кабинете. Минут через десять они вышли, и отец сказал матери:
- Мадам, наш сын Том желает записаться в добровольцы, чтобы послужить
родине. Сейчас мы с ним поедем в Спрингфилд. Я должен присягнуть, что ему
восемнадцать и он получил родительское согласие.
- Но ему же еще нет восемнадцати!
- Вот потому-то мне и надо с ним поехать. Где Фрэнк? Я хотел, чтобы
он запряг Бездельника.
- Давайте я запрягу, отец, - вмешалась я. - Фрэнк только что убежал в
школу, он опаздывает. (Опаздывал он из-за того, что провозился с
Красавчиком, но об этом я умолчала.)
Отец заколебался. Я настаивала:
- Бездельник меня знает, сэр, и никогда не причинит мне вреда.
Вернувшись в дом, я увидела отца у нашего нового телефона, который
висел в холле, служившем приемной для больных.
- Да, понимаю, - говорил он. - Удачи, сэр, и храни вас Бог. Я скажу
ей. До свидания. - Он отвел трубку от уха, посмотрел на нее и лишь потом
вспомнил, что ее надо повесить. - Это тебе звонили, Морин.
- Мне? - Такое случилось впервые.
- Да. Твой молодой человек, Брайан Смит. Извиняется за то, что не
сможет приехать в следующее воскресенье. Сейчас едет в Сент-Луис, а оттуда
в Цинциннати, чтобы записаться в ополчение от штата Огайо. Просит
разрешения приехать к тебе, как только кончится война. Я дал согласие от
твоего имени.
- О-о. - У меня закололо в груди и стало больно дышать. - Спасибо,
отец. А нельзя ли мне позвонить туда, в Роллу, и самой поговорить с
мистером Смитом?
- Морин! - воскликнула мать.
- Мама, я не навязываюсь и не веду себя недостойно. Это совсем особый
случай. Мистер Смит уходит сражаться за нас. Я просто хочу ему сказать,
что буду молиться за него каждый вечер.
- Хорошо, Морин, - мягко ответила мать. - Если будешь с ним говорить,
то скажи ему, пожалуйста, что я тоже буду молиться за него. Каждый вечер.
- Дамы... - кашлянул отец.
- Да, доктор?
- Ваша дискуссия носит чисто теоретический характер. Мистер Смит
сказал мне, что у него всего одна минута, потому что к телефону стоит
целая очередь студентов. С такими же сообщениями, полагаю. Так что звонить
бесполезно - там будет занято, а он сейчас уедет. Что отнюдь не мешает
вам, леди, молиться за него. Можешь написать ему об этом в письме, Морин.
- Но я не знаю, куда писать!
- А голова тебе на что, дочка? Узнать это - проще простого.
- Доктор Джонсон, прошу вас. - И мать ласково сказала мне: - Судья
Сперлинг должен знать.
- Судья Сперлинг?
- Да, дорогая. Судья Сперлинг всегда знает, где находится каждый из
нас.
Вскорости мы все поцеловали Тома и заодно отца, хотя он-то должен был
вернуться и заверял нас, что Том скорее всего вернется тоже: его только
запишут и скажут, в какой день явиться. Не может же ополчение штата
разместить больше тысячи людей разом.
Они уехали. Бет тихо плакала, а Люсиль нет - вряд ли она что-нибудь
понимала, только посерьезнела и глазенки стали круглыми. И мы с матерью не
плакали... в тот момент. Но она ушла к себе и закрыла дверь. Я тоже. У
меня была отдельная комната с тех пор, как Агнес вышла замуж, и я
закрылась на засов, легла на кровать и выплакалась.
Я пыталась внушить себе, что плачу по брату. Но это из-за мистера
Смита у меня так болело сердце.
Я от души жалела, что неделю назад, занимаясь с ним любовью, всучила
ему французский мешочек. А ведь было у меня искушение - я знала, уверена
была, что гораздо лучше без этой резинки, лучше, когда обнажаешься совсем
- и снаружи, и изнутри.
Но я торжественно обещала отцу, что всегда буду предохраняться...
вплоть до того дня, когда, трезво обсудив вопрос со своим мужчиной, решусь
завести ребенка - и твердо условлюсь вступить с этим мужчиной в брак, если
ребенок получится.
А теперь он уходит на войну... и может быть, я никогда больше его не
увижу.
