- Думаешь, он не врет? - спросил Майлз.
- В таком состоянии он не может врать. И он абсолютно уверен в своих
словах - так что путаница исключается. Черт с ними, Майлз. Может, когда мы
от него избавимся, окажется, что передаточная надпись не имеет силы,
поскольку он уже продал нам акции... по крайней мере, я сейчас заставлю
его подписать несколько пустых бланков, а там увидим.
Она попыталась заставить меня подписать, а я попытался повиноваться.
Но в таком состоянии я не мог расписаться толком. Наконец она вырвала у
меня из рук бумагу и сказала со злостью:
- Ты меня до истерики доведешь! Я и то лучше могу за тебя
расписаться. - Она наклонилась ко мне и мстительно прошипела: - Жаль, что
я твоего кота не пристукнула.
На некоторое время они оставили меня в покое. Потом ко мне подошла
Белл и объявила:
- Дэнни, я сделаю тебе укольчик, и ты почувствуешь себя гораздо
лучше. Ты сможешь встать, двигаться и вести себя, словно ничего не
произошло. Ты ни на кого не будешь сердиться, особенно на нас с Майлзом, -
ведь мы твои лучшие друзья, правда? Кто твои лучшие друзья?
- Вы. Ты и Майлз.
- Но я тебе больше чем друг. Я тебе как сестра. Повтори.
- Ты мне как сестра.
- Вот и хорошо. А сейчас мы поедем на машине, потом ты погрузишься в
"долгий сон". Ты приболел, а когда поспишь, то проснешься здоровеньким.
Понимаешь, о чем я говорю?
- Да.
- Так кто я?
- Ты мой лучший друг. Ты мне как сестра.
- Умница. А теперь закатай-ка рукав.
Укола я не почувствовал, но кожа в том месте, куда вошла игла,
горела. Меня трясло, как от озноба, но я смог выпрямиться в кресле.
- Эй, сестренка, у меня кожа после укола горит. Что ты мне засадила?
- Кое-что, от чего тебе сразу станет лучше. Ты немного приболел.
- Да, приболел. А Майлз где?
- Сейчас вернется. Подставляй-ка другую руку, рукав-то закатай!
- Для чего? - запротестовал я, но рукав закатал и позволил себя
уколоть. От укола я подпрыгнул в кресле.
- Тебе ведь не очень больно? - улыбнулась Белл.
- А? Нет, не больно. Зачем уколы-то?
- Ты подремлешь, пока мы доедем. А как доберемся до места, ты
проснешься.
- Ладно. Мне хотелось бы поспать. И я хочу погрузиться в "долгий
сон". - Тут мной овладело беспокойство, и я оглянулся по сторонам: - А где
же Пит? Он ведь собирался со мной...
- Пит? - переспросила Белл. - Ну что ты, милый, забыл разве? Ты
отправил его к Рикки, она о нем позаботится.
- Ах да. - Я улыбнулся с облегчением. Я послал Пита Рикки, помню, как
отправлял его по почте. Все хорошо. Рикки любит Пита и, пока я пребываю в
"долгом сне", будет о нем прекрасно заботиться.
Они отвезли меня в Объединенный храм в Сотелл, которым пользовались
небольшие страховые компании, не имевшие собственных Храмов Сна. Я проспал
всю дорогу и проснулся, как только Белл заговорила со мной. Майлз остался
в машине, а Белл повела меня в здание. Девушка за стойкой регистратуры
взглянула на меня и спросила:
- Дейвис?
- Да, - ответила за меня Белл. - А я его сестра. Представитель
Главной страховой здесь?
- Он в приемной номер девять - там все готово и вас ждут. Документы
отдадите представителю Главной. - Она с интересом взглянула на меня. - Он
уже прошел медицинское обследование?
- О да! - поспешила заверить ее Белл. - Брат, видите ли, плохо себя
чувствует. Болел... пришлось дать ему успокаивающее из-за сильных болей...
- Да-да, - сочувствующе закудахтала девица, - в таком случае
поторопитесь. Пройдите через ту дверь, а потом налево.
