стену. Буллит подавал ему одну бумагу за другой, вынимая их из
портфеля.
Я поставил гильгамешевку на офисный стол толстого черного
стекла. Услышав характерный пристук полной бутылки, Ицхак
обернулся. По-мастеровому обтряхнул руки о свои богатые
отутюженные брюки и спрыгнул.
Открылась стена, залепленная фотографиями. Они были
выполнены с большим искусством.
Поначалу я глядел на них разинув рот. А потом захохотал.
Я хохотал до слез. Я обнимал Ицхака и Буллита. Я хлопал их
по спине, а они хлопали меня и друг друга. Мы положили друг
другу руки на плечи и начали раскачиваться и плясать, высоко
задирая ноги.
И когда в офис зашла бывшая золотая медалистка Аннини,
наша дорогая одноклассница, мы взяли ее в наш круг, и она на
равных вошла в нашу победную воинскую пляску.
Бумага была официальным извещением о том, что детский
садик и иные дошкольные учреждения микрорайона, убедившись в
высоконравственности морального облика прогностической фирмы
"Энкиду прорицейшн" полностью снимают все свои обвинения и
отказываются от судебных исков. Кроме того, они обязуются
возместить моральный ущерб, причиненный нашей компании, в том
числе и публичным выступлением в средствах массовой
информации. Господину Даяну выплачивается компенсация в
размере 160 сиклей.
На фотографиях была изображена педагогическая дама в
цветастом платье. Она стояла, сняв трусы и задрав подол. К ее
круглому заду присосались проводки. Полуобернувшись, дама с
глупой улыбкой смотрела на эти проводки. Ветерок слегка шевелил
ее прическу.
Одни фотографии более подробно показывали лицо дамы,
другие - ее жопу. Она была заснята в разные мгновения своего
приобщения к нашей прогностической деятельности. Но и одной
фотографии хватило бы...
- Иська! - молвил я, откупоривая первую бутылку
гильгамешевки. - Иська, воистину, ты - гений!
Мы сдвинули четыре стакана и выхлебали их залпом.
* * *
Я очнулся не своей волей. Кто-то тащил меня, ухватив за
ворот. Я слабо мычал и пытался высвободиться.
- Ну, ну... - ласково уговаривали меня.
Затем мне стало холодно, мокро и липко. Я пощупал лицо -
оно было в урук-коле - и заплакал от бессилия.
- Что же вы... гады... делае... - пролепетал я, оседая.
Те, которые меня держали, были крепки. Они и не думали
меня ронять. Пользуясь этим, я обвис у них на руках и стал качать
согнутыми ногами, озоруя.
И тут меня стало рвать.
Проблевавшись, я обрел некоторую ясность. В сумеречной
мути моего опьянения проступил скверик с памятником пророку
Даниилу. Чугунный пророк, склонив голову на грудь и уцепившись
пальцами в бороду, печально смотрел на перевернутые скамейки -
их толстые короткие ножки, задранные кверху, неожиданно
придали им сходство с запеченной курицей.
При мысли о курице мне опять стало дурно.
- Ну, ну, господин, - утешали меня.
- М-мур...зик? - выдавил я.
- Вот и хорошо, - обрадовался мой раб.
- М-мурзик, где остальные?
Мурзик прислонил меня к дереву. Я вцепился в шершавую
кору, чтобы не упасть. Тем временем мой раб водрузил на место
одну из скамеек.
- Скорее, ты... - сказал я, скользя пальцами по стволу. - Я...
падаю...
Мурзик потащил меня к скамье. Я мешком повалился на нее.
Мурзик воздвигся передо мной. Он чему-то глупо радовался.
- Что лыбишься? - осерчал я. - Пива принеси... Похмелиться
желаю... И где господин Ицхак?
Мурзик поморгал, подвигал бровями и сказал, что господина
Ицхака здесь нет.
- А я, значит, есть? - закономерно поинтересовался я.
Мурзик кивнул. У меня тут же закружилась голова. Я даже
ногой топнул, только несильно.
- Не мотай башкой, у меня... ой. - Я рыгнул. - А я откуда
здесь?
- Не знаю, - сказал Мурзик.
Я подумал немного. В голове тяжко ворочались неуклюжие
мысли. Потом мне представились фотографии педагогической дамы
с голой жопой. Мне стало весело, и я запел:
- Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, промчались годы, пронеслися...
- Домой бы вам надо, - сказал Мурзик. И оглянулся.
Я тоже попытался оглянуться, но едва не свалился со
скамейки. Это рассердило меня.
- Что ты тут... вертишься?
- Рикшу ищу, - сказал Мурзик озабоченно. - Господин... А
если я пойду за рикшей, вы обещаете, что никуда со скамейки не
пойдете?
- Да кто ты такой, смерд, чтобы я тебе обещал? - взъярился я.
- Ты откуда взялся, холоп? Да ты, кваллу...
Тут я зевнул.
Мурзик наклонился, крякнул, взял мои ноги и вынудил меня
лечь на скамью. Я с наслаждением потянулся.
- Всему тебя, Мурзик, учить надо. Даже такой ерунды не
умеешь, как уложить спать вавилонского налогоплательщика...
В последнем слове я безнадежно запутался. В моем состоянии
- ничего удивительного. Я видел однажды докера в моем состоянии
- тот в течение получаса не мог выговорить слова "мудак".
