил подполковника
Корна, рысцой взбегавшего по широким ступеням, и подумал, что это
весьма кстати. Он взял себя в руки, набрал полную грудь воздуха и
отважно двинулся наперерез подполковнику.
-- Подполковник, я этого терпеть больше не намерен! -- заявил он с
отчаянной решимостью и испуганно отметил, что подполковник продолжал
рысцой взбегать по ступеням, не обращая на него внимания. --
Подполковник Корн!
Пузатая, мешковатая фигура остановилась, повернулась и медленно
спустилась на несколько ступеней.
-- Что случилось, капеллан?
-- Подполковник Корн, мне бы хотелось поговорить с вами насчет
сегодняшней катастрофы, -- сказал он. -- Это было ужасно, поистине
ужасно!
Подполковник Корн помолчал секунду, глаза его поблескивали
веселым цинизмом.
-- Да, капеллан, конечно, это ужасно, -- сказал он наконец. -- И я не
представляю себе, как вы сможете все это описать, не выставив нас при
этом в дурном свете.
-- Я имею в виду совсем не это, -- осадил его капеллан. Он совсем не
чувствовал страха. -- Из этих двенадцати несколько человек уже отлетали
свои семьдесят боевых заданий.
Подполковник Корн рассмеялся.
-- А если бы они все были новичками, разве катастрофа от этого была
бы менее ужасной? -- осведомился он ядовито.
И снова капеллан был сбит с толку. Безнравственная логика,
казалось, подстерегала его на каждом шагу. Он уже не чувствовал
прежней уверенности в себе. Голос его дрогнул:
-- Сэр! Заставлять людей из нашего полка делать по восемьдесят
боевых вылетов, когда в других полках летчиков отсылают домой после
пятидесяти или пятидесяти пяти, -- это абсолютно несправедливо.
-- Мы рассмотрим этот вопрос, - сказал подполковник Корн с кислой
миной. Потеряв интерес к дальнейшему разговору, он двинулся дальше. --
Адью, падре.
-- Как вас понимать, сэр? -- настаивал на своем капеллан. Голос его
срывался.
Подполковник Корн остановился с недружелюбной гримасой и
спустился на несколько ступенек вниз.
-- Так понимать, что мы подумаем об этом, падре, -- ответил он с
издевкой. -- Надеюсь, вы не хотите, чтобы мы принимали необдуманные
решения?
-- Нет, сэр, зачем же. Но вы ведь, наверное, уже думали?
-- Да, падре. Мы уже над этим думали. Но, чтобы доставить вам
удовольствие, подумаем еще разок, и вы будете первым, кому мы сообщим
о своем решении, если мы, конечно, к нему придем. А теперь, адью.
Подполковник Корн снова круто повернулся и заспешил вверх по
лестнице.
-- Подполковник Корн! -- Голос капеллана заставил подполковника
Корна еще раз остановиться. Он медленно повернул голову и взглянул на
капеллана угрюмо и нетерпеливо. Из груди капеллана бурным,
волнующимся потоком хлынули слова: -- Сэр, я прошу разрешить мне
обратиться с этим делом к генералу Дридлу. Я хочу обратиться с
протестом в штаб авиабригады.
Толстые небритые щеки подполковника Корна вдруг вздулись -- он с
трудом подавил смех.
-- Ну что ж, вы правы, падре, -- ответил он, изо всех сил стараясь
быть внешне серьезным, хотя злое веселье так и распирало его. -- Я
разрешаю вам обратиться к генералу Дридлу.
-- Благодарю вас, сэр. Как честный человек, я считаю необходимым
предупредить вас, сэр, что генерал Дридл прислушивается к моим словам.
-- Большое вам спасибо за предупреждение, падре. Как честный
человек, я считаю своим долгом предупредить вас, что вы не застанете
генерала Дридла в штабе авиабригады. -- Подполковник Корн гнусно
