сконструированная не только как место, на котором спят, под сеткой матраца
располагались какие-то трубы, еще ниже, видимо, имелся и модернизированный
ночной горшок. Прикроватная тумбочка составляла единое целое с койкой. При
других обстоятельствах меня, может, и заинтересовала бы незнакомая
конструкция, но теперь я сосредоточил внимание на поисках обычного звонка,
которым вызывают сестер или нянечек, - мне нужна была одежда. Но звонка не
оказалось. Зато я обнаружил то, во что он трансформировался, - клавиш на
боковой стенке тумбочки, которая оказалась совсем не тумбочкой. Я нажал на
него, и на экране, вмонтированном напротив изголовья, зажглась надпись:
"ВЫЗОВ ПЕРСОНАЛА". Почти тотчас же экран мигнул и на нем появились слова:
"ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ МИНУТКУ".
Очень скоро дверь палаты скользнула в сторону и появилась медсестра.
Судя по ее виду, медсестры тоже не очень изменились. Эта оказалась в меру
привлекательной, со знакомыми ухватками хорошо вымуштрованного сержанта.
На ее коротко остриженных, лилового цвета волосах чудом держалась белая
шапочка. Белая же униформа странного покроя не прикрывала те места, какие
считалось необходимым прикрывать в 1970 году; но женская мода во все
времена оказывала влияние даже на рабочую одежду. Но в любом столетии
можно безошибочно признать медсестру только по одной манере держаться.
- Ложитесь в кровать!
- Где моя одежда?
- Ложитесь в кровать. И немедленно!
- Послушайте, сестра, - ответил я рассудительно. - Я ведь свободный
гражданин, старше двадцати одного года и никак не преступник. Мне не нужно
ложиться в кровать, и я не собираюсь этого делать. А теперь извольте
показать, где находится моя одежда, иначе я отправлюсь на поиски в том,
что на мне.
Она взглянула на меня, потом неожиданно повернулась и вышла; дверь
выпустила ее и тут же скользнула на место. Но меня дверь не выпустит. Я
попытался понять принцип работы дверной автоматики: совершенно очевидно,
что если один инженер выдумал приспособление, то другой в состоянии
постигнуть его секрет. Но тут дверь снова открылась и впустила мужчину.
- Доброе утро, - обратился он ко мне. - Я доктор Альбрехт.
Его наряд представлял собой нечто среднее между выходным костюмом
обитателя Гарлема и одеждой для загородных прогулок, но
профессионально-непринужденные манеры и усталые глаза заставили меня
поверить ему.
- Доброе утро, доктор. Я хотел бы получить свою одежду.
Он сделал еще один шаг, и дверь за его спиной скользнула на место.
Потом он сунул руку в складки одежды и извлек пачку сигарет; вытащил одну,
помахал ею в воздухе, вставил в рот и затянулся. Сигарета задымилась.
После этого он протянул пачку мне.
- Закурите?
- Да нет, благодарю.
- Берите, одна не повредит.
Я отрицательно покачал головой. Раньше я не мог без сигарет работать.
Чем больше окурков было в пепельницах и прожженных мест на чертежной
доске, тем успешнее продвигалась работа. Теперь от одного вида дыма я
почувствовал легкое головокружение и удивился: неужели во время сна я
избавился от привычки курить?
- Все равно не хочу, спасибо.
- Ладно. Мистер Дейвис, я здесь работаю шесть лет. Моя специальность
- гипноз, оживление и все такое прочее. За время работы и здесь, и в
других местах я помог восьми тысячам семидесяти трем пациентам вернуться к
нормальной жизни после гипотермии. Вы - восемь тысяч семьдесят четвертый.
Все проснувшиеся ведут себя странно - по мнению неспециалиста; для меня-то
их поведение естественно. Одни, например, не хотят просыпаться и орут на
меня, когда я пытаюсь их разбудить; другие - так и не просыпаются, и мы
вынуждены отправлять их в другое учреждение; третьи, осознав, что пути
обратно нет и слишком поздно возвращаться домой, в тот год, когда они
выбрали "долгий сон", начинают рыдать без остановки. А некоторые, вроде
вас, требуют одежду и хотят тут же бежать на улицу.
- И что же? Разве нельзя? Я что, заключенный?
