причинит ему вреда - он помнит все, что ему предстоит сделать. "Джо"
начнет ссору с Диктором и в соответствии с ходом событий пройдет сквозь
Ворота, оказавшись снова здесь. Потому что "Джо" - это ведь и есть он, Боб
Вилсон. Нужно как следует это запомнить. И тот первый парень - это тоже
он. Они будут оба двигаться по своим дорожкам событий, пока не окажутся
здесь.
Погодите... но ведь в таком случае все наконец распуталось! Он
отделился от Диктора, "Джо" и двойник номер Первый отправлены по
назначению, все обошлось малой кровью - не считая клочка волос и разбитой
губы. Ну что же, теперь с него довольно. Побриться и за работу, Боб,
старина.
Во время бритья он рассматривал собственную физиономию в зеркале,
удивляясь почему он ее сразу не узнал. Очевидно, он никогда не старался
взглянуть на себя как-бы со стороны. Поэтому Боб едва не растянул
сухожилия на шее стараясь уловить уголками глаза собственный профиль в
зеркале.
Выйдя из ванной, он снова увидел диск Ворот. Почему-то Боб считал,
что теперь Ворота исчезнут. Но они остались. Боб осторожно, не прикасаясь
к диску, обошел Ворота со всех сторон. Неужели они останутся навсегда?
Ведь свое дело Ворота сделали, почему Диктор их не уберет?
Боб остановился перед диском, чувствуя своеобразное притяжение,
сродни тому, что заставляет человека нырять с высокой скалы. Что
произойдет, если он вернется в будущее? Что он там увидит?
Он вспомнил Арму. И ту, вторую девушку - как ее звали? Диктор,
кажется, не сказал ему ее имя.
Но, напрягая волю, Боб удержался и, поборов искушение, сел за стол.
Если он намерен остаться здесь - а он намерен так и сделать - то он должен
закончить работу. Он должен зарабатывать на жизнь, и чтобы получить
приличное место ему необходимо ученое звание. Итак, на чем он остановился?
Через двадцать минут Боб пришел к выводу, что работу придется
переписать от начала до конца. Избранная им первоначальная тема -
приложение эмпирического метода к некоторым проблемам метафизики и
найденные им для этого точные формулировки можно оставить, но теперь у
него имеется масса нового материала, который нужно обработать и
использовать.
Перечитывая рукопись, Боб только удивлялся, насколько ограниченным и
догматичным он был. Как часто впадал он в грех декартезианства, подменяя
верное мышление "правильным". Он начал набрасывать план нового варианта
работы, но понял почти сразу, что ему придется столкнуться с двумя
проблемами, еще решительно не проясняющимися в его сознании: проблемой
единства личности и проблемой свободы выбора. Когда они все трое
находились в этой комнате - кто из них был настоящее "эго", кто был
настоящий Вилсон? И как получилось, что он не смог изменить ход событий,
как ни старался?
Тут же он нашел простой до абсурда ответ на первый вопрос. Настоящим
Вилсоном был он. "Я" есть "я", воспринимаемая истина. Ну, а те двое? Они
тоже были уверены в подлинности своих собственных "я". Боб попытался
сформулировать определение человеческого "я": "я" - как последняя в данный
момент точка на постоянно растущей в будущее линии памяти, составляющей
сознание...
Нужно попробовать сформулировать математически. В вербальном языке
слишком много семантических ловушек.
Зазвонил телефон.
Боб рассеяно поднял трубку.
- Да.
- Это ты, Боб?
- Да. А кто это?
- Как, ведь это я, Женевьева. Что с тобой сегодня, мой дорогой? Вот
уже второй раз ты не узнаешь моего голоса.
Боб почувствовал, как в нем растет раздражение. Еще одна проблема -
что ж, он покончит с ней немедленно.
- Послушай, Женевьева, - сказал он, не обращая внимания на жалобный
тон девушки, - ведь я просил не беспокоить меня, когда я работаю. Пока.
