Я, вероятно, уже все испортил. Но нам обязательно удастся расторгнуть
контракт, как только мы сможем добиться разбора дела, если сошлемся на
время заключения договора. Мы завербовались менее чем за двенадцать часов
до отбытия корабля. Это противоречит Космическому предохранительному акту.
- Да, да, я понимаю. Луна находится в своей последней четверти; они,
наверно, стартуют вскоре после полуночи, чтобы воспользоваться
благоприятным положением Земли. Интересно, который был час, когда вы
завербовались?
Уингейт достал копию своего контракта. Нотариальная печать указывала
время одиннадцать часов тридцать две минуты.
- Слава богу! - крикнул он. - Я знал, что тут где-нибудь окажется
ошибка. Контракт недействителен, сразу видно. Это докажет бортовой журнал.
Джонс внимательно изучал бумагу.
- Взгляни еще раз, - сказал он. - Печать показывает 11.32, а не
23.32.
- Но это невозможно, - запротестовал он.
- Да, конечно. Однако это - официальная отметка. Очевидно, их версия
будет такова, что мы завербовались утром, нам выдали подъемные и мы
устроили великолепный кутеж, после чего нас потащили на борт, Я как будто
припоминаю, что у нас были хлопоты с вербовщиком, который не хотел нас
нанимать. Возможно, мы уговорили его, отдав ему свои подъемные.
- Но ведь мы нанимались не утром. Это неправда, и я могу это
доказать!
- Разумеется, ты можешь это доказать, но как ты можешь это доказать
прежде, чем вернешься на Землю?
- Вот таково положение, - заключил Джонс после нескольких минут
довольно бесплодной дискуссии. - Нет никакого смысла пытаться расторгнуть
наши контракты, во всяком случае здесь: нас просто высмеют. Единственное,
что остается, - это сделать попытку столковаться при помощи денег. Только
таким образом нам, мне кажется, удастся выбраться отсюда в Луна-Сити -
внести деньги в банк Компании, и к тому же много денег!
- Сколько?
- Тысяч двадцать по меньшей мере...
- Но это несправедливо!
- Перестань, пожалуйста, толковать о справедливости. Неужели ты не
можешь понять, что мы у них в руках? Тут не будет никакого судебного
решения; куш должен быть достаточно велик, чтобы побудить второстепенного
служащего Компании пойти на риск и сделать то, что не предусмотрено
регламентом.
- Но я не могу найти такую сумму.
- Об этом не беспокойся. Я беру все на себя.
Уингейт хотел было возразить, но передумал. Бывают моменты, когда
очень удобно иметь богатого друга.
- Я должен дать радиограмму сестре, - продолжал Джонс, - чтобы она
все устроила.
- Почему сестре, а не вашей фирме?
- Потому что надо действовать быстро. Юристы, ведущие дела нашей
семьи, всячески будут добиваться подтверждения. Они пошлют радиограмму
капитану с запросом, действительно ли у него на борту находится Сэм
Хоустон Джонс, а капитан ответит "нет", так как я завербовался под именем
Сэм Джонс. У меня была глупая мысль: как бы не попасть в "Новости по
радио" и не повредить интересам семьи.
- Ты не можешь осуждать ваших юристов, - возразил Уингейт из чувства
кастовой солидарности, - они распоряжаются чужими деньгами.
- Я не осуждаю их, но я хочу, чтобы были приняты срочные меры, а
сестра сделает все. Она по тексту радиограммы поймет, что это я.
Единственная трудность - добиться у администратора разрешения послать ее.
Джонс ушел, чтобы выполнить свое намерение. Хартли ждал вместе с
Уингейтом - для компании, а также из понятного интереса к таким
необычайным событиям. Когда Джонс наконец возвратился, его лицо отражало
нескрываемую досаду. При взгляде на него Уингейтом внезапно овладело
мрачное предчувствие.
- Тебе не удалось послать радиограмму? Он не разрешил?
- Нет, все-таки разрешил, - ответил Джонс, - но этот администратор...
ну и крепкий же это орешек!
