рецензия Е. Швидланда на Die Gemeinwirtschaft в Economic Journal, vol. 33,
September 1923, pp. 406--408 -- амер. изд.]), которые демонстрируют, сколь
многие взгляды, при первой публикации подвергавшиеся острым нападкам или даже
осмеянию, стали с тех пор общепризнанными. В новом систематизированном
изложении его взгляды обрели новую значимость и убедительность. Налицо и
свидетельства того, что взгляды автора продолжают постепенно эволюционировать.
Но следует признать, что в период создания этих работ на него мало
подействовала общая эволюция в нашей области знаний. Он развивался совершенно
независимо, и возникает даже чувство, что автор, на которого столь часто
нападали из-за идей, которые потом оказывались верными, развил некое презрение
к современной экономической теории, и это помешало ему извлечь пользу из ее
изменения. Это кажется особенно верным по отношению к недавнему развитию
теории конкуренции -- в этой области более благожелательное отношение к другим
подходам могло бы облегчить понимание позиции автора.
В рецензии нелегко дать адекватное представление о положительном вкладе в
развитие теории, поскольку этот вклад состоит, главным образом, в
последовательном приложении единых философских принципов и в создании на этой
основе общей перспективы дальнейшего движения. Как пример удачного обобщения
можно рассмотреть любопытную трактовку закона сравнительных издержек не в
специальном приложении к теории международной торговли, а в его самой общей
форме, как основы формирования общества. Рикардовское
Vergesellschaftungsgesetz, как его окрестил профессор Мизес (выражение, боюсь,
почти непереводимое), получило здесь заслуженное место в самом начале
рассмотрения проблем менового общества, само существование которого основано
на этом принципе. [В Human Action Мизес изменил название Ricardo'sche
Vergesellschaftungsgesetz на "Рикардовский закон ассоциации", который он
считает "частным случаем более универсального закона ассоциации", общего
принципа, показывающего, как "разделение труда создает преимущества для всех
участников", даже для менее квалифицированных или владеющих меньшими
ресурсами, чем другие. (Этот принцип, именуемый нынче "законом относительного
преимущества", обычно иллюстрируют примерами из области международной
торговли; Мизес, напротив, использует пример хирурга, который нанимает для
стерилизации инструмента менее искусного помощника. См. pp. 127--133 немецкого
издания; pp. 159--164 третьего английского издания (1966). -- амер. изд.]
Для большинства читателей, однако, книга будет интересна не своей центральной
частью [pp. 188--628 немецкого издания; pp. 200--688 английского издания 1966
года -- амер. изд.], как ее можно назвать в соответствии с логикой предмета,
но своими начальными и конечными разделами, где профессор Мизес рассматривает
самые общие методологические и философские проблемы любой науки об обществе, а
также проблемы современной политики. К последнему разделу до некоторой степени
относится то, что уже было сказано о центральной части.
Многое здесь окажется знакомым для читателей прежних работ профессора Мизеса,
и главным выигрышем оказываются систематичность и последовательность изложения
материала, который прежде был доступен только в разрозненных книгах и статьях.
Но у автора, пожалуй, были еще большие возможности заполнить разрывы в
изложении, и результатом оказалась действительно внушительная единая система
либеральной социальной философии. Именно в этом разделе больше, чем где-либо
еще, поразительное знание истории и современного мира помогает автору
проиллюстрировать свои аргументы. И хотя единственным Weltanschausung, с
которым до известной степени схожи взгляды автора, является либерализм XIX
века, читателю не следует впадать в заблуждение, что перед ним всего лишь
новая формулировка идей laissez-faire этого периода. Хотя выводы во многих
моментах совпадают, философские основы всего построения изменились так же, как
у большинства других людей, хотя совсем в ином направлении.
