горячими головами из везеготов. Не допустит их до битвы. Только
вот гарантии от ромеев нужны. Он-то сам, Фритигерн, Валенту
верит на слово, как брату, но остальным той веры недостаточно.
Вот если бы от ромеев заложник был ему, Фритигерну, дан... А за
сохранность жизни того заложника можно не опасаться.
Собрались высшие валентовы офицеры. Обсуждать начали. А
ну как лукавит вези, с него станется!..
Торжествует Валент: сам Фритигерн перед ним, Валентом,
страх испытывает! А Виктор с его советами Грациана дожидаться -
просто трус. Вот еще, славой делиться. До полной победы один шаг
остался. Сейчас быстренько дадим Фритигерну заложника, а там
глядишь - целое племя под нашу руку пойдет и послужит нам еще
верой и правдой на зависть Грациану, который только и горазд, что
алеманнов без толку истреблять и с аланами якшаться.
Кого же послать?
Тут всяк стал глаза отводить. Да Валент и сам понимает: тот
недостаточно знатен, этот в армии нужен, мало ли что. И ткнул
палец государев в Эквиция: с одной стороны, настоящий римский
патриций, с другой - толку с него, если битва все-таки завяжется,
куда меньше, чем от прочих.
Эквиций из розового зеленым сделался. Не был бы патрицием,
так и повалился бы в ноги солдафону недальновидному: помилуй,
государь-батюшка!
Оттолкнул его комит Рикимер, грацианов человек, который от
молодого государя к Валенту прислан был. Сам был германец и
трусости в других не выносил, считал ее за позор и чуть ли не
болезнь. "Я пойду", - сказал. И вместе с тем незнатным готом в
сторону табора направился.
Медленно шли, чтобы вези какого-нибудь подвоха не
заподозрили и стрелами не истыкали. Да и время дать нужно вези,
чтобы как следует разглядели красный плащ комита, богатые
доспехи, знаки отличия. Не простой, стало быть, он человек и для
императора ценен.
До оврага уже дошли, который вези расширили и углубили,
используя для защиты лагеря. А солнце палит нестерпимо. Когда же
вечер?..
И вдруг - вопли, звон оружия... Кому-то жара в голову
стукнула.
Стрелки передового римского отряда, выстроенные перед
рядами тяжелой пехоты, слишком бурно препирались с передовым
готским постом, и вдруг один сорвался, пустил стрелу. Командир
римских стрелков, испанец Бакурий, решил, что самое умное после
такой выходки - это в атаку пойти. Нервы у всех на пределе;
услышали, как он ревет: "За мной!" и побежали.
Как наскочили на готов, так и отскочили; вези-то из-за
прикрытия стреляли, а ромеи по чистому полю шли.
Рикимер остановился, в сердцах себе под ноги плюнул и на
родном своем языке душу отвел. А после сказал тому незнатному
готу, что с ним вместе к табору для переговоров шел:
- Иди-ка ты к своим, брат. Видно, судьба нам с тобой нынче
убить друг друга.
Хлопнул его по плечу; на том расстались. Рикимер к
ромейским позициям отошел. В ледяном бешенстве был. Валенту
что-то совсем уж невежливое рявкнул.
А тот вдруг побелел, вот-вот сознание потеряет. Глаза
расширил, будто дьявола перед собой увидел. Но не на Рикимера
смотрел - куда-то за спину ему.
Рикимер резко повернулся, сапогами пыль взметнул:
- Что?..
И увидел.
С крутых гор неслась, грозя смести все на своем пути,
аланская конница - лавиной, неостановимой, громкокипящей.
Алатей и Сафрак пришли.
* * *
Обтекли табор с двух сторон и на передовые центурии
римские понеслись. Следом из табора - осами из гнезда - пешие
выскочили. В громе копыт все утонуло - и крики людей, и звон
оружия. Небо, и без того нестерпимое, наполнилось сверканием
металла.
И дрогнули перед этой бурей передовые центурии,
оборотились спиной к неминуемой смерти своей, бежать
вознамерились. А куда бежать-то, в теснине? Заметались, себя не
помня.
Остановил их комит Себастьян, а как - того никто не понял. И
сам Себастьян не понял; но только стрелки Бакурия снова лицом к
неприятелю стали. У одного кровь из разбитой губы вытекает -
наградил комит щитом по подбородку, чтобы от страха исцелить.