Я осушила глаза, встала и взяла томик стихов - "Золотую
сокровищницу", составленную профессором Палгрейвом. Мать подарила мне ее
на день рождения в двенадцать лет, а ей эту книгу тоже подарили в
двенадцать лет, в 1866-м году.
Профессор Палгрейв отобрал для своей сокровищницы двести восемьдесят
восемь лирических стихотворений, отвечающих его изысканному вкусу. Сейчас
мне нужно было только одно: Ричард Лавлейс, "К Лукасте, уходя на войну".
Я не любил бы так тебя.
Не будь мне честь дороже.
Потом я поплакала еще и уснула. Проснувшись, встала и не дала больше
воли слезам, а просунула матери под дверь записку, что сама приготовлю
всем ужин, а она может поужинать в постели, если хочет.
Мать позволила мне приготовить ужин, но сошла вниз и села во главе
стола. Фрэнк впервые в жизни усадил ее и сел напротив. Она посмотрела на
меня.
- Прочтешь молитву, Морин?
- Да, мама. Благодарим тебя. Господи, за то, что Ты послал нам пищу
сию. Да будет благословенна она, и да будут благословенны все наши братья
и сестры во Христе, известные нам и неизвестные. - Я перевела дух и
продолжала: - А ныне мы молим Тебя сохранить нашего возлюбленного брата
Томаса Джефферсона и всех других молодых людей, ушедших защищать нашу
любимую родину. (Et je prie gue le bon Dieu garde bien mon ami [и молю
тебя, Боже, - сохрани моего друга (фр.)]). Во имя Христа. Аминь.
- Аминь, - твердо повторила мать. - Фрэнклин, нарежешь жаркое?
Отец с Томом вернулись на другой день к вечеру. Бет и Люсиль повисли
на них - я тоже хотела бы, но не могла: держала на руках Джорджа, который
именно в этот момент намочил пеленку. Но пришлось ему подождать: я не
собиралась ничего пропускать. Подложила снизу под него еще одну пеленку,
вот и все. Я знала Джорджа: этот ребенок писал больше, чем все остальные
вместе взятые.
- Ты это сделал, Томми, - спрашивала Бет, - сделал, сделал, да?
- Конечно, - ответил отец. - Теперь он рядовой Джонсон, а на той
неделе будет генералом.
- Правда?
- Ну, может быть, не так скоро. - Отец нагнулся поцеловать Бет и
Люсиль. - Но на войне быстро продвигаются. Взять, к примеру, меня - я уже
капитан.
- Доктор Джонсон!
Отец вытянулся.
- Капитан Джонсон, мадам. Мы оба записались. Я теперь военврач
медицинской части Второго Миссурийского полка в звании капитана.
Тут я должна рассказать кое-что о семьях моих родителей, особенно о
братьях и сестрах моего отца - ведь все, происходившее в Фивах в апреле
1898-го года, уходит корнями в прошлый век.
Мои прадеды и прабабки со стороны отца:
Джордж Эдвард Джонсон (1795-1897).
Аманда Лу Фредерикс Джонсон (1798-1899).
Теренс Мак-Фи (1796-1900).
Роза Вильгельмина Брандт Мак-Фи (1798-1899).
И Джордж Джонсон, и Теренс Мак-Фи участвовали в войне 1812 года.
Родители моего отца:
Эйза Эдвард Джонсон (1813-1918).
Роза Альтеда Мак-Фи Джонсон (1814-1918).
Эйза Джонсон участвовал в Мексиканской войне в качестве сержанта
Иллинойского ополчения.
Мои прадеды и прабабки со стороны матери:
Роберт Пфейфер (1809-1909).
Хайди Шмидт Пфейфер (1810-1912).
Оле Ларсен (1805-1907).
Анна Кристина Хансен Ларсен (1810-1912).
Родители моей матери:
Ричард Пфейфер (1830-1932).
Кристина Ларсен Пфейфер (1834-1940).
Мой отец родился на ферме своего деда в Миннесоте, графство Фриборн,
близ Элберта, в понедельник 2 августа 1852 года. Он был самым младшим из
семи детей - четырех мальчиков и трех девочек. Его дед Джордж Эдвард
Джонсон, мой прадед, родился в 1795 году в графстве Бакс, Пенсильвания.
