открыла молодая девушка.
- Матушка Зара с вечера предупредила, что вы придете первыми, но вы
что-то долго мешкали...
- Как с вечера? - начала было Эсфирь. - Откуда же она знала?
- Матушка Зара всегда вечером перечисляет тех, кто утром придет, - и с
этими словами ввела их в комнату.
Навстречу им из-за низенького стола поднялась пожилая женщина с
совершенно белыми волосами, смуглым лицом, одетая в просторное синее
платье. Старость не потушила огня ее синих глаз, которые смотрели
ласково и улыбчиво. Она протянула смуглую руку Измаилу, который
благоговейно ее поцеловал. Эта же рука ласково погладила его по
волосам. И тихий голос произнес:
- Я знаю, ты хорошо выполнил поручение Учителя. Ты был отважен и
храбр, ты защищал женщину, как подобает члену Общины.
Измаил кратко передал матушке Заре слова Иисуса, касающиеся Эсфири.
Она же сказала:
- Я знаю все, что касается ее, - мысли Учителя прилетели ко мне
быстрее твоего передвижения по пустыне. Эсфирь останется у меня, о
судьбе ее ты можешь больше не беспокоиться. Можешь идти домой, брат
мой! Ты хорошо выполнил поручение.
Наступило краткое молчание. Все как-то застыли на своих местах. Эсфирь
почувствовала, что сейчас уйдет кто-то, кому она безгранично доверяла,
с кем вместе дралась в смертельном бою, и что она потеряет друга и ей
грозит одиночество. Нечто подобное, видимо, испытывал и Измаил.
Потоптавшись на месте, он нерешительно сказал Эсфири:
- Если ты позволишь, я приду к тебе вечером узнать, как сложился твой
первый день в Общине?
- Непременно приходи, - облегченно ответила Эсфирь, и Измаил ушел.
Тишина расставания все еще висела в воздухе, пока не затихли последние
шаги. И тогда матушка Зара обратилась к Эсфири, обняла, поцеловала ее
и сказала:
- Дочь моя. Я многие годы ждала твоего прихода, чтобы расплатиться с
тобою за то добро, которое ты мне когда-то оказала.
И когда смущенная Эсфирь тихо сказала, что она не помнит и не знает, о
каком добре идет речь, матушка Зара посадила ее рядом с собою на
скамью и сказала:
- Несколько веков тому назад, мне трудно установить точный год
летосчисления в той стране, где это происходило... Могучий
царь-завоеватель возвратился в свою столицу после удачного похода, где
он разгромил соседнее государство вызвавших его гнев. Он предал смерти
побежденного царя и царицу и для удовлетворения своей гордости привез
их малолетнюю дочь и подарил ее в качестве невольницы своей жене,
чтобы та со временем стала ее служанкой. Но подаренный ребенок вызвал
жалость в сердце царицы, она полюбила ее и стала воспитывать как свою
дочь. Пленница же отплатила своей приемной матери глубокой
привязанностью и любовью, и обе они погибли вместе в один страшный
день, когда новый завоеватель взял штурмом столицу и предал смерти
царскую семью и ее приверженцев, защищавшихся до последнего вздоха.
Это было в твоей и моей предыдущей жизни. Ты была царицей, я была
твоей дочерью. Теперь ты понимаешь, что я в долгу перед тобою, и мне
хочется отплатить тебе за то добро и любовь, которую ты когда-то
излила на меня.
- Матушка Зара, - взволнованно произнесла Эсфирь, - я ничего этого не
помню и не знаю. Я родилась в бедной семье, и мне никогда в голову не
приходило, что я могла быть царской женой и жить в царских палатах.
Матушка Зара улыбнулась.
- Это так понятно, ведь ты смотришь на это тело и думаешь, что оно
есть ты сама. В самом же деле ты - душа, а тело только твое одеяние,
которое ты меняешь, сбрасывая с себя в момент перехода из этого мира в
более светлый, но еще более реальный, чем тот, в котором живешь
сейчас.
- Это все так неожиданно для меня, что мне потребуется какое-то время,
чтобы свыкнуться с этими мыслями, - смущаясь и запинаясь, заговорила
Эсфирь.
- Да, да, - подхватила матушка Зара, - тебе нужно многое узнать, а для
этого надо время. Потому тебе лучше всего остаться здесь жить у меня.
