блюдо, где в великом множестве плавали по озеру соуса кости
четырех уток. Пылая гневом, Теленн Гвад бросился было на
зверька, как вдруг, словно из-под земли, перед ним вырос все
тот же маленький высокомерный человечек в причудливой одежде --
Лаймерик.
-- Остановись, Теленн Гвад! -- вскричал он, простирая
руки. -- Не прикасайся более к несчастному созданию!
С этими словами он наклонился над зверьком. Барон постоял,
покачал в воздухе ногой как бы в размышлении, не пнуть ли
заодно и этого наглеца Лай-мерика, но затем передумал и
аккуратно поставил ногу на пол.
Лаймерик взял зверька на руки. Тот злобно зашипел и
испустил вторую струю омерзительной вони.
-- Бедная зверюшка, -- пробормотал Лаймерик, исчезая
вместе с горностаем.
Покряхтев, Теленн Гвад уселся на свое место за столом и
залпом осушил еще кубок.
-- А ты знаешь ли, дакини, -- обратился он к Хелоту, --
кто принимает тебя в гостях?
-- Щедрый, великодушный и могучий великан, -- предположил
Хелот. Он решил быть вежливым, насколько у него это получится.
Гури Длинноволосый изрядно подпортил ему манеры, и Хелот не раз
поминал валлийскую знаменитость незлым тихим словом.
-- Не только великан! -- вскричал барон. -- Я спою тебе
мою боевую песнь, юноша из рода дакини, дабы ты оценил... -- Он
поперхнулся и долго кашлял, пока не стал совершенно багровым.
-- Я спою ее тебе на древнем языке моего народа! Внимай!
И он заревел, напрягая шею и колыхаясь брюхом. Хелот не
понимал ни слова, но этого было и не нужно. Песнь была
воинственна, архаична и, без всякого сомнения, сочетала в себе
похвальбы и угрозы. Кроме того, барон явно не попадал в такт и
был не в ладах мелодией. Но пел он от всей своей великаньей
души, и это тоже было весьма ощутимо. Наконец он замолчал и с
торжеством уставился на Хелота:
-- Ну, понял что-нибудь?
-- Да, -- сказал Хелот и привел свою версию пе-ревода:
"Я -- Теленн Гвад из замка Аррой,
Я убил много-много врагов.
Я убью еще больше врагов..."
-- Верно, -- озадачился Теленн Гвад. -- А ты умнее, чем я
думал, дакини. Тебе ведом язык великанов? Ты знаешь древние
наречья?
-- Нет, что вы, сэр. Мне ведомы нравы воинов, -- скромно
отозвался Хелот. -- Я и сам воин...
-- Да, это было сразу заметно, -- сказал Теленн Гвад. --
Поэтому я и пришел тебе на помощь. Да, я сразу понял, кто ты
такой. А знаешь ли ты, кто я такой?
-- Вы, сэр, -- Теленн Гвад, который убил много врагов, --
сказал Хелот и поднял свой кубок. -- И я хотел бы выпить за
процветание вашего рода.
-- Благодарю. -- Теленн Гвад вылил в себя еще полпинты эля
и заговорил снова: -- Даже боги с уважением относятся к нам,
великанам. Знаешь ли ты, кем была моя мать? Могучая великанша
Скади -- так ее звали. Когда она потеряла отца, то, не помня
себя от горя, надела лыжи, подбитые мехом куницы, и помчалась
по снежным холмам, все выше и выше, покуда не добралась до
крепости, за стенами которой отсиживались боги. Ибо струсили
они, прослышав о том, что Скади идет. Мстить за отца бежала она
на лыжах, и все трепетали. И вот Скади предстала перед богами,
пылая гневом, ужасная в своей печали по отцу. И тогда боги
сказали: "Сейчас ты рыдаешь, Скади, но ведь настанет время,
когда вновь будешь ты смеяться". Но безутешная дочь отвечала:
"Нет, никогда не перестану я убиваться по отцу". Так она
сказала, гордая, непреклонная Скади, и приготовилась уничтожать
богов своим могучим копьем.
