что, если на вас нет панталон, после поспешного совокупления их не
приходится натягивать.
Что же до Зека, идиота века, то ему, прежде чем открывать дверь, надо
было всего лишь застегнуть штаны, что он и сделал. Итак, мы могли бы
выстоять. Мы могли бы смело взглянуть пришедшим в глаза и продолжить наш
разговор с их участием.
Вместо этого пастор схватил меня за руку, затолкал в свой платяной
шкаф и запер на ключ.
Я простояла там в темноте два долгих часа, показавшихся мне двумя
годами. Чтобы не лишиться рассудка, я придумывала пастору мучительную
казнь. Самым легким способом было подвешивание его за собственную петарду.
Остальные способы были слишком отвратительны, чтобы говорить о них вслух.
Наконец он отпер дверцу и хрипло прошептал:
- Ушли. Сейчас выпущу вас через заднюю дверь.
Нет, я не плюнула ему в лицо. Я сказала:
- Нет, доктор, сейчас мы с вами поговорим о делах. А потом вы
проводите меня до парадного входа в церковь и там немного поболтаете со
мной, чтобы люди видели.
- Нет-нет, миссис Смит! Я думаю...
- Думать не надо. Или так, или я выскакиваю отсюда с криком
"Насилуют!". И то, что обнаружит внутри меня служащая полиции, любому суду
докажет факт изнасилования.
Когда Брайан приехал, я все ему рассказала. Сначала я подумывала
сохранить это при себе. Но три года назад мы с ним заключили дружеское
соглашение о том, как изменять, не обижая другого и не вредя ему. Поэтому
я решила открыться и дать себя отшлепать, если Брайан сочтет это
необходимым. Я лично считала, что заслужила трепку... и хорошую, чтобы
потом можно было поплакать и расчудесно помириться.
Так что я не слишком беспокоилась, просто мне не хотелось каяться и
получать отпущение.
В своем договоре о супружеских изменах мы обязались по возможности
действовать сообща, всегда помогать друг другу добиться своего и покрывать
друг друга. Заключили мы этот договор, когда доктор Рамси подтвердил, что
я опять беременна (Брайаном младшим), и я испытывала прилив
сентиментальности.
Толкнуло же нас на это секретное предложение одной знакомой и
симпатичной нам пары обменяться партнерами.
Я торжественно сказала Брайни, что всегда буду ему верна. Я хранила
ему верность четыре года, и теперь, убедившись, что могу, буду хранить ее
всегда, пока смерть не разлучит нас.
- Слушай, дурочка, - ты у меня девочка славная, но недалекая. Ты
начала заниматься этим делом в четырнадцать лет...
- Нет, в пятнадцать!
- Ну, почти в четырнадцать. И говорила мне, что от твоих прелестей
вкусила почти что дюжина мужиков и мальчишек, да еще спрашивала, считать
говардских кандидатов или нет? А потом пересмотрела счет, сказав, что
запамятовала парочку мелких инцидентов. Еще ты говорила, что почти сразу
же научилась получать наслаждение, но заверила меня, что я лучше всех. Ты
взаправду думаешь. Вертлявые Ляжки, что ты и твои веселые понятия о любви
изменились из-за того, что тот тупица-проповедник произнес над тобой
волшебные слова? Шила в мешке не утаишь, леопард не может перестать быть
пятнистым, и твой час неизбежно настанет. И когда это случится, я хочу,
чтобы ты получила удовольствие, но не попала в беду... ради тебя самой,
ради меня и особенно ради детей. Я не жду от тебя, что ты будешь, как
говорится, навеки мне верна. Но хочу надеяться, что ты не забеременеешь,
не подцепишь дурную болезнь, не вызовешь скандала, не опозоришь себя и
меня, не поставишь на карту благополучие наших детей. То есть, проще
говоря, будешь вести себя разумно и всегда задергивать занавес.
- Да, сэр, - пробормотала я.