В девятой комнате находились три человека: мужчина в повседневном
костюме, еще один - в белом халате и женщина в форме медсестры. Они
помогли мне раздеться, обращаясь со мной, как с малолетним дебилом. Белл
тем временем опять рассказывала, что она ввела мне успокаивающее, потому
что меня мучили сильные боли. Обнаженного, меня распростерли на столе, и
мужчина в белом халате принялся массировать мне живот, глубоко проминая
пальцами.
- С этим никаких хлопот, - объявил он наконец. - Он совершенно пуст.
- Он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, - подтвердила Белл.
- Прекрасно. Некоторые заявляются сюда нафаршированные, словно
рождественская индейка. У них башка совсем не варит.
- Да-да, очень верно.
- Фу-у. Ну, сынок, сожми-ка кулаки покрепче, пока я введу тебе иглу.
Я почувствовал укол, и все вокруг стало погружаться в туман.
Неожиданно я вспомнил о Пите и попытался подняться.
- Где Пит? Хочу видеть Пита.
Белл обхватила мою голову ладонями и поцеловала меня:
- Ну что ты, что ты, дружок! Пит не придет, разве ты забыл? Он ведь
остался с Рикки. - Я затих, а она мягко объяснила остальным: - У нашего
братца Пита дома больная малышка.
Я погрузился в сон. Вскоре я почувствовал сильный холод, но не мог
двинуть рукой, чтобы натянуть на себя одеяло.
5
Я жаловался бармену на кондиционер - лопасти крутились слишком
сильно, и мы могли простудиться.
- Не имеет значения, - уверял он меня. - Вы не почувствуете холода,
когда заснете. Сон... сон... сон... вечерняя услада, прекрасный сон. - У
бармена почему-то было лицо Белл.
- Выпить бы чего-нибудь горяченького! - настаивал я. - "Том и
Джерри", например. Или чай. Горячий чай. Целый чайник!
- Сам ты "чайник", - отвечал врач. - Сна ему захотелось. Выкиньте-ка
этого "чайника" отсюда!
Я попытался зацепиться ногой за бронзовую подножку, но у стойки бара
не было бронзовой подножки, и мне это показалось забавным. Я плашмя лежал
на спине, что было еще забавнее. Как будто у них в этом баре обслуживали
безногих... Ведь у меня не было ног - как же я мог зацепиться за бронзовую
подножку? И рук не было тоже. "Смотри, мама, у этого дяди рук нет!" Пит
уселся мне на грудь и завыл.
Я снова был на учениях... судя по всему, учениях по усиленной
переподготовке, в лагере под Хейлом. Мне только что засунули за шиворот
снег - так они делают из вас "настоящих мужчин". Мне нужно было
вскарабкаться на чертову гору, самую высокую во всем Колорадо; ее склоны -
сплошной лед, а у меня не было ног. Тем не менее я тащил самый большой
тюк, какой только можно представить, и все время помнил: генералы хотели
выяснить, нельзя ли солдата использовать вместо вьючного мула; меня же
выбрали потому, что, если я и погибну, с такой потерей можно не считаться.
Я не прополз бы и шагу, не подталкивай меня сзади маленькая Рикки.
Старший сержант повернулся ко мне - лицом он напоминал Белл - и,
посинев от ярости, заорал:
- Эй ты, пошевеливайся! Я тебя ждать не собираюсь. Мне плевать,
заберешься ты или нет... Но пока не выполнишь задания, не уснешь.
Мои не-ноги не несли меня дальше, и я свалился в обжигающий снег и
заснул-таки, а маленькая Рикки выла и умоляла меня не спать. Но я должен
был спать...
Я проснулся в постели; рядом лежала Белл. Она трясла меня,
приговаривая:
- Проснись, Дэн! Я не могу ждать тебя тридцать лет: девушка должна
думать о своем будущем!
Я попытался подняться и достать из-под кровати мешки с золотом, чтобы
отдать ей, но она ушла... а тем временем "горничная" с лицом Белл схватила
мешки, положила на поднос и поспешно выкатилась из комнаты. Я ринулся было
за ней, но у меня не было ног и, как оказалось, не было тела вообще. "Нету
тела у меня, не о чем заботиться..." Мир состоял из старших сержантов и
работы... и какая разница, где работать и как? Я позволил им снова
взнуздать себя и вновь принялся карабкаться вверх по ледяному склону.