Даже без воя сирены Уингейт почувствовал бы, что они снижаются на
Луна-Сити. Сила тяжести на поверхности Луны составляет всего одну шестую
по сравнению с Землей, и это уменьшение немедленно сказалось на его
расстроенном желудке. Хорошо еще, что он мало ел. Хартли и Джонс привыкли
к космическому пространству и легко переносили такие изменения скорости.
Странно, как мало сочувствия испытывают те, кто не подвержен космической
болезни, к тем, кто от нее страдает. Трудно сказать, почему зрелище
человека, мучимого рвотой, задыхающегося, со слезящимися глазами,
извивающегося от боли в желудке, кажется чуть ли не забавным, но это так.
Ни у Хартли, ни у Джонса не было врожденного садизма, который так
часто проявляется в подобных случаях, - как у того остряка, который
предлагал солонину в качестве лекарства. Но сами они не страдали, и
поэтому давно уже забыли о своем собственном мучительном опыте, когда они
еще были новичками, и просто не в состоянии были понять, что Уингейт
буквально переживает "судьбу горше смерти". Даже значительно горше, ибо
мучение это длилось целую вечность, настолько искажено чувство времени у
тех, кто страдает от космической и морской болезни, а также (как я слышал)
у курильщиков гашиша.
В действительности же остановка на Луне длилась менее четырех часов.
Лишь к концу стоянки Уингейт овладел собой настолько, что у него снова
возник интерес к радиограмме Джонса. К тому же Джонс заверил его, что в
Луна-сити он сможет провести время до отправки обратно на Землю в отеле,
снабженном центрифугой.
Но ответ на радиограмму запаздывал. Джонс ожидал вестей от сестры по
истечении часа - возможно, еще до того, как "Вечерняя Звезда" опустится в
доках Луна-Сити. По мере того, как проходили часы, он стал получать из
радиокаюты все менее дружелюбные ответы на свои вопросы. В семнадцатый раз
обозленный техник резко предложил ему проваливать. Вслед за тем Джонс
вдруг услышал предупредительный гудок к поднятию корабля; он вернулся и
сообщил Уингейту, что его план, очевидно, рухнул.
- У нас, правда, еще в запасе десять минут, - произнес он с полной
безнадежностью. - Если радиограмма придет до того, как нам дадут старт,
капитан сможет высадить нас в последнюю минуту. Но похоже на то, что нет
больше никаких шансов.
- Десять минут... - произнес Уингейт. - А мы не могли бы как-нибудь
выбраться наружу и бежать?
Джонс, казалось, уже был доведен до белого каления.
- А тебе уже случалось когда-нибудь убегать в безвоздушном
пространстве?
Во время перелета от Луна-Сити до Венеры Уингейт был слишком занят,
чтобы мучиться от космической болезни. Он многому научился по части мытья
уборных и проводил десять часов в день, совершенствуясь в своей новой
профессии. Жандармы злопамятны.
Вскоре после того, как "Вечерняя Звезда" покинула Луна-Сити, она
вышла за пределы, в которых возможна радиосвязь с Землей; оставалось
только ждать прибытия в Адонис - порт Северной полярной колонии на Венере.
Там Компания имела достаточно мощную радиостанцию, чтобы поддержать
непрерывную связь с Землей, за исключением шестидесяти дней прохождения
Венеры по ту сторону Солнца и более короткого периода солнечных помех при
ее прохождении между Землей и Солнцем.
- На Венере нас, наверно, будет ждать приказ об освобождении, -
заверил Джонс Уингейта, - и мы тут же возвратимся с обратным рейсом
"Вечерней Звезды", но уже в каюте первого класса. В самом худшем случае,
нам придется ждать "Утреннюю Звезду". Это будет не так плохо; раз мне
переведут деньги, мы сможем потратить их в Венеробурге.
- Ты, наверно, был там во время своего учебного полета, - спросил
Уингейт, и в его голосе послышалось любопытство. Он не сибарит, но
сенсационная репутация самого ужасного - или самого блестящего в
зависимости от взглядов ценителя - увеселительного заведения на трех
планетах была достаточно велика, чтобы поразить воображение даже наименее
падкого на удовольствия человека.