Умер он в Миннесотской лечебнице, и газеты носились с фактом, что он
родился еще при жизни Джорджа Вашингтона. (Мы к этой шумихе не имели
отношения. Я ничего не знала о политике Фонда, пока не вышла замуж, но
даже тогда Фонд Говарда старался не разглашать возраста своих старейшин.)
Джордж Эдвард Джонсон в 1815 году женился на Аманде Лу Фредерикс
(1798-1899) и увез ее в Иллинойс, где она в том же году родила первенца,
моего деда Эйзу. Похоже, дедушка Эйси был из тех же "недоношенных", что и
мой старший брат Эдвард. После Мексиканской войны Джонсоны переехали на
запад и обосновались в Миннесоте.
Фонда Говарда в те дни еще не существовало, но все мои предки
вступали в брак смолоду, имели множество детей, отличались крепким
здоровьем, не поддавались опасным поветриям того времени и жили долго - до
ста лет и больше.
Эйза Эдвард Джонсон (1813-1918) женился на Розе Альтеде Мак-Фи
(1814-1918) в 1813 году. У них было семь детей:
1. Саманта Джейн Джонсон, (1831-1915) (погибла, объезжая лошадь).
2. Джеймс Эвинг Джонсон, (1833-1884) (погиб, пытаясь переправиться
через Осейдж во время половодья. Я его едва помню. Он был женат на тете
Кароль Пеллетье из Нового Орлеана).
3. Уолтер Рейли Джонсон, (1838-1862) (убит при Шайло).
4. Элис Айрин Джонсон, (1840-?) (Не знаю, что стало с тетей Элис. Она
вышла замуж куда-то на восток.)
5. Эдвард Макфи Джонсон, (1844-1884) (погиб при железнодорожной
катастрофе).
6. Аврора Джонсон (1850-?) (Последнее известие о ней пришло из
Калифорнии около 1930 года. Была замужем несколько раз.)
7. Айра Джонсон, (2 августа 1852-1941) (пропал без вести в Битве за
Британию).
Когда в апреле 1861 года пал Форт Самтер, мистер Линкольн призвал
добровольцев из ополчения нескольких штатов (как поступит и мистер
Мак-Кинли в далеком будущем апреле.) На ферме Джонсонов в графстве
Фриборн, Миннесота, на призыв откликнулись Эвинг, двадцати восьми лет,
Уолтер, двадцати трех, Эдвард, семнадцати, и дедушка Эйси, которому в ту
пору было сорок восемь. Это глубоко унизило девятилетнего Айру Джонсона,
считавшего себя взрослым мужчиной. Как это так - его оставляют работать на
ферме, когда все прочие мужчины уходят на войну. Хозяйничать остались
сестра Саманта, муж которой тоже ушел добровольцем, и мать.
Айру мало утешило то, что отец вернулся почти сразу - его
забраковали, не знаю за что.
Юный Джонсон терпел это унижение три долгих года, а двенадцати лет
убежал из дома и записался в барабанщики.
Он спустился по Миссисипи на барже и умудрился отыскать Второй
Миннесотский полк еще до того, как начался шермановский поход к морю. Его
кузен Джайлс поручился за него, мальчика приняли на обучение - он ничего
не смыслил в искусстве барабанного боя - и поставили на довольствие в
штабную команду.
Но тут за ним явился отец и увез беглеца домой.
Так что Айра пробыл на войне всего три недели и ни разу не побывал в
бою. И даже эти три недели ему не засчитали, в чем он убедился,
попытавшись вступить в Союз ветеранов Республиканской армии.
Его послужной список не сохранился, поскольку полковой адъютант
попросту отпустил его домой с дедушкой Эйси, порвав все бумажки.
Предполагаю, что дедушка задал отцу грандиозную трепку.
За те девять дней, что отец с Томом провели дома, перед тем, как
отправиться в армию, я ни разу не видела, чтобы мать выразила отцу свое
неодобрение - только в тот первый миг она не удержалась от удивленного
восклицания. Но с тех пор она ни разу не улыбнулась. Чувствовалось, что
между родителями неладно, но при нас они этого не проявляли.
Однажды отец все-таки раскрыл то, что его тяготило. Я помогала ему
почистить и привести в порядок карты его пациентов, чтобы передать их
доктору Чедвику на время войны.
- Где твоя улыбка. Индюшачье Яичко? - спросил отец. - Волнуешься за
