Какую весточку мне передать и кому и как прицепить ее к Пикселю?
На переходе от школьницы к домохозяйке мне пришлось добавить к
личному кодексу Морин еще кое-что. Одна заповедь гласила: "Не расходуй
свыше того, что муж дает тебе на хозяйство". Другую я вывела еще раньше:
"Не плачь никогда при детях твоих", а когда выяснилось, что Брайану
придется много ездить, я включила в заповедь и его. Никогда не плачь при
нем и всегда встречай его улыбкой... никогда, никогда, НИКОГДА не омрачай
его приезда жалобами на то, что труба замерзла, мальчик от бакалейщика
нагрубил, а мерзкая собака изрыла всю клумбу. Пусть он всегда возвращается
домой с радостью, а уезжает с сожалением.
Пусть дети весело встречают его, но не слишком на нем виснут. Ему
нужна мать его детей - но нужна также и любящая доступная женщина. Если ты
не хочешь быть ею, он найдет таковую в другом месте.
Еще одна заповедь: "Обещания нужно выполнять". Особенно данные детям.
Поэтому подумай трижды, прежде чем обещать, и, если у тебя есть хоть тень
сомнения, не делай этого.
А главное, не откладывай наказаний, говоря: "Вот приедет отец".
Пока что в этих правилах не было нужды - ведь у меня был только один
ребенок, да и тот в пеленках. Но я все свои жизненные правила обдумывала
загодя и заносила их в дневник. Отец предупредил меня о том, что я лишена
чувства морали и мне нужно предугадывать заранее те решения, которые
придется принимать. Я не могла рассчитывать на то, что голосок, называемый
совестью, предостережет меня, как ему и полагается - во мне этот голосок
молчал. Поэтому свое поведение приходилось обдумывать заблаговременно,
создавая свой собственный свод законов - вроде десяти заповедей, только
шире и без вопиющих противоречий, которыми изобилует древний свод законов
племени, годный только для темных варваров.
Мои же правила не отличались излишней суровостью, и я от души
наслаждалась жизнью.
Я никогда не выясняла, сколько Брайни платят за каждого ребенка - не
хотела этого знать. Гораздо приятнее было воображать, что это миллион
долларов в золотых слитках цвета моих волос, и каждый слиток такой
тяжелый, что одному не поднять. Фаворитка короля, увешанная
драгоценностями, гордится своим "падением", уличная же потаскушка, которая
продается за пенни, стыдится своего ремесла. Она неудачница и сознает это.
В мечтах я была любовницей короля, а не печальной уличной феей.
Но Фонд Говарда, должно быть, платил щедро. Вот послушайте, что я вам
расскажу. Наш первый дом в Канзас-Сити едва-едва подходил под мерку
респектабельного жилья среднего класса. Из-за близости квартала, где жили
цветные, по соседству с нами селились люди скромные, хотя и белые - иных
не допускалось. Кроме того, наша улица шла с востока на запад, а дом
выходил на север - еще два минуса. Стоял он на высокой террасе, и к нему
надо было взбираться по лестнице. Этот двухэтажный каркасный домик
построили в 1880 году, а все трубы провели задним числом, и ванная
примыкала к кухне. Ни столовой, ни холла, всего одна спальня. Не было
настоящего подвала - только грязная каморка, где стояла печь и хранился
уголь. А вместо чердака - только низенькое пространство под крышей.
Но снять дом за ту плату, которую мы могли себе позволить, было
трудно - Брайни повезло, что он и такой нашел. Я уже начинала думать, что
мне придется рожать первенца в меблированных комнатах.
Брайни повел меня смотреть дом, прежде чем окончательно договориться,
и я оценила его любезность: ведь в те дни замужняя женщина не имела права
подписывать контракты, и ему не обязательно было со мной советоваться.
- Ну как, подойдет он тебе?
Подойдет ли! Водопровод, ватерклозет, ванная, газ, газовое освещение,
котельная...
- Брайни, тут чудесно! Но по карману ли он нам?
- Это моя проблема, миссис Смит, а не ваша. Платить будем аккуратно.
То есть платить будешь ты, как мой агент - первого числа каждого месяца.