Но ни одна из римских стрел, казалось, цели не достигала.
Все так же неостановимо летели на римский строй аланы, и
огромные их кони будто не касались земли, ибо тонули ноги в
клубах пыли. В облаках мелькали оскаленные морды лошадей,
страшные, яростные лица алан.
В давке, где люди начинали терять сознание от духоты, не
уследить было, откуда приходит смерть. Она вылетала из луков,
выскакивала из-за завесы пыли и дыма, хватала за горло, впивалась
в грудь, била по шлему, секла по плечам. Ни уклониться, ни
повернуться - для маневра не было места. Точно скот домашний, на
убой приведенный, стояли ромеи, теснясь плечом к плечу и
закрываясь своими тяжелыми щитами, от которых немели уставшие
руки. Поднимешь меч - толкнешь стоящего рядом. А враг - вон он,
поди успей сразить его, если не развернуться, ни двинуться.
Удалось удар на щит принять и радуйся тому.
Эти варвары неуязвимыми представлялись. Бессмертными.
Вроде и пал из них кто-то, но врагов от этого не убывало. Ни боль
от ран, ни слабость от кровопотери, ни жара, ни давка - ни самая
смерть - ничто их, казалось, не цепляло, будто вовсе не люди они.
Умирающими - и то из боя не выходили. Чудилось ромеям, что и
мертвыми будут рубить их аланы и вези. Страх душил солдат
Валента, как едкий дым готских костров.
Себастьян на левом фланге бился. Конники Виктора
прикрывали его. Когда аланская кавалерия с гор понеслась,
римские всадники только-только успели подтянуться туда, где уже
центурии стояли. И теперь на Виктора была вся надежда.
Сармат Виктор страшен лицом стал: в пыли весь, редкие усы и
борода от крови слиплись, лоскут кожи у виска сорван. Погоняя
лошадь, с гортанным криком вперед вырвался.
Глядел Себастьян, как кони мчатся, унося на алан всадников
Виктора, и понимал: сейчас повернет битва. Вот уже кавалерия
римская пробилась сквозь толпу варваров, к табору бросилась.
Еще несколько минут - и опрокинутся телеги, а аланская конница
будет зажата между римскими алами и пешими центуриями.
Закричал Себастьян от радости и на тех варваров бросился,
что перед ним были. И убил еще одного, из-под щита удар ему в
бок нанеся, прежде чем зарубили комита двое конных алан.
Умирая, знал Себастьян, что победил Валент под
Адрианополем. Немногим не дожил до того, чтобы увидеть, как
падет табор готский...
Так, радостный, умер комит Себастьян.
Но табор не пал. Случилось иначе.
Алатею мгновения довольно было, чтобы замысел Виктора
понять. Крикнул что-то Алатей, внимание к себе привлекая, коня на
дыбы поднял. Те аланы, что подле Алатея были, голос его
расслышали; прочим же и приказ не нужен был - и без того все
видели и знали.
Не обладая дисциплиной, как римляне, аланы иной тайной
побеждать владели. Точно заботливая мать дыхание сонного
ребенка, чутко слушали они дыхание большой битвы. Вот замерло
оно... и вдруг понесся долгий протяжный выдох - отступление.
Легионеры еще понять не успели, что произошло, а аланы уже
поспешно отходили к табору. И вот набросились дикие конники на
кавалерию Виктора. И смяли Виктора, уничтожив в короткое время
лучшие его силы. Аланы, численностью превосходившие римлян в
несколько раз, затопили их и растоптали.
А после вновь к центуриям повернулись.
Пехота стояла теперь нагая, лишенная прикрытия с флангов.
Новая атака аланов и вези на римский строй грозила стать
последней. Стиснутые со всех сторон врагом (Боже Всевышний, кто
это говорил, будто варваров всего десять тысяч?), римляне не то
что маневрировать - даже отступить не могли.
Падали, оскользнувшись в кровавой луже или споткнувшись о
трупы, ослабев от раны или потеряв равновесие от духоты. Тех, кто
не удерживался на ногах, затаптывали. Короткий римский меч -
плохое оружие против длинных мечей варварских конников.
