- Это как-то связано с родовым проклятием? - быстро спросил
я.
- Не знаю... Откуда у вас это?
- Если бы я знал... Однажды я пришел домой усталый, заснул и
во сне говорил на этом языке. Мой раб записал мою речь на
пленку. Потом я несколько раз слушал, но не мог разобрать ни
слова.
- Странно, - промолвила она. Теперь в ее низком голосе не
было ни придыханий, ни деланной задушевности. - Нет, это
действительно странно. Я видела в картах, что ваш кармический
путь не похож на другие. Карты говорили о великом прошлом, об
очень великом прошлом... О древней крови... Нет, не той, что течет
в ваших жилах, хотя вы, несомненно, старинного и очень хорошего
вавилонского рода... Друг мой, чтобы определить это, не нужно
карт, достаточно взглянуть на линии вашего рта...
Я польщенно улыбнулся.
- Нет, - продолжала госпожа Алкуина. Она прошуршала
парчой и уселась напротив меня в кресло. В ее пальцах откуда-то
появилась дешевая папироска, из тех, что курят работяги. - Нет, я
говорю не о крови вашего нынешнего воплощения, лейкоцитах-
эритроцитах. Я говорю о крови духа, об ахоре.
- Простите?
- Ахор - кровь богов. - Снова тонкая улыбка. В три затяжки
она съела папироску, придавила окурок о серебряный
подлокотник. На окурке остался жирный след помады. - Ахором у
нас принято называть ту духовную субстанцию, которая заменяет
кровь. Несет в себе генетический код души, знаки ее древности, ее
благородства... Ваш ахор говорит о происхождении едва ли не
божественном... Я не поверила картам. Да, впервые в жизни я не
поверила картам. Но вы - вы поверьте. Карты никогда не лгут...
Девушка-мальчик скрестила руки под воротником, задрав
соски. Уставилась в пустоту. Замерла.
Я кивнул на нее и спросил госпожу Алкуину:
- Я могу с ней переспать?
- Нет, - спокойно ответила госпожа Алкуина.
- Жаль, - сказал я.
Лицо девушки осталось совершенно бесстрастным.
- Сколько я вам должен, госпожа Алкуина? - спросил я.
- Я работаю не для денег, - сказала госпожа Алкуина. - Но
когда дают - не отказываюсь. Таковы наши правила.
Я дал ей десять сиклей ассигнациями. Она не притронулась к
деньгам, кивком велела положить на стол. Придавила
подсвечником. Восковая фигурка догорела. От нее осталось только
неопрятное пятно.
Я поцеловал руку госпожи Алкуины, встал. Девушка-мальчик
придержала штору, открыла перед нами дверь.
Я вышел в коридор и наткнулся на бабку. Та копалась в
шубах, рухнувших с вешалки. Пыталась водрузить их на место.
Шубы падали снова и снова, обдавая бабку пылью, молью и трухой.
Завидев нас, старуха выпрямилась и разразилась длинной
бранной тирадой. Девица не осталась в долгу и вступила в склоку.
Затем они вцепились друг другу в волосы.
Мурзик хотел остаться поглядеть на драку, но я уже выходил
из квартиры, и раб поплелся за мною следом.
* * *
Я был зол на него за всю эту историю. После слов госпожи
Алкуины мне сделалось совсем худо. Теперь я точно знал, что где-
то поблизости может оказаться невидимый "гад", буде он вырвется
из серебряного сосуда. Передвижения гада не отследить, а он того
и гляди снова вопьется в мой загривок. "Пятый уровень". Интересно,
где это?
Я потер шею. На ощупь ничего не обнаружил.
И дыры в биополе... Красные... Пульсирующие... Нет, она
сказала - светящиеся... Мне было зябко, как будто я зимой в одних
трусах вышел на набережную Евфрата. В дыры ощутимо задувал
ледяной ветер. Это был космический ветер. Или ветер тысячелетий.
Ахор неприятно стучал в висках. Хотелось выпить и
одновременно с тем хотелось выпороть раба.
Я решительно свернул на Пятую Хлопковую, где располагался
центральный городской экзекутарий. Одно время, после мятежа
мар-бани, когда в Великом Городе расплодилось множество мелких
кооперативных лавочек, появились и частные рабопоролища, но
государство, этот хищный бык Ваал, быстро смекнуло что к чему.