Домовладелец, джентльмен по имени Эбенезер Скрудж... [прижимистый делец из
рассказа Чарльза Диккенса]
- Эбенезер Скрудж? Да неужели?
- Мне так послышалось. Но мимо как раз шел трамвай, я мог и
ошибиться. Мистер Скрудж лично будет заходить за деньгами первого числа
каждого месяца, если только оно не выпадет на воскресенье; в таком случае
он зайдет в субботу, а не в понедельник, что особо подчеркнул в разговоре.
Подчеркнул он также, что платить следует наличными, а не чеком. Причем
серебром, не банкнотами.
Арендная плата, несмотря на многочисленные недостатки дома, была
высокой. Я так и ахнула, когда Брайни назвал мне ее: двенадцать долларов в
месяц.
- Брайни!
- Не квохчи, рябенькая. Мы снимаем этот дом только на год. Если ты
выдержишь столько, то тебе не придется иметь дело с уважаемым мистером
Скруджем - на самом деле он О'Хеннеси - поскольку я уплачу за год вперед
со скидкой четыре процента. Это тебе о чем-нибудь говорит?
Я прикинула в уме.
- За ссуду сейчас берут шесть процентов... значит, три процента за
то, что ты платишь вперед, как бы даешь ему взаймы - ведь он эти деньги
еще не заработал. Один процент, должно быть, за то, что мистеру
О'Хеннеси-Скруджу не придется двенадцать раз ездить за деньгами.
Получается 138 долларов 24 цента.
- Огневушка, ты каждый раз меня поражаешь.
- Следовало бы скинуть еще один процент за экономию административных
расходов.
- Как так?
- А бухгалтерия? Ему ведь не придется каждый раз заносить твой взнос
в книгу, раз ты платишь все разом. Тогда получится 136 долларов 80 центов.
Предложи ему 135, Брайни, и столкуйтесь на 136-ти.
Муж изумленно воззрился на меня.
- Подумать только - а я-то женился на ней из-за того, что она хорошо
готовит. Давай-ка я посижу дома и рожу ребенка, а ты за меня поработай.
Мо, где ты этому обучилась?
- В средней школе города Фив. Ну, не совсем так. Одно время я вела
отцовские счета, а потом нашла старый учебник брата Эдварда "Коммерческое
счетоводство и начала бухгалтерии". Учебники у нас общие на всех, и в
глубине холла на полках их был целый склад. Так что в школе я этого не
проходила, но учебник прочла. Только работать за тебя я не смогу: в горном
деле я полный нуль. И потом, мне неохота каждый день таскаться на трамвае
в западные низины.
- Я тоже не уверен, что сумею родить.
- Это сделаю я, сэр, и с нетерпением жду того момента. Но ездить с
тобой каждое утро до Мак-Джи-стрит я не прочь.
- Буду счастлив, мадам. Но почему до Мак-Джи-стрит?
- В школу бизнеса. Я хотела бы несколько месяцев, пока не слишком
растолстею, поучиться машинописи и стенографии по Питтмену. И если ты,
дорогой, вдруг заболеешь, я смогу работать в конторе и содержать семью...
а если ты заведешь свое дело, смогу быть твоей секретаршей. Тогда тебе не
придется никого нанимать и мы авось преодолеем тот трудный период,
который, судя по книгам, ожидает любую вновь созданную фирму.
- Я сделал это из-за стряпни и еще одного твоего таланта, - медленно
произнес Брайни. - Я точно помню. Кто бы мог подумать!
- Так ты разрешаешь?
- Да ты посчитай, во сколько обойдется обучение, трамвай, завтраки...
- Завтраки мы оба будем брать с собой.
- Давай отложим это до завтра, Мо. Или до послезавтра. Решим сначала
с домом.
Дом мы сняли, хотя тот скупердяй уперся на 138-ми долларах, и прожили
в нем два года, до появления второй дочки, Кэрол. Потом переехали за угол,
на Мерсингтон-стрит, в дом чуть побольше (принадлежавший тому же лицу).
Там я в 1905 году родила сына, Брайана младшего, и узнала, на что пошли
говардские премии.