Знаменитые римские копья, пробивающие плоть и застревающие в
костях мягкими наконечниками, все уже разбиты или
израсходованы; но врагов не стало меньше.
Правильный строй манипул давно был расстроен; никто из
солдат не понимал, что ему делать; никто из офицеров не взял на
себя невозможный труд командовать этим светопреставлением.
Легат Эквиций хватал воздух ртом. В глазах у него было
темно. Лицо налилось багровой краской. Закрывался высоким
тяжелым щитом римского пехотинца от стрел и сыпавшихся
отовсюду ударов длинных мечей. Левая рука болела от напряжения.
В этой безумной сече, где не оставалось надежды даже для
самых умелых, где трус сравнялся в шансах с храбрецом, Эквиция
охватило одиночество. Ибо враги были повсюду и врагами были все,
даже собственные его легионеры, которые похищали воздух для
дыхания, пространство для маневра.
Варвары сомкнули кольцо вокруг римлян и принялись их
истреблять. Уйти от ударов можно было разве что только под
землю. И вырваться из ловушки невозможно.
Одному разве Себастьяну под силу было бы организовать
прорыв. Но Себастьян мертв уже более часа, и его изуродованное,
разбитое копытами тело лежит в пыли под ногами.
А солнце все не садилось, и жара становилась все страшней.
Эквиций успел заметить длинное копье, занесенное в воздух
над его головой, и повернуться так, чтобы новый удар пришелся на
середину щита. Но стоявший рядом римский пехотинец, отбиваясь
от рослого алана, в это самое мгновение отвел руку с мечом назад
для удара, и сильно толкнул легата. Тот не удержал равновесия и
покачнулся, оставив левый бок незащищенным. Длинное копье,
выскочив из облака пыли, впилось в тело, пройдя между пластинами
доспеха. Чье-то лицо мелькнуло совсем близко, окатив жаром
дыхания, - докрасна загорелое, со светлыми прядями, липнущими к
потному лбу.
Эквиций рухнул под ноги своих солдат. Он умер под их
сапогами, истекая кровью и глотая густую пыль. Смертоносное
солнце в последний раз ужалило его бледную розоватую кожу и
погасло для него навсегда.
- Легат убит! Убит легат Эквиций!
Горестный вопль прокатился по манипуле и стих, не
добравшись до соседней.
Совершенно расстроив ряды, легионеры ввязались в
безнадежные поединки с варварами - а тем только того и надо.
После ожесточенной схватки некоторым из римлян все же
удалось вырваться, и они в беспорядке рассыпались по долине.
За бегущими с криками понеслись конники, убивая их на ходу.
Но теперь, после решительного разгрома, варвары больше
забавлялись, чем всерьез добивали противника.
Римской армии больше не было. Сирийский легион был
вырезан до последнего человека.
* * *
Где был император Валент во время битвы, с кем сражался?
Ни Себастьян, ни Виктор не видели его рядом с собой. Диво, что
ему удалось вырваться из окружения вместе с другим, слепыми от
ужаса, оглушенными, полузадохнувшимися.
Он едва различал перед собой дорогу. Варварские конники
были повсюду, везде вилась пыль и гремели копыта. Сбросив
доспехи, которые жгли его, Валент бежал с поля боя вместе со
своими солдатами.
Дважды падал он, неловко взмахивая руками. Он был голоден
и истомлен жаждой, но забыл об этом.
Мимо пробежало несколько солдат; Валент хотел окликнуть
их, чтобы они помогли ему, но горло у него пересохло, и он едва
сумел хрипло каркнуть. Его не услышали.
Уворачиваясь от конника, пролетавшего поблизости (тот не за
ромеями гонялся, а носился по долине, радость избывая), Валент
налетел на груду мертвых тел - конский труп, придавивший
всадника, и несколько убитых пехотинцев. Поскользнулся в луже
крови и, пытаясь не упасть, схватился руками за тело неподвижно
лежавшего пехотинца. Человек был еще жив и слабо дернулся,
смертельно испугав императора.
Валент побежал дальше, наступив умирающему на руку и
даже не заметив этого.
* * *
Комит Виктор выпрямился в седле. Стоявший рядом с ним
Траян (тот самый, который много о себе думал), протянув руку,