Склон был белым и красиво изогнутым, и мне ничего не оставалось, как
только карабкаться к розовой вершине, где мне позволят наконец заснуть:
ведь мне так необходим сон! Но я никогда не достигну ее... у меня нет ни
рук, ни ног - ничего...
На склонах горы загорелся лес. Снег почему-то не таял, но на меня
волнами накатывалась жара; а я все полз и полз, выбиваясь из сил. Надо
мной наклонился старший сержант:
- Просыпайся... просыпайся... просыпайся...
Но как только я просыпался, он хотел, чтобы я засыпал опять. Что
происходило потом - я помню смутно. Кажется, некоторое время я лежал на
столе и стол подо мной вибрировал; вокруг горели огни, наподобие змей
свешивались с потолка шланги каких-то приборов, толпился народ. Потом,
когда я окончательно проснулся, то уже лежал на больничной койке.
Чувствовал я себя вполне сносно, если не считать легкой слабости, словно
после сеанса в турецкой бане. Руки-ноги были при мне. Но со мной никто не
разговаривал, и едва я раскрывал рот, чтобы задать вопрос, сиделка тут же
засовывала что-то мне под язык. Потом довольно долго мне делали массаж.
Наконец, проснувшись однажды утром, я почувствовал себя совершенно
здоровым и тут же вылез из кровати. Слегка кружилась голова, а в остальном
был полный порядок. Теперь я уже знал, как попал сюда, знал, что вся эта
чертовщина мне просто приснилась.
И я знал, кто меня сюда поместил. Пока я находился под действием
наркотика, Белл внушала мне, чтобы я забыл о ее предательстве; но либо я
не воспринял внушений, либо за тридцать лет сна в холоде гипноз потерял
свою силу. И хотя кое-какие детали стерлись из памяти, я не забыл, что они
хитростью заманили меня в храм, - так в добрые старые времена вербовщики
спаивали и увозили на суда матросов.
Я не был очень уж зол на них. Правда, все это произошло только
"вчера", или один сон назад, но сон-то длился целых тридцать лет! Человеку
порой бывает трудно разобраться в своих ощущениях - они, как правило,
субъективны; хотя я отчетливо помнил все, что случилось "вчера", но
воспринимал события того дня так, словно они имели место давным-давно.
Приходилось вам видеть на экране телевизора двойной план: питчера в момент
подачи и одновременно общий вид стадиона? Два изображения словно наложены
друг на друга. Нечто похожее испытывал и я: прошлое четко запечатлелось в
моем сознании, но эмоциональное восприятие притупилось, как это бывает,
когда мысленно возвращаешься к делам давно минувших дней.
Я твердо намеревался разыскать Белл и Майлза и сделать из них фарш
для кошачьих консервов, но спешить не следовало. Дело терпит до следующего
года; а сейчас мне хотелось понять, что же из себя представляет 2000 год,
в который я попал. Кстати, о кошачьих консервах... А где же Пит? Он ведь
должен быть где-то поблизости... если, конечно, бедняга пережил "долгий
сон". Вот тут-то я и вспомнил, что мне помешали прихватить с собой Пита.
"Дело" Белл и Майлза я переложил из папки Ждет в папку Срочно. Ведь
они пытались убить моего кота, разве не так? Они больше чем убили его -
они обрекли Пита на одичание... Он влачил остаток своих дней, шатаясь по
задворкам в поисках объедков. Он стал тощим и ободранным, его добрая душа
очерствела, и он возненавидел всех без исключения двуногих тварей. Они
дали ему умереть - а он, конечно, не мог дожить до моего пробуждения, - и
умер он в уверенности, что я его бросил. Они мне заплатят за это - если
они сами еще живы. О, трудно выразить словами, как я надеялся, что они еще
живы!
Тут я обнаружил, что стою в ногах у своей койки, вцепившись в спинку,
чтобы не упасть. Из одежды на мне была только пижама. Я огляделся,
прикидывая, как мне вызвать кого-нибудь из персонала. Больничные палаты за
тридцать лет, что я спал, изменились мало - на первый взгляд. Только вот
окна не было, и я не мог понять, откуда поступал свет. Больничная койка,
насколько я помнил из прошлого, напоминала прежние: высокая и узкая, но