- И если, любовь моя, ты сказала правду насчет того, что от Хэла
Эндрюса у тебя дыхание спирает, но ты бежишь от искушения из-за меня,
такая стойкость не прибавляет сияния твоему венцу. Мы оба знаем Хэла: он
джентльмен и чистит ногти. И вежлив со своей женой. Если у тебя нет
серьезных намерений, прекрати с ним флиртовать. Но если ты вправду хочешь
его, то бери! На меня не смотри - я буду занят. Джейн - такая лакомая
штучка, какие мне давно не попадались. Я жажду провести через ее угол
биссектрису с тех самых пор, как мы познакомились.
- Брайни! Это правда? Ты никогда не подавал виду. Почему ты мне не
сказал?
- Чтобы ты по-бабьи приревновала и начала проявлять собственнические
замашки? Милая, мне пришлось дожидаться, когда ты сознаешься вслух, без
уговоров и понуканий с моей стороны, что испытываешь глубокий интерес к
другому мужчине... предполагая, что я могу испытывать то же самое к его
жене. И я испытываю. Так что зови Джейн и скажи, что мы согласны прийти к
ним обедать. А там посмотрим.
- А вдруг Джейн понравится тебе больше меня?
- Невозможно. Я люблю вас, миледи.
- Я про то, на чем сидят. Про то, как она занимается любовью.
- Это возможно, по мало вероятно. Если это и случится, я не перестану
любить тебя и то, на чем ты сидишь: эта штучка из ряда вон. А Джейн
попробовать все-таки хочется: уж очень она вкусно пахнет. - Он облизнулся
и ухмыльнулся.
Так он и поступил, и она тоже - мы сделали это все четверо, и много
лет оставались хорошими друзьями, хотя они через два года переехали в
Сент-Джо, где Хэл получил более выгодное предложение от школьного
комитета. И нашим уютным семейным оргиям пришел конец.
Со временем мы с Брайаном разработали подробные правила относительно
секса - как избежать риска и в то же время "грешить" свободно - не очертя
голову, а с толком, чтобы иметь право посмотреть в глаза миссис Гранди и
сказать ей, что здесь не подают.
Всеобщая вера в изначальную греховность секса не коснулась Брайана.
Он глубоко презирал расхожие мнения.
- Если тысяча человек во что-то верит, а я один верю в обратное, то
тысяча против одного, что неправы они. Морин, я содержу семью только
благодаря тому, что у меня на все свое мнение.
Когда я рассказала Брайни, как меня заперли в шкафу, он рывком сел в
постели.
- Вот ублюдок! Мо, да я ему руки переломаю!
- Тогда и мне переломай - я ведь шла туда с определенным намерением,
которое и выполнила. Все остальное вытекает из этого голого,
непростительного факта. Я подверглась неоправданному риску и виновата не
меньше его.
- Так-то оно так, но дело не в этом. Милая, я не за то его упрекаю,
что он тебя поимел; любой мужик, если он не кастрат, поимел бы тебя, будь
у него только шанс. Так что единственный выход - не давать им этого шанса,
если сама не хочешь. Если я зол на него, так это за то, что он запихал мою
девочку в темный шкаф, запер ее там и напугал. Я убью его медленно, черт
бы его побрал. Я его оскоплю. Я с него скальп сниму. Я ему уши отрежу.
- Брайни...
- Я ему кол вгоню... Что, дорогая?
- Я знаю, что была плохая, но я ведь дешево отделалась. Не
забеременела, поскольку и так беременна. Не заболела, так мне кажется. И
никто, по-моему, ничего не заметил, так что скандала не будет. Мне очень
хотелось бы посмотреть, как ты будешь с ним все это делать - я его
презираю. Но если ты хотя бы щелкнешь его по носу, это происшествие
перестанет быть тайной... и может повредить нашим детям. Верно?
Брайни смирился с житейской необходимостью. Я хотела, чтобы мы
перестали ходить в эту церковь, и он согласился.
- Но не сейчас, любимая. Я пробуду дома еще недель шесть. Пойдем в
церковь вместе...
Мы приходили рано и усаживались впереди, прямо перед кафедрой. Брайни
впивался взором в лицо доктора Зека и не сводил с него глаз всю проповедь,
воскресенье за воскресеньем.