Как некогда ты одаривала меня украшениями, так я буду одарять тебя
знаниями, которые являются лучшими. Лучшее украшение - жемчуг
познания, и каждый день мы будем нанизывать по бусинке... Тебе
придется изучать врачевание, собирать и изучать травы и их тайные
свойства. Многому тебе придется учиться, даже стрельбе из лука, потому
что мы окружены врагами. Община сильна и богата, потому что сильны ее
нравственные устои, а самое главное - в ней понимают силу единства.
"Один за всех и все за одного" - основное правило нашей жизни. Но
этого не понимают окружающие нас племена, водимые алчными вождями,
признающими только право сильного. Нам завидуют, нас ненавидят, но и
боятся. Я представлю тебя Совету старейшин как свою ученицу и
наследницу, а сейчас я покажу тебе твою комнату в башне и наше
хозяйство, которым придется тебе заниматься, так как девушка, которая
вас встречала, выходит замуж и уходит.
Так начался новый день для Эсфири, который должен быть началом
совершенно новой жизни, ничем не похожей на прежнюю жизнь. Вечером
того же дня пришел, как и обещал, Измаил. Он был очень доволен,
прямо-таки обрадовался, когда узнал, что Эсфирь останется у матушки
Зары. В свою очередь он сообщил, что преследование отряда Габриэля на
напавших на них людей Наур-хана было успешным. Все нападавшие были
взяты в плен и привезены в Общину, где содержатся под стражей.
Наур-хан, узнав об этом, прислал своих представителей, которые сейчас
ведут переговоры с Советом старейшин об участи пленных, а вернее, о
стоимости их выкупа. По всей вероятности, дело закончится тем, что
пленных отпустят, но их кони и оружие останутся трофеями в Общине.
Возможно, что старейшины потребуют десять баранов в придачу к этим
трофеям, а может быть, обойдутся без этого.
Пожелав друг другу спокойного сна, они расстались. ...Косые лучи
заходящего солнца через узкое окно золотили пол в приемной комнате,
где матушка Зара целый день принимала больных и приходящих к ней за
советом. Сама она, уставшая, удалилась в свою келью, а Эсфирь осталась
и подметала пол, когда дверь открылась и на пороге появился Роам. В
его осанке и голосе, когда он заговорил, ощущалось, что он придает
большую важность выполняемой им миссии.
- Сестра Эсфирь, - сказал он, - мой брат Измаил просит тебя выйти к
нему на двор, - и сразу ушел.
Эсфирь последовала за ним. Перед самым выходом она увидела Измаила,
сидящего верхом на прекрасном вороном коне со слегка изогнутой шеей.
Конь топтался, прядал ушами и грыз удила. Тут Эсфирь обратила
внимание, что Измаил был одет по-праздничному и при оружии. В тихом
вечере мирного селения не было надобности в оружии, и нетрудно было
догадаться, что оно надето лишь для украшения всадника. И оно
действительно шло ему, и он был красив в вечерних лучах, полный силы и
здоровья, как юный бог.
- Привет тебе, сестра! - сказал он, подняв руку. - Моя мечта
исполнилась - я получил коня, того самого, которого облюбовал, когда
мы с тобой бились у Драконьего зуба. Совет старейшин отпустил пленных
людей Наур-хана, но в наказание оставил себе их коней, и старейшины
решили, что я заслужил коня. Теперь я в отряде Габриэля - буду
участвовать в разъездах по пустыне и сражаться с разбойниками.
Тут он остановился, перевел дыхание и продолжал:
- Это чудесный конь, его шаг эластичен и качает всадника, как детская
колыбель. Вот посмотри.
Тут он пустил коня по широкому двору разными аллюрами, насколько
позволяло пространство, совершал крутые повороты, поднимал на дыбы и,
круто остановившись перед Эсфирью, соскочил на землю.
- Я приехал к тебе поделиться своею радостью, ведь мы вместе добыли
его и ты мне преподнесла седло... И мне очень хочется, чтобы ты села и
проехалась на нем по двору, чтоб почувствовать, как сила коня как бы
сливается с твоей собственной силой, что ты в коне как бы приобретаешь
крылья, чтобы вихрем промчаться по пустыне. Не возражаешь?
- Но я никогда не садилась на коня... - пыталась было возразить
Эсфирь, но Измаил не дал ей окончить.