Барон вытащил из тарелки горностая, подержал его за шкирку
и выронил на пол. Пискнув, зверек умчался. -- И тогда боги
сказали: "Хорошо, убей нас, Скади. Но ответь сперва: если нам
удастся развеселить тебя, откажешься ты от своей мести?" И она
дала слово оставить злые думы на богов, если им удастся
насмешить ее в час великой скорби по убитому отцу.
-- И что? -- спросил Хелот. -- Удалось им заставить
смеяться безутешную сироту?
-- А как же! На то они и боги, -- ответил барон и звучно
рыгнул. Один из горностаев, сидевших возле его ноги,
приподнялся на задние лапки и встал столбиком, прислушиваясь и
принюхиваясь. -- Один из них, лиса лисой, самый хитроумный из
всех, сделал это. Славной была его шутка! Он привязал к
причинному месту бороду козла... И, увидев это, рассмеялась
Скади и утерла слезы. Радость жизни вернулась к ней. Такова
целительная сила веселья. Много лет жила она и родила много
детей, в том числе и меня.
Заключив этими словами рассказ о семейном предании, Теленн
Гвад повозил пальцем в соусе, облизал руку и встал.
-- Беседа с вами была весьма поучительна, -- сказал он
своему гостю. -- Мы рады гостям. Ты интересный собеседник,
дакини. Завтра мы снова встретимся за пиршественным столом.
И, сопровождаемый пятью или шестью зверьками, норовящими
ухватить его за ноги, Теленн Гвад размеренной поступью
удалился.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Было так: много сотен лет назад мира Аррой не было, а река
Адунн не носила имени и была просто безымянным потоком. Но
потом Морган Мэган бежал со свинцовых рудников и открыл свои
первые ворота. Вот так и случилось, что Демиургом этого мира
стал беглый каторжник, и сотворил он свой мир так, как это любо
было человеку, доселе запертому между четырех стен, одна из
которых была голод, другая -- страх, третья -- каторжный труд и
четвертая -- неусыпный надзор. А что мог сотворить такой
человек?
Сначала он создал одиночество. Благое одиночество,
исполненное покоя и неторопливости. И время в мире Аррой стало
тягучим и неспешным.
Потом он сотворил деревья. Высокие хвойные деревья,
пахнущие смолой. А потом и веселые лиственные рощи зашумели
среди молчаливых елей. Под ноги легла трава. И теперь можно
было лежать на траве в тиши и одиночестве и смотреть, как в
вышине раскачиваются макушки деревьев.
Хорошо! Чего еще желать человеку, бежавшему со свинцового
рудника? Он жевал хвою, ел ягоды и орехи, спал под еловыми
лапами, пил из реки.
Но потом ему захотелось немного поговорить с кем-нибудь. А
никого не было. И никто не восхищался тем, как замечательно
устроил свой мир Морган Мэган. И никто не давал ему бестолковых
советов. Никто не задавал дурацких вопросов. Мэгану стало
скучно. И он сотворил Народ.
Почему Народ так высокомерен? Потому что он первым
появился в мире Аррой, когда здесь не было еще ни одной
разумной души. Потому Народ и стал хозяином леса, что Морган
Мэган вызвал его из небытия, желая отвести душу в разговорах.
И они появились. Низкорослые, дружные между собой,
враждебные всем остальным, воинственные, обуянные гордыней. Ох,
как славно было ругаться с ними! Демиург упоенно бранился со
своим творением день и ночь. Он мог переорать все племя, но
предпочитал схватки один на один. И так продолжалось много
дней, покуда весь Народ не сорвал себе глотку, пытаясь
переспорить творца. Порой кое-кому это стало удаваться. И вдруг
Морган Мэган понял, что его это раздражает.
-- Как вы смеете побеждать меня в спорах? Я вас сотворил,
обормоты! -- закричал он как-то раз.
Но племя, лишенное чувства благодарности, в ответ лишь
заулюлюкало и начало потрясать дротиками.
И проклял Морган Мэган свою глупость, благодаря которой
создал Народ высокомерным, хитроумным и неуступчивым.
Долго бродил он по лесу, слушал, как шумят ветви деревьев,
но все никак не мог успокоиться. Понял он тогда, что не на
шутку разобиделся на собственное творение. И решил Демиург
отомстить. Но не просто так отомстить, а по-настоящему. Месть
его была воистину местью демиурговой: он создал второе племя --
гномов.