У доктора Зека не выдержали нервы, и он испросил себе отпуск.
Мы с Брайни выработали свои правила о сексе, любви и браке далеко не
сразу. Мы пытались сделать две вещи разом: создать новую систему
правильного поведения в браке, которой любое цивилизованное общество
должно было обучить нас еще в детстве, и - одновременно - выработать
подручный набор правил поведения в обществе, которые защищали бы нас от
арбитров морали Библейского пояса. Мы не миссионеры, чтобы обращать миссис
Гранди в свою веру; нам нужна была только маска, чтобы миссис Гранди не
заподозрила, что мы думаем иначе, чем она. В обществе, где считается
смертным грехом чем-то отличаться от соседей, единственный выход - не
давать этого заметить.
С годами мы узнали, что многие говардские семьи сталкивались с
несоответствием программы Фонда морали среднезападного Библейского пояса -
а большинство членов Фонда были как раз выходцы из Среднего Запада. Из-за
этих противоречий говардовцы или порывали с официальной религией, или
делали вид, что следуют ей, как мы с Брайаном, пока не уехали из
Канзас-Сити в тридцатые годы и не перестали притворяться.
Насколько я знаю, ни в Бундоке, ни где-либо на Теллус Терциусе
официальной религии нет. Вопрос: не сеть ли это неизбежное достижение
человечества на пути к истинной цивилизации? Или я принимаю желаемое за
действительное?
А вдруг я умерла в 1982 году? Бундок так отличается от Канзас-Сити,
что мне трудно поверить, будто они находятся в одной вселенной. Теперь,
когда я изолирована в каком-то подобии сумасшедшего дома, управляемого его
обитателями, легко поверить, что авария, в которую попала старая-престарая
женщина в 1982 году, оказалась роковой... и все эти сны о диаметрально
противоположных мирах - только бред умирающей. Может быть, во мне,
нашпигованной седативами, искусственно поддерживают жизнь в какой-нибудь
клинике Альбукерке, раздумывая - выдернуть штепсель или погодить? И ждут
разрешения Вудро? Кажется, это его я вписала в записную книжку как своего
ближайшего родственника.
А Лазарус Лонг и Бундок - всего лишь мои сенильные фантазии?
Надо будет спросить Пикселя, как придет. Его английский не слишком
богат, но мне больше некого спросить.
Еще до того как обставить свой новый дом, мы сделали одно
замечательное дело: перевезли туда со склада наши книги. В этой коробке
из-под печенья, в которой мы жили раньше, хватало места лишь для пары
дюжин томов, да и те драгоценные издания стояли на верхней полке в кухне -
я могла достать до нее, только став на табуретку, что опасалась делать,
когда была беременна. Однажды я три дня ждала, когда Брайан вернется из
Галены, чтобы попросить его достать мне "Золотую сокровищницу" - я
смотрела на нее и не могла взять - а когда он вернулся, забыла про нее.
У меня на складе лежало два ящика книг, у Брайана еще больше - а
потом начало поступать отцовское "наследство". Уходя в армию, он написал
мне, что упаковал свои книги и отправил на склад в Канзас-Сити - квитанции
прилагались. Своему банку он поручил вносить плату за хранение, но был бы
рад, если бы я взяла книги к себе. Возможно, когда-нибудь он попросит
что-то назад, но пока я могу смотреть на них, как на свои собственные.
"Книги нужно читать и любить, а не держать на складе".
Вот мы и забрали своих друзей из темницы на воздух и на свет, хотя у
нас и не было пока книжных шкафов. Брайни с помощью досок и кирпичей
соорудил временные полки, и я узнала, что мой муж любит еще больше, чем
секс.
Книги.
Самые разные - в тот уик-энд, например, он зарылся в труды профессора
Гексли, а я на них и не смотрела, заполучив в руки отцовскую коллекцию
Марка Твена - сочинения мистера Клеменса, от самых ранних до мая 1898
года, большей частью первоиздания. Четыре книги были подписаны мистером
Клеменсом и "Марком Твеном" - он подписал их в ту памятную ночь 1898 года,