Самые оригинальные и, одновременно, самые спорные моменты в развитии взглядов
профессора Мизеса сконцентрированы в начальных разделах книги, где он намечает
принципы общей теории действий человека, по отношению к которой экономическая
теория является только особым случаем. В ряде предыдущих работ он
последовательно обосновал то, что обозначает как априорный характер
экономической логики, и подверг критике заимствование чуждых и неуместных
здесь методов естественных наук. В новой книге он систематически развивает
общую теорию действий человека, или, как он это теперь называет (возрождая
старый французский термин) науку "праксеологии", чтобы обосновать автономную
природу методов социальных наук. Хотя я опасаюсь, что даже в этой новой форме
его аргументы едва ли смягчат предубеждения, возбуждаемые сегодня любыми
попытками такого рода, перед нами, бесспорно, наиболее убедительные и
последовательные из когда-либо выдвигавшихся в пользу такого понимания
аргументы, и если они получат заслуженное внимание, то дадут начало
чрезвычайно плодотворной дискуссии. Хотя рецензент многое изложил бы
совершенно иначе, он должен признаться, рискуя быть обвиненным вместе с
профессором Мизесом в поддержке взглядов, противоречащих всему ходу
современного научного развития, что в главном одинокий голос профессора Мизеса
кажется ему существенно более близким к истине, чем общепринятые взгляды.
Действительное рассмотрение любого из множества интересных моментов,
затрагиваемых этой работой, требует не краткого обзора, а длинной статьи. Но
нельзя поставить точку не заявив, что, по крайней мере, рецензент видит в этой
книге широту взгляда и интеллектуального кругозора, которые роднят ее скорее с
трудами философов XVIII века, чем с работами современных специалистов. И
несмотря на это, а может быть и благодаря этому, читатель чувствует гораздо
большую близость к реальности, его постоянно отвлекают от технических вопросов
к рассмотрению действительно важных проблем современного мира. Без тщательного
анализа профессор Мизес не принимает ни одной из господствующих догм и порой,
пожалуй, даже отметает слишком утонченные детали, которые, как ему
представляется, не относятся к более широким вопросам его социальной
философии. Те многочисленные читатели, которые в раздражении отвергнут
большинство утверждений этой книги, все-таки не смогут просто оставить ее в
стороне, как бы сильно они ни чувствовали, что некоторые ее части не идут au
courant с последними достижениями математического анализа, в котором они
привыкли барахтаться.
Заметки и воспоминания
[Эта статья была написана Хайеком в 1977 году и опубликована как введение к
книге Мизеса Erinnerungen von Ludwig von Mises (Stuttgart and New York: Gustav
Fisher, 1978), pp. xi--xvi. Данный текст представляет собой несколько
измененную версию перевода, сделанного Гансом-Германом Хоппе, и был
опубликован в Austrian Economics Newsletter, vol. 10, no. 1, Fall 1988, pp.
1--3. Erinnerungen была впервые опубликована посмертно на английском языке в
переводе Ганса Ф. Сеннхольца под заголовком Ludwig von Mises, Notes and
Recollections, op. cit. -- амер. изд.]
Будучи, несомненно, одним из самых значительных экономистов своего поколения,
Людвиг фон Мизес до самого конца своей необычно долгой научной жизни оставался
аутсайдером в академическом мире; прежде всего, несомненно, в странах немецкой
культуры, но то же самое повторилось и в последнюю треть его жизни, когда в
Соединенных Штатах он воспитал более широкий круг студентов. До этого его
сильное непосредственное влияние было существенно ограничено его Венским
Privatseminar, участники которого приходили к Мизесу, как правило, только по
окончании формального курса образования.