- Ну, знаешь, из всех... Ты не имеешь права говорить со мной таким
тоном, Боб Вилсон! Во-первых, сегодня ты не работал. Во-вторых, с чего ты
взял, что можешь сначала чуть ли не руки целовать, а через два часа рычать
как дикий зверь? Что-то мне не слишком улыбается такое замужество!
- Замужество? Откуда такая нелепая идея?
Несколько секунд трубка едва не развалилась от треска и шипения,
потом катаклизм несколько утих. Тогда Боб счел возможным продолжить:
- Ну, ну, успокойся. Это ведь не "веселые девяностые", правда? Если
молодой человек несколько раз пригласил девушку на танцы и в кино, это еще
не значит, что он намерен жениться на ней.
Последовала короткая пауза.
- Значит, конец игры? - ответил наконец голос на другом конце
провода. Голос был холоден и до такой степени сварлив, что Боб едва узнал
его. - Ну погоди, я знаю, как поступать с такими, как ты! Женщина не
настолько уж беззащитна в нашей стране!
- Тебе лучше знать, - свирепо ответствовал Боб. - Ты крутишься вокруг
университета не первый год.
На другом конце бросили трубку.
Боб вытер пот со лба. Эта мадам вполне может наделать ему немало
неприятностей, это он хорошо знал. Его предупреждали еще когда он только
начал за ней ухаживать, но он был настолько уверен в том, что сам о себе
позаботится! Раньше думать надо было, старина, но кто мог подумать, что
она поведет дело так круто!
Он попытался вернуться к работе над дипломом, но не мог
сосредоточиться. Последний срок - завтра, десять часов утра. Он посмотрел
на часы - они стояли. Он поставил их по настольным - четверть пятого
пополудни. Даже если он просидит всю ночь, работу переделать он не успеет.
Кроме того, еще Женевьева...
Опять зазвонил телефон. Боб не притронулся к трубке. Телефон не
унимался, тогда он просто снял трубку. С ней он больше говорить не будет.
Он опять вспомнил Арму. Да, вот образец идеальной женщины... Он
подошел к окну и посмотрел вниз, на шумную пыльную улицу. Почти
неосознанно, он сравнил ее с безмятежным зеленым пейзажем, которым он
любовался с балкона во время завтрака с Диктором. А это что? Вшивый мир и
вшивый народишко!
Мозг Боба внезапно пронзили отчаянная мысль. Ворота все еще открыты.
Ворота все еще открыты!! Так ли уж опасен Диктор? Он сам себе хозяин.
Вернуться в будущее и попробовать все сначала - ведь он ничего не теряет,
в конце концов, а получить может все!
Он шагнул к Воротам, но приостановился. Разумно ли он поступает? Что
ему, собственно, известно об этом времени? Тут Боб услышал, как по
лестнице за дверью кто-то поднимается. Вот шаги приближаются к его
двери... Внезапно он понял, что это Женевьева - это придало ему
решительности. Он шагнул в диск.
-==Роберт Хайнлайн. Линия жизни==-
перевод И. Гуровой
Председатель громко застучал, требуя тишины. Мало-помалу насмешливые
выкрики и свист стихли -- несколько самоназначенных блюстителей порядка
сумели убедить слишком пылких субъектов сесть и успокоиться. Докладчик на
трибуне рядом с председателем, словно ничего не заметил. Его непроницаемое,
чуть высокомерное лицо хранило полную невозмутимость. Председатель
повернулся к нему и сказал, еле сдерживая раздражение.
-- Доктор Пинеро ("доктор" было сказано с некоторым нажимом), я должен
извиниться перед вами за неприличные выкрики. Меня удивляет, что мои коллеги
настолько забыли достоинство, подобающее ученым, что прервали докладчика,
как ни велик, -- он помолчал, плотно сжав губы, был повод для возмущения.
Пинеро улыбнулся ему улыбкой, в которой было что-то на редкость
оскорбительное. Председатель с трудом взял себя в руки и продолжал.
-- Я хочу, чтобы заседание завершилось подобающим образом Прошу вас
кончить ваше сообщение. Однако прошу вас воздержаться и больше не оскорблять
нас, высказывая идеи, которые любой образованный человек не может не
признать ошибочными. Будьте так добры, повторите только о Вашем открытии
если вы что-то открыли.