Произошло это в одно майское воскресенье 1906 года. По воскресеньям
мы часто ездили на трамвае до какой-нибудь конечной станции, где еще не
бывали - обе девчушки в нарядных платьицах, а маленький на руках то у
меня, то у Брайни. Но в тот раз мы договорились оставить всю троицу у
соседки, миссис Ольшлягер - она была мне хорошей подругой, и в разговорах
с ней я исправляла и совершенствовала свой немецкий.
Мы с Брайни прошлись до Двадцать седьмой улицы и сели в трамвай,
идущий на запад. Брайни, как всегда, взял пересадочные билеты - в
воскресенье мы могли выйти где угодно и пересесть на что захочется. Не
проехали мы и десяти кварталов, как он нажал на кнопку.
- Славный денек - давай пройдемся по бульвару.
- Хорошо.
Брайни помог мне сойти, мы перешли улицу и пошли по направлению к югу
по западной стороне бульвара Бентона.
- Хотелось бы тебе пожить в этом районе, голубка?
- Очень бы хотелось, и мы обязательно здесь поселимся - лет так через
двадцать. Здесь прелестно.
Еще бы не прелестно - каждый дом на отдельном участке, в каждом по
десять-двенадцать комнат, при каждом подъездная аллея и каретник (сарай
по-нашему, по-деревенски). Цветочные клумбы, витражи над входом, строения
все новые и прекрасно содержащиеся. Судя по стилю, квартал строился в 1900
году - я вспомнила, что здесь шли работы в год нашего приезда.
- Лет через двадцать? Черта с два, любимая, не будь пессимисткой.
Давай выберем себе дом и купим его. Как насчет того, с "саксом" у ворот?
- А "сакс" тоже возьмем? Мне не нравится, когда дверь открывается
наружу - дети выпадут. Лучше тот фаэтон с парой вороных.
- Мы ведь не лошадей покупаем, а дом.
- Да ведь в воскресенье нельзя покупать дом, Брайни: контракт будет
недействителен.
- Сегодня можно условиться, а бумаги подпишем в понедельник.
- Прекрасно, сэр.
Брайни любил разные выдумки, и я всегда ему подыгрывала. Он был
счастливый человек, и я была с ним счастлива - и в постели, и вне ее.
В конце квартала мы перешли на восточную сторону бульвара и двинулись
дальше. Перед третьим домом от угла Брайни остановился.
- Мне нравится этот, Мо. Счастливый дом, похоже. А тебе?
Дом был похож на все остальные: большой, комфортабельный, красивый -
и дорогой. Разве что не такой привлекательный, как другие, наверно,
необитаемый - веранда пустая и шторы задернуты. Но я старалась по
возможности соглашаться с мужем, а дом не виноват, что в нем никто не
живет. Если это так.
- Да, этот дом мог бы стать счастливым, живи в нем подходящие люди.
- Например, мы?
- Например, мы.
Брайан пошел по дорожке к дому.
- Кажется, дома никого нет. Посмотрим - а вдруг они не заперли дверь?
Или окно?
- Брайан!
- Тихо, женщина.
Волей-неволей я последовала за ним по дорожке, чувствуя, что миссис
Гранди всего квартала смотрят на меня из-за штор. (Впоследствии оказалось,
что так оно и было.)
Брайан подергал дверь.
- Заперто. Ну-ка, попробуем этим. - Он полез в карман и достал ключ,
отпер дверь и распахнул ее передо мной.
Я вошла, вконец напуганная, но внутри немного успокоилась: голые полы
и гулкое эхо доказывали, что дом пуст.
- Брайан, что происходит? Не дразни меня, пожалуйста.
- Я не дразню, Мо. Если дом тебе нравится, то это запоздалый
свадебный подарок невесте от жениха. А не нравится - я его продам.
Я нарушила одно из своих правил и расплакалась при нем.
8. СЦЕНЫ ИЗ ЖИЗНИ БОГЕМЫ
Брайан обнял меня и потрепал по спине.
- Хватит заливаться. Не выношу женских слез. Они меня раздражают.
Я перестала плакать, прижалась к нему покрепче и широко раскрыла
глаза.
- Вот это да! Специальный воскресный выпуск. - Брайан утверждал, что
церковь пробуждает в нем только одно чувство, а именно похоть, потому что
он никогда не слушает службу, а только думает о праматери Еве, которая, по
его мнению, была рыжая.