- Отнюдь. Вы можете получить свою одежду. Думаю, она покажется вам
несколько вышедшей из моды, но это ваша забота. А пока ваши шмотки не
принесли, соблаговолите-ка рассказать мне, отчего такая ужасная спешка. И
что за дело, которое требует вашего участия в нем сию минуту, - ведь
тридцать лет вы им не занимались. А именно такой срок вы провели в
холодном сне - тридцать лет. Неужто дело столь срочное? Или оно подождет
до вечера? Или даже до завтра?
Я начал было бормотать что-то о необходимости срочно заняться...
потом сконфузился и промямлил:
- Может, и не так уж спешно...
- Тогда сделайте мне одолжение, ложитесь в кровать. Позвольте мне
сперва вас осмотреть, потом вы позавтракаете и, может, побеседуете со мной
немного, прежде чем рвануть на все четыре стороны. Может быть, я даже
смогу посоветовать вам, в какую сторону лучше рвануть.
- Гм, хорошо, доктор. Извините за беспокойство. - Я снова забрался в
кровать. Лежать в ней было удобно - и я вдруг почувствовал, как устал.
- Какое там беспокойство, пустяки. Что именно нас беспокоит, вы еще
увидите. Хоть бы от части забот избавиться. - Он поправил на мне одеяло,
потом наклонился к тумбочке-столу: - Доктор Альбрехт из семнадцатой.
Пошлите палатную прислугу с завтраком, да... меню - четыре-минус. - Он
опять повернулся ко мне: - Повернитесь на живот и задерите пижаму - хочу
проверить ваши ребра. Пока я вас осматриваю, можете задавать вопросы. Если
хотите.
Я попытался обдумать вопросы, пока он тыкал чем-то мне в ребра;
штуковину, которой он пользовался, я принял за стетоскоп, хотя он скорее
напоминал уменьшенный слуховой аппарат. Но у нее имелся все тот же
недостаток - поверхность датчика была холодной и твердой.
О чем спросить, проспав тридцать лет? Достигли или нет звезд? Кто
теперь проповедует "война войне"? Выращивают ли детей в колбах?
- А что, док, в фойе кинотеатров все еще стоят машины для продажи
попкорна?
- Стояли, когда я последний раз смотрел кино. У меня нет времени
бывать там часто. Кстати, теперь в ходу слово "хваталка", а не "кино".
- Вот как? А почему?
- А вы сходите разок. И сразу поймете. Да не забудьте пристегнуть
привязной ремень: от некоторых кадров зрителей аж из кресла выбрасывает!
Видите ли, мистер Дейвис, мы-то сталкиваемся с подобным ежедневно и уже
привыкли. Но к наступлению каждого нового года мы подготавливаем
установочные словари, а также обзоры по вопросам истории и культуры. Это
совершенно необходимо, ибо, хотя мы многое делаем, чтобы смягчить
потрясение наших клиентов от встречи с действительностью, им все равно
чрезвычайно трудно ориентироваться в незнакомой обстановке.
- Хм, пожалуй.
- Несомненно так. Особенно если промежуток времени, проведенного в
холодном сне, так велик, как в вашем случае. Все-таки тридцать лет.
- А тридцать лет - максимум?
- И да, и нет. Самый долгий период сна, с которым мы имели дело, -
тридцать пять лет. Первый клиент на коммерческой основе был охлажден в
декабре 1965 года. Но среди тех, кого я вернул к жизни, вы проспали дольше
других. Теперь здесь есть клиенты, заключившие контракт на срок до ста
пятидесяти лет. Но, честно говоря, вас не должны были принимать на такой
долгий срок - тридцать лет: в те годы о гипотермии знали еще недостаточно.
Они здорово рисковали, но вам повезло.
- В самом деле?
- В самом деле. Перевернитесь-ка на спину. - Он продолжил осмотр,
потом добавил: - Но с теми знаниями, какими мы обладаем теперь, я взялся
бы подготовить человека к прыжку через тысячелетие, если бы кто-нибудь
взялся финансировать такое предприятие. Я бы с годик продержал его при
температуре, в которой пребывали вы, потом обрушил бы на него минус двести
в миллисекунду. Он бы выжил. Я уверен. Давайте-ка проверим ваши рефлексы.