Эти оказались настолько зловредными и коварными, что на
короткое время Морган Мэган примирился с Народом и помог ему
вытеснить гномов в горы. Недолго, однако, продолжался союз
Демиурга и Народа; они снова разругались. И тогда Демиург
сотворил третье племя: великанов. Эти были огромны, добродушны
и на свой, довольно грубый и варварский лад, миролюбивы.
И столкнул Морган Мэган свой Народ с великанами, а сам сел
в сторонке и начал смотреть: что будет.
Народ собирался большим войском, вооружался, исполнял
ритуальные пляски, дабы обеспечить себе победу. Это нравилось
Моргану. Это его забавляло. Он даже пришел в селение, чтобы
увидеть все как можно лучше.
И увидел, на свою голову. Посреди селения воздвигли
идолище и вовсю поклонялись. Этого Морган Мэган уже вынести не
мог. Он выскочил в разгар идолопоклонства и заорал:
-- Эй вы, мерзавцы! Что творите, паскудники? Зачем
озоруете? Кому это вы тут поклоняетесь?
-- Отойди, Морган Мэган, и не богохульствуй, -- строго
сказали ему. -- Мы поклоняемся нашему богу.
-- Я ваш бог! -- гаркнул Мэган. -- Вы что, с ума сошли?
Забыли, кто вас сотворил? О неблагодарные! И он горько зарыдал.
Но без всякого сострадания взирал Народ на слезы своего
Демиурга.
-- Сотворил -- спасибо, -- сказали ему еще строже. --
Низкий тебе поклон за то, что сотворил. А теперь не мешайся не
в свое дело. Мы сами знаем, кому молиться.
-- И кому же вы молитесь?
-- Великому Хорсу, солнечному диску, -- был ответ. -- Не
тебе же, озорнику и шалопаю, молиться? К тому же хоть ты и
Демиург, а прошел слух, будто с каторги ты бежал. Что сие
значит, мы не очень понимаем, но, говорят, каторга -- это
наказание за дурные поступки.
-- Самый дурной мой поступок -- это то, что я вас
сотворил, -- сказал Морган Мэган, утер слезы и плюнул. --
Разбирайтесь, как хотите. Будете меня поносить, сотворю
драконов.
И ушел он в слезах и расстройстве. Потому что Народ
распустился и стал богов творить, а это было уже паскудство.
Ну вот, Народ долго сшибался с великанами. Накатит волной,
ушибется о великаньи колени (а кто повыше -- и о бедра) -- и
откатит, откатит... Морган Мэган потешался, наблюдая, и злобные
словеса говорил, обижал Народ свой. А потом и вовсе из мира
Аррой ушел.
И не вспоминал о своей первой неудаче много-много лет,
пока не возникла нужда в богине. Попросили его по-хорошему
пристроить молодую девушку так, чтобы сочли ее богиней, на
худой конец полубогиней, и обид не чинили, а, напротив,
всячески почитали. Тут-то и пришел на память Моргану его первый
мир -- Аррой. Старым стал уже тогда Аррой, но не забылся:
первая Вселенная для Демиурга все равно что первая любовь для
потаскухи.
Лаймерик возился со щенками горностая. Они недавно
появились на свет и копошились в ящике, норовя забраться друг
другу на голову. Малыши были похожи на крысят -- с тонкими
хвостиками, круглыми головами, длинными телами. Но когда они
пригибались к земле, распластываясь и растопыривая пальцы на
широких черных лапах, становилось заметно: это детеныши
хищника. Беспомощные сейчас, они бу дут опасны потом.
-- Хорошо, что они размером не с дога, -- задумчиво сказал
Хелот, наблюдая за парой горностаев, рвущих острыми зубами
кусок сырого мяса. -- Иначе страшнее зверя не придумать.
Лаймерик выпрямился и посмотрел на рыцаря с
неудовольствием.
-- Ходят всякие, бездельничают, с разговорами дурацкими
пристают, -- проворчал он. -- Извини. Я просто хотел посмотреть
на щенков. Лаймерик вытащил одного из них за шиворот и бережно
положил на ладонь.
-- Смотри, только не сильно трогай. Они очень хрупкие.
Хелот осторожно провел пальцем по выгнувшейся спинке
щенка.
-- Скажи, Лаймерик, зачем барону столько горностаев?