- Нет, к сожалению! - возразил Джонс. - Я все время находился на
досмотре корпуса корабля. Кое-кто из наших ребят туда ездил... Ну и ну! -
Он тихо свистнул и покачал головой.
Но оказалось, что никто не ожидал их прибытия, не было и никакой
радиограммы. Снова стояли они возле помещения связи, пока им грубо не
приказали вернуться в свои помещения и готовиться к высадке, "и живее!"
- Увидимся в приемочном бараке, Хэмп! - были последние слова Джонса,
и он убежал в свое помещение.
Жандарм, в распоряжении которого находились Хартли и Уингейт,
выстроил своих подчиненных в нестройную колонну по два в ряд. Неприятно
резкий металлический голос громкоговорителя передал приказ. Их повели по
центральному проходу вниз, через все четыре палубы, к нижним пассажирским
воротам. Они прошли через воздушную камеру и сошли с корабля, но не на
открытый воздух Венеры, а в туннель из листового металла, ведущий в
какое-то здание, которое находилось на расстоянии примерно пятидесяти
ярдов.
Воздух в туннеле был едким - здесь распыляли обеззараживающие
средства, но Уингейту он показался свежим и живительным после спертого
воздуха на корабле. При силе тяжести на поверхности Венеры, составляющей
пять шестых земной силы тяжести, этого было достаточно, чтобы
предотвратить тошноту и вызвать чувство легкости и силы; все это вместе
вселяло в него неразумный оптимизм, создавало бодрое настроение.
Туннель вел в довольно просторное помещение без окон, но ярко и ровно
освещенное из скрытого источника света. В нем не было никакой мебели.
- Команда, стой! - крикнул жандарм и передал бумаги худощавому,
похожему на конторщика человеку, стоявшему у внутренней двери. Человек
взглянул на бумаги, сосчитал людей, одну бумагу подписал, вернул ее
унтер-офицеру, и тот ушел через туннель обратно на корабль.
Похожий на конторщика человек повернулся к иммигрантам. На нем, как
заметил Уингейт, были надеты одни короткие трусы, не шире повязки, и все
его тело, даже ноги, было покрыто сильным загаром.
- Ну, вот что, - сказал он мягким голосом, - скиньте одежду и бросьте
ее в тот ящик! - Он указал на приспособление, вделанное в одну из стен.
- Зачем? - спросил Уингейт. Он сказал это без всякого вызова, но не
сделал ни одного движения, чтобы повиноваться.
- Ну, ну, - обратился к нему конторщик, все еще мягко, но с ноткой
раздражения в голосе. - Давайте не будем спорить. Это для вашей же
безопасности. Мы не можем себе позволить импортировать болезни.
Уингейт сдержался, чтобы не ответить резко, и дернул молнию своего
комбинезона. Несколько человек, ожидавших, чем кончится спор, последовали
его примеру. Комбинезоны, башмаки, белье, носки - все было брошено в ящик.
- Следуйте за мной! - приказал их новый хозяин. В следующем помещении
их встретили четыре человека в резиновых перчатках, вооруженные
электрическими ножницами. Началась стрижка. Уингейт снова хотел
запротестовать, но решил, что игра не стоит свеч. Он лишь подумал:
"Неужели и женщины вынуждены подвергаться таким жестким карантинным мерам?
Как это, должно быть, обидно - пожертвовать красивой копной волос, которую
растили двадцать лет".
Затем их повели под душ. Завеса из теплой водяной пыли совершенно
закрывала проход через комнату. Уингейт с удовольствием устремился к воде;
с тех пор как он покинул Землю, ему впервые удалось сносно помыться. Было
вдоволь жидкого зеленого мыла и оно хорошо пенилось. Полдюжины служителей
одетых столь же скудно, как и их проводник, стояли у дальнего конца
водяной стены и следили за тем, чтобы люди оставались под душем положенное