- Я буду держать коня под уздцы, и мы совершим несколько кругов по
двору, - сказал Измаил. - Я буду все время рядом и в случае надобности
поддержу тебя.
Немыслимо было отказать. Она кивнула головой и в то же время была
подхвачена сильными руками Измаила и посажена в седло. Он тут же
примерил стремена к длине ее ног, и они двинулись. Это было так
странно и необычно, что Эсфирь все время молчала. Молчал и Измаил.
Совершив несколько кругов по двору, он бережно снял ее с седла и
простился. Но Эсфирь стояла долго на том же месте, куда поставил ее
Измаил. Она перебирала в уме десятки мелочей, которые мог усмотреть
только опытный глаз женщины. Она знала, что Измаил принарядился и
гарцевал перед нею, чтобы понравиться ей и только ей, что, поднимая ее
на седло, он весь залился краской, а снимая с седла, долго и неохотно
выпускал ее. И еще были краткие, обжигающие прикосновения, которые
трудно описать. Для нее было ясно - этот красивый юноша влюблен в нее.
Но имела ли она право поддаться зову его чувства? Она повернулась и
быстро вошла в помещение.
В ту ночь она плохо спала. Краткие, но жгучие прикосновения Измаила
разбудили прежние влечения неожиданно для нее с новой силой. Ее
отдохнувший от пережитого организм успел наполниться живительной силой
окружающей природы и томно и властно стал требовать удовлетворения.
Прежняя, слабовольная перед влечением к сладострастным объятиям и
совершенно равнодушная к нравственной стороне краткого союза с
мужчиной натура ожила в ней и с огромной силой овладела ее
воображением. Картины пережитого одна соблазнительней другой мелькали
в ее памяти. Предательская истома разлилась по всему телу.
В сущности, она вела себя как голодная собака, которая из-за того, что
хозяин ее плохо кормит, постоянно лазила по чужим дворам, стараясь
утащить что-либо съестное, и за это в нее бросали камни и били палками.
Она вспомнила, как однажды разъяренная жена одного мужчины, жертвы ее
темперамента, вцепилась ей в волосы и старалась исцарапать лицо.
Воспоминание было отвратительно и тягостно. Но тем не менее тело
требовало, и она мысленно нарисовала перед собой картину, что она
выйдет замуж за Измаила, будет жить в его доме, а если его мать,
выросшая и прожившая жизнь в высочайшей чистоте нравов Общины, узнав о
ее прошлом, страшном прошлом, откроет враждебные действия, ее можно
усмирить. Но как? Она задумалась и вспомнила, что брат Измаила глядел
на нее с нескрываемым восхищением. Стоило раз дать ему отведать
запретного плода, и он станет ее рабом. Двое братьев, влюбленные в
нее, скрутят старуху мать.
Долго проворочавшись в постели, она наконец заснула. И тут ей
привиделся сон. Опять ее вели на казнь, на побитие камнями. Окруженная
стражниками и толпой жадно глазеющих на нее зевак, точно впервые
увидевших ее, шла она молча и понуро. Но одно было странно - в ней не
было страха. Хотя и во сне, но она твердо помнила, что идет на казнь
не впервые и что в конце пути непременно она увидит Иисуса, который
освободит ее, как и в прошлый раз.
Когда шествие свернуло за угол, перед самым местом казни она быстро
метнула взгляд на то место, где в прошлый раз сидел Иисус в окружении
своих учеников и народа. И - о ужас! Его там не было, как не было и
народа, - ничего не было!
Страх смерти пронзил ее с головы до пят. Крик отчаяния, как бы
образовавшись самостоятельно где-то внутри, вырвался наружу.
- Спаситель!..
Эсфирь проснулась от собственного крика. Больше спать она не могла.
Она мучительно старалась разгадать символику страшного сна. Сначала
это было трудно, но потом к голосу анализирующего рассудка стал
присоединяться какой-то подсказ, шедший изнутри. Интуицией назвала бы
этот подсказ современная наука, но правильнее будет назвать это
голосом духа человеческого, голосом Высшего Я, который выступает в
решительные моменты жизни.
Шаг за шагом она проследила свой путь, проделанный вместе с Измаилом,
и призналась себе, что при самой первой встрече с ним испытала к нему