Порка рабов, особенно после мятежа, приносила неслыханные
сверхприбыли. Дело это было настолько доходным, что Вавилонская
администрация не поленилась разогнать частные поролища и
особым указом - через парламент протащила! - объявить порку
рабов государственной монополией.
Центральный экзекутарий был оснащен новейшим
оборудованием - отчасти отечественными разработками, отчасти
выписанными из дружественного Ашшура.
Мурзик, не подозревая о том, куда я его привел, открыл
передо мной тяжелую респектабельную дверь с блестящей медной
ручкой. Мы поднялись по мраморной лестнице и оказались в
вестибюле.
Я приник к регистрационному окошечку, оставив Мурзика
изумленно таращиться на себя в блестящее серебряное зеркало. Из
окошечка показалась строгая старуха.
- Первое посещение? - спросила она неожиданно любезно. И
придвинула к себе пухлый регистрационный журнал.
- Первое.
- Имя, адрес.
Я назвал.
- Имя поромого?
Я не знал имени Мурзика. Я сразу дал ему кличку. О чем и
поведал строгой бабушке.
- Мурзик, - повторила она, вписывая, и снова подняла ко мне
взгляд. - Два сикля обследование и диагностика, один сикль три
лепты - медицинское заключение, пять сиклей - услуга и четверть
быка - налог на себестоимость.
Я заплатил. Она выписала мне квитанцию об уплате, дала
круглый железный ярлык с грубо выбитым номером "18" и показала
по лестнице наверх.
- Лаборатория - на третьем этаже, порольня-автомат - там же
по коридору налево.
- А что на четвертом? - заинтересовался я. Пока что чисто
теоретически. На всякий случай.
- Кастрационный зал и пыточная. Но там другие расценки.
Работа ручная, подход индивидуальный. Необходимо сделать
предварительный заказ.
- Намного дороже?
- Существенно. - Она с сомнением поглядела на Мурзика. -
Вам ведь это пока что не нужно?
И улыбнулась еще раз, показав длинные желтые зубы.
Я кивнул Мурзику и стал подниматься по лестнице.
Перед лабораторией сидела небольшая очередь. Поромые
скитались по маленькому висячему садику, созерцая крошечные
фонтанчики, спрятанные среди искусственных деревец. Деревца
были сделаны с таким мастерством, что их было не отличить от
настоящих. Поромые недоверчиво трогали синтетические листья и
качали головами.
Хозяева с каменными лицами сидели на скамьях. Я спросил, у
кого номер "17" и послушно уселся в очередь. Мурзик отправился к
остальным рабам - щупать листья, цокать языком и качать головой.
Очередь двигалась быстро. Наконец нас пригласили в
лабораторию. Мурзик вошел и разом оробел до слабости в
коленях. Белые стены ослепляли. Прибор, похожий на бак для
кипячения воды, но холеный, с длинной тонкой трубкой, с
резиновыми насадками и зелеными деликатными огоньками на
табло, лишил моего раба дара речи.
Однако до прибора дело так и не дошло. Санитар -
гориллообразный мужчина лет пятидесяти - что-то писал
неразборчивым почерком в растрепанном гроссбухе. Не
поворачивая головы в нашу сторону, он бросил:
- Ярлык.
Я положил ярлык на гроссбух. Санитар аккуратно щелкнул
ярлыком о пачку других, нацарапал "18" в гроссбухе и спросил:
- Жалобы есть?
- Совсем распустился, мерзавец... - начал было перечислять я
свои жалобы на Мурзика, но санитар, скучая моей тупостью,
перебил: - На здоровье раба жалобы есть?
- А?
Я обернулся к Мурзику. Тот был подавлен великолепием
обстановки и, похоже, до сих пор не сообразил, куда его привели
и зачем.
- Мурзик, - спросил я, - как у тебя со здоровьем?
- Ну... - сказал раб и покраснел. - В общем...
Санитар равнодушно нацарапал в графе "жалобы" длинный
неровный прочерк.
- А на приборе обследовать не будете? - спросил я. Мне
самому было любопытно посмотреть, как действует эта штука.
- Голубчик, - сказал санитар, быстро вписывая что-то
неразборчивое на листок, - на этом приборе никого не обследуют.
А жалобы... это только у стариков, так их не порют. Или если кто
кровью харкает. Так этих не сюда пороть водят...