-- Пинеро развел пухлыми белыми руками, повернув ладони вниз.
-- Но как я могу предложить вам новые идеи, если сперва не рассею ваше
заблуждение? По аудитории прошло движение, раздался ропот. Кто-то крикнул из
глубины зала:
-- Выбросьте вон этого шарлатана! Довольно и того, что слышали.
Председатель постучал молоточком.
-- Господа! Прошу вас! -- Затем он повернулся к Пинеро. -- Должен ли я
напомнить вам, что вы не член этого общества и что мы вас не приглашали?
-- Ах, так? -- Пинеро поднял брови. -- Помнится, я получил приглашение
с грифом Академии.
Председатель пожевал нижнюю губу, а потом ответил:
-- Да, верно. Это приглашение написал я сам. Но лишь по просьбе одного
из попечителей -- превосходного джентльмена, радеющего об интересах
человечества, однако, не ученого и не члена Академии.
-- Ах, так? Я мог бы и догадаться. Старик Бидуэлл, верно? Из
"Объединенного страхования жизни"? И он хотел, чтобы его дрессированные
тюлени разоблачили меня как шарлатана, да? Ведь если я смогу назвать
человеку день его смерти, никто не пойдет к нему страховаться даже на самых
выгодных условиях. Но каким образом вы меня разоблачите, если сначала не
выслушаете? Даже если допустить, что у вас хватит ума меня понять? П-ф!
Натравить шакалов на льва! -- Он подчеркнуто повернулся к ним спиной.
Ропот в зале стал громче, в нем звучала злоба.
Тщетно председатель требовал тишины. В первом ряду кто-то вскочил на
ноги -- Господин председатель!
Председатель не упустил удобного случая и крикнул:
-- Господа! Слово предоставляется доктору Ван Рейну Смиту.
Шум затих. Доктор Смит откашлялся, пригладил великолепную седую
шевелюру и сунул руку в боковой карман своих элегантных брюк. Он принял
позу, какая бывала у него, когда он читал лекции в дамских клубах.
-- Господин председатель! Уважаемые сочлены Академии Наук, будем
терпимы. Даже убийца имеет право на последнее слово перед тем, как суд
вынесет приговор. Так будем ли мы строже? Пусть даже приговор и
предопределен интеллектуально. Я признаю за доктором Пинеро право на ту
любезность, которую это ученое собрание должно оказывать любому коллеге, не
состоящему в нем, даже если (он слегка поклонился в сторону Пинеро) нам
неизвестен университет, присвоивший ему степень. Пусть то, что он намерен
сказать, не отвечает истине, на нас это тени бросить не может. Если то, что
он намерен сказать, верно, нам следует это знать. -- Его красивый, хорошо
поставленный голос успокаивал, завораживал. -- Если манеры почтенного
доктора кажутся нам несколько резковатыми, следует помнить, что возможно
там, откуда он приехал, или в той среде, где он вращается, таким вещам
придается меньше значения, а наш добрый друг и благодетель просил вас
выслушать этого человека и тщательно оценить его утверждения. Так сделаем же
это с достоинством и декорумом.
Он сел под треск аплодисментов, с удовольствием сознавая, что снова
поддержал свою репутацию интеллектуального лидера. Завтра газеты вновь
упомянут разумность и обаятельность "Самого красивого ректора во всех
американских университетах". Кто знает, может быть, теперь старик Бидуэлл
раскошелится и субсидирует постройку плавательного бассейна.
Когда аплодисменты стихли, председатель повернулся туда, где виновник
всей этой бури сидел с безмятежным лицом, скрестив руки на круглом брюшке.
-- Вы не продолжите, доктор Пинеро?
-- А зачем?
-- Вы же пришли сюда ради этого? -- председатель пожал плечами.
Пинеро встал.
-- Справедливо, совершенно справедливо. Но стоило ли мне приходить?
Есть ли здесь хоть один человек, способный воспринимать повое, способный