Слово "обрушил" мне не очень понравилось. А доктор Альбрехт продолжал
тем временем:
- Сядьте и положите ногу на ногу. Вряд ли вы столкнетесь с языковыми
трудностями. Конечно, я следил за своей речью и говорил на языке 1970
года. Я весьма горжусь тем, что могу разговаривать с пробуждающимися
пациентами на языке того года, когда они поступили к нам. Я прошел
специальный курс обучения под гипнозом. Но вы полностью овладеете
современным разговорным языком через неделю - тут все дело в
дополнительном словарном запасе.
Я хотел было заметить ему, что по меньшей мере раза четыре он
употребил слова, которых в 1970 году не знали или вкладывали в них
совершенно противоположный смысл. Но потом решил, что это будет невежливо
по отношению к нему.
- Вот пока и все, - наконец сказал он. - Да, кстати, вас хотела
повидать миссис Шульц.
- Как?
- Разве вы с ней не знакомы? Она утверждала, что вы ее старинный
друг.
- Шульц, - задумчиво повторил я. - Вероятно, я знавал когда-то
нескольких женщин по фамилии Шульц, но единственная, кого могу вспомнить,
- моя учительница в начальной школе. Впрочем, она вряд ли жива.
- Возможно, она тоже находилась в "холодном сне". Получить ее записку
сможете, когда захотите. Так, я могу вас выписывать. Но если вы человек
смекалистый, то побудете здесь еще несколько дней, чтобы проникнуться
духом новой для вас обстановки. А я загляну к вам потом. Ну, смываюсь, как
говорили в ваше время. Вот и прислуга с завтраком.
Я сделал для себя окончательный вывод, что в медицине он разбирается
лучше, чем в лингвистике. Но тут я увидел прислугу и забыл обо всем. Он
вкатился, аккуратно объехав доктора Альбрехта, а тот вышел из палаты, не
обращая внимания на прислугу и не дав себе труда посторониться.
Итак, он вкатился, подъехал к кровати, выдвинул столик, повернул так,
что столик оказался передо мной, и поставил на него завтрак.
- Налить вам кофе?
- Да, пожалуйста, - ответил я. Вообще-то мне не хотелось, чтобы кофе
стыл в чашке, пока я завтракаю, но я сгорал от желания посмотреть, как он
справится.
Представьте себе мое изумление - ведь это был... "ловкий Фрэнк"! Нет,
это была не та неуклюжая, на скорую руку собранная мною модель, скорее
напоминавшая электронный макет, конечно нет! Он походил на "Фрэнка" не
более, чем гоночный турбомобиль на первую безлошадную повозку. Но разве
мастер может не узнать свое творение? Я создал базовую модель, и она
неизбежно должна была быть усовершенствована... Вот он, правнук "Фрэнка" -
улучшенный, доведенный до ума, более сноровистый, - но одной с ним крови.
- Больше ничего не надо?
- Минутку...
Очевидно, я ляпнул что-то не то, потому что робот вытянул из себя
лист плотного пластика и вручил мне. Лист соединялся с его корпусом тонкой
стальной цепочкой; на нем было напечатано вот что:
"УПРАВЛЯЕТСЯ ГОЛОСОМ - "ТРУДЯГА", модель XVII-а.
ВНИМАНИЕ! Этот автомат для обслуживания не понимает человеческую
речь. Он не обладает разумом, так как является всего лишь механизмом. Для
вашего удобства он сконструирован так, что может реагировать на
нижеперечисленные распоряжения. Он оставит без внимания все остальные
обращения к нему или (в случае, если полностью не срабатывают рецепторы и
не замкнута цепь восприятия) предложит вам данную инструкцию. Пожалуйста,
прочтите ее внимательно.
Благодарим вас.
Корпорация "Алладин" по производству автоматизированного
оборудования. Выпускает модели: "ТРУДЯГА", "ВИЛЛИ-НА-ВСЕ-РУКИ", "ЧЕРТЕЖНИК
ДЭН", "СТРОИТЕЛЬ БИЛЛ", "САДОВНИК", "НЯНЯ".
Проектирование и консультации по вопросам автоматики.
Всегда к вашим услугам!"