Мурзик насторожился. Санитар шлепнул на справку печать и
вручил мне. Я тут же размазал свежие чернила и заполучил
фиолетовое пятно на палец.
- Идем, что стоишь, - сказал я Мурзику, подталкивая того к
выходу.
Санитар протянул руку и надавил на кнопку, вмонтированную
в стол. Над дверью загорелась лампочка с надписью "входите".
Мы с Мурзиком вышли в коридор, прошли, следуя указанию
любезной старухи в регистратуре, направо и оказались перед
большой белой дверью с надписью "Государственный Экзекутарий.
Порольня-автомат. Вход строго по приглашению." Перед дверью
никого не было.
- Сюда, - сказал я.
Мы толкнули дверь и оказались в большом зале, похожем на
физкультурный. Пахло здесь, как в зверинце. По всему залу стояли
длинные кушетки, над которыми имелись откидные крышки, по
форме напоминающие гробы. Сбоку от кушетки имелась небольшая
приборная доска.
К нам подошла, переваливаясь, толстая женщина в голубом
халате - оператор.
- Давайте, - не глядя на нас, сказала она.
Я вложил в ее сарделькообразные пальцы бумажку,
выписанную санитаром. Она мельком глянула на нее, потом
повернула вверх ногами и еще раз глянула. Затем перевела взгляд
на Мурзика.
- Этот? - на всякий случай спросила она.
Я покраснел и прогневался.
- Арргх!.. - заклокотало у меня в горле. Но женщину-
оператора, в отличие от госпожи Алкуины, это не тронуло.
- Мало ли, - невозмутимо ответствовала она. - С этой модой не
угонишься, кто во что одет да какую морду наел... А то бывает, что
раб в офисе работает, а господин на мотоцикле гоняет, вот и
разбирайся, кто кого пороть привел. Был такой случай...
Перепутали...
Она еще раз посмотрела в справку и велела Мурзику
раздеваться. Мурзик избавился от свитера, принялся копаться в
застежке на джинсах. Женщина-оператор уже шла к кушетке.
- Сюда ложись! - крикнула она, шевеля откинутый гроб.
Сверкнув голой задницей, Мурзик неловко пошел к кушетке.
- Рубаху сними, - сказала она укоризненно. - Что ты как
чурка безмозглый. Первый раз, что ли...
Мурзик снял рубашку и майку и остался совершенно голый.
Ежась, улегся на кушетку. Хрустнул полиэтилен.
- Во, - одобрительно сказала ему оператор. И мне: - Рот
заклеивать будем, чтоб не орал? Четверть быка за клейкую ленту.
- Не надо, - сказал я. - Он и так орать не будет, верно,
Мурзик?
Мурзик не отозвался.
- Розги у нас одноразовые, - поясняла между тем женщина-
оператор, вытаскивая из ведра, пахнущего медицинской дрянью,
четыре березовых прута. - Так что заразы не опасайтесь. А
постоянные клиенты со своими ходят. Кстати, имейте в виду. Вам
какой материал? Можно и синтетикой, но большинство
предпочитает березу. Ближе к природе. Естественное - оно всегда
лучше.
Она взмахнула прутами, пробуя их и стряхивая с них капли
той дряни, в которой они были замочены. Вставила их в пазы.
Прутья легко ушли во чрево гроба.
- Ну, - бодро сказала оператор, - поехали...
И надавила обеими ручищами на белый блестящий гроб. Гроб
плавно опустился и накрыл простертого на кушетке Мурзика.
- Здоровье в порядке, уровень жалоб второй... - пробормотала
она, шевеля пальцами над кнопками пульта.
- Что значит - "второй"?
- Стал много себе позволять, высказывает свое мнение,
проявляет лишнюю инициативу... - пояснила она. И повела пальцем
по инструкции, выбитой на металлической пластинке и
прикрученной к боку гроба. - Рекомендуется десять ударов без
оттяжки.
- Хватит и пяти, - сказал я.
- Дело ваше.
Она нацарапала цифру "5" на заранее проштампованном
стандартном бланке "Справка Государственного Экзекутария.
Экзекуция произведена. Порольня-автомат номер 11", криво
расписалась. Отдала бумажку мне. Набрала несколько цифр на
табло.
В машине что-то зажужжало и тихонько запело. Потом