Если бы не запоздала так незаслуженно публикация этих воспоминаний,
обнаруженных в его бумагах, я был бы рад возможности проанализировать причины
столь необычного пренебрежения по отношению к одному из самых оригинальных
мыслителей нашего времени в области экономики и социальной философии. Но
оставленные им фрагменты автобиографии частично отвечают на этот вопрос. Он по
чисто личным причинам так и не получил кафедру в университетах немецкоязычных
стран в 1920-х годах или до 1933 года, тогда как множество других, бесспорно
менее достойных, их получали. Такой профессор был бы украшением любого
университета. Но инстинктивное чувство профессоров, что он не вполне подходит
к их кругу, не было вполне ошибочным. При том, что его знание предмета
превосходило знания большинства коллег, он никогда не был настоящим
специалистом. Когда я оглядываю историю социальных наук в поисках подобной
фигуры, я не нахожу ее среди профессоров, и даже Адам Смит здесь не годится;
его следует сравнивать с мыслителями типа Вольтера или Монтескье, Токвилля или
Джона Стюарта Милля. Такое понимание я приобрел, конечно, только с годами. Но
когда более 50 лет назад я пытался объяснить положение Мизеса Уэсли Клеру
Митчеллу приблизительно в тех же словах, я встретил -- видимо вполне
объяснимый -- лишь вежливый иронический скептицизм.
Его работам свойственно глобальное истолкование социального развития, и в
отличие от немногих сравнимых с ним современников, таких как Макс Вебер, с
которым его связывали редкостные отношения взаимного уважения, преимуществом
Мизеса было неподдельное знание экономической теории.
Предлагаемые здесь мемуары [имеется в виду текст Erinnerungen Ludwig von
Mises, op. cit. -- амер. изд.] рассказывают о его развитии, положении и
взглядах гораздо больше, чем я знаю или был бы способен рассказать. Я могу
только попытаться дополнить или подтвердить информацию о десяти годах его
жизни в Вене, когда я был тесно связан с ним. Довольно характерно, что я
появился у него не как студент, но как свежеиспеченный доктор права и
государственный служащий, его подчиненный в одном из этих временных особых
учреждениях, созданных ради выполнения положений Сент-Жерменского договора о
мире. Рекомендательное письмо от моего университетского учителя Фридриха фон
Визера [о Визере см. главу 3 данного издания -- амер. изд.], который
характеризовал меня как очень обещающего молодого экономиста, Мизес встретил
улыбкой и замечанием, что он никогда не видел меня на своих лекциях. Но когда
он обнаружил, что мои знания вполне удовлетворительны, и что я действительно
интересуюсь экономической теорией, он стал оказывать мне всяческое содействие
и сделал возможной мою длительную поездку в Соединенные Штаты (до появления
Рокфеллеровских стипендий), которая так во многом мне помогла. [О поездке
Хайека в Соединенные Штаты в 1923--1924 гг. см. Пролог к части 1. -- амер.
изд.] Но хотя в первые годы нашего общения я ежедневно видел его на службе, у
меня не было ни малейшего подозрения, что он готовит свою великую книгу о
социализме, которая после публикации в 1922 году решительно меня изменила.
Только летом 1924 года после возвращения из Америки я был допущен в этот
круг, который уже существовал некоторое время и через который научная работа
Мизеса в Вене в основном и оказывала влияние. "Семинар Мизеса", как мы
называли эти вечерние дискуссии, проходившие каждые две недели в его служебном
кабинете, детально описан в его мемуарах, хотя Мизес и не упоминает регулярное
продолжение официальной части дискуссий, длившееся до поздней ночи в одном из
Венских кафе. Как он совершенно верно отмечает, это не были учебные заседания,
но вольные дискуссии, которыми руководил старший товарищ, и остальные
разделяли далеко не все его взгляды. Строго говоря, только Фриц Махлуп был по
настоящему студентом Мизеса. Что касается остальных, то из постоянных
участников лишь Ричард Стригль [о Стигле см. главу 6 -- амер. изд.], Готтфрид
Хаберлер, Оскар Моргенштерн, Элен Лайзер [Helene Lieser позднее была
секретарем Международной экономической ассоциации в Париже -- амер. изд.] и
Марта Стефания Браун [Marta Stephanie Braun, позднее Browne, преподавала в