Мурзик куда-то сгинул.
* * *
Телефонный звонок. Стараясь не шевелить головой, я протянул
руку и уронил телефон на пол. Из трубки слышался чей-то
хриплый крик. Я шевелил пальцами над трубкой, но ухватить ее не
мог; оторваться же от дивана не смел.
Трубку взял Мурзик. Приложил к моему уху.
В трубке бесновался Ицхак.
- Баян, твою!.. - орал он. - Ты меня слышишь?
- Да... - слабо ответил я.
- Я в больнице!
- Изя! - нашел в себе силы я. - Иська, что с тобой?
- Палец на руке сломал, - сказал Ицхак.
- А я думал, ты это другим местом делаешь, - сказал я. -
Выписывайся скорей и приходи, я тебе покажу. У меня тоже такая
штука есть.
Несколько минут Ицхак бессильно поливал меня бранью.
Потом совсем другим тоном сказал:
- Баян, а ты не помнишь, что там произошло?
- Не... - сказал я. - Меня Мурзик в сквере нашел. У Даниила.
А как мы там оказались?
- Не знаю... Позвони Аннини, а? У меня пятилептовики
кончаются, а здесь телефон, сука, платный...
- Иська, ты когда выписываешься?
- Завтра.
В трубке запищало. Ицхак еще раз выругался, и тут нас
разъединило.
Аннини была дома. Она оставила нас после первой бутылки,
поэтому у нее обошлось без приключений.
Буллит помнил немногим больше, чем я. Он помнил, как мы
пришли в сквер и как опрокидывали скамейки. Потом вроде бы там
появилась еще одна компания. Сперва мы вместе пили, чокаясь с
чугунным Даниилом. Затем вдруг обнаружилась ицхакова очкастая
девка. Ее все лапали. Потом Ицхак завелся... Или девка завелась.
Она каратистка оказалась или что-то в этом роде...
На этом обрывались воспоминания Буллита.
Я снова лег и пропел потолку:
- В чулках и платье полосатом вы танцевали с вашим братом...
Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза... И ель в огнях и новогодняя метель... Где
вы теперь, где вы теперь?
И слезы навернулись у меня на глаза, а почему - и сам понять
не мог.
Мурзик воспринял мое пение как требование немедленно
подать кефир. Я выхлебал. Спросил моего раба, как он меня
разыскал. Вавилон-то большой... Мурзик сказал, что у него чутье.
Кулаки у Мурзика были в свежих ссадинах. Я спросил и об
этом. Мурзик, смущаясь, объяснил, что дрался.
Дрался он из-за меня. Отгонял каких-то юнцов, пытавшихся
обтрясти мои карманы, пока я почивал пьяный.
- А, - молвил я. - Ну, ступай.
И крепко, успокоенно заснул.
* * *
История эта никаких серьезных последствий не имела. Разве
что Ицхак появился на работе с перевязанным пальцем, а меня
несколько дней преследовали сны, в которых я голыми руками рвал
на части разных крупных животных, чаще всего - быков и пантер.
Но потом и это отступило рассосалось, сменившись монотонными
трудовыми буднями.
Заказов у нас все прибывало и прибывало. Ицхак стал
серьезно подумывать о расширении штата. Тем более, что я просил
освободить мне хотя бы четыре часа машинного времени в неделю
для обработки данных для научной работы.
Матушка была мною довольна. Я сам был собой доволен.
Жизнь улыбалась нам. Наконец-то я был уверен в завтрашнем дне.
* * *
Мурзик открыл мне дверь, и я сразу понял, что мой раб что-то
натворил. Он держался так, будто украл у меня деньги. Поскольку
Мурзик никогда ничего не крал, я предположил нечто худшее.
- Ну? - вопросил я, по возможности сурово, пока он снимал с
меня ботинки.
Мурзик задрал голову. Он был бледен.
- Так это... - сказал он. - Ну...
В моей комнате кто-то зашевелился. Я замер.
- Ты что, Мурзик, баб сюда водишь?
Мурзик медленно покраснел. Ничего не ответив, он встал и
унес мои ботинки на лестницу - чистить.
Я вошел в комнату. На моем диване сидела, закинув ногу на
ногу, та самая девушка-мальчик, что ходила в ученицах у госпожи
Алкуины. На ней был тоненький свитерок, приподнятый острыми
грудками, и голубенькие джинсики.
- Привет, - сказал я.
Она не ответила. Склонила голову набок. Перевела взгляд на
окно. Чуть зевнула.
Я остановился посреди комнаты, не зная, что предпринять. В
принципе, я мог бы вынести ее за порог и закрыть дверь, но не
хотелось. Хотелось как раз обратного. Однако как подступиться к
строгой девушке-мальчику, я себе не представлял.
Все так же глядя в окно, она лениво проговорила:
- Можешь называть меня Цира.
Я глупо улыбнулся и сказал:
- Хорошо.
Она перевела взгляд на меня. Она была очень строга. Я
совсем оробел.
- Сядь, - велела она.
Я сел.
Вошел Мурзик. От него пахло кремом для обуви. Примостился
на полу у двери, уставившись на девицу.
Цира сказала:
- Я ушла от Алкуины. Я осознала мою силу. Я сильнее, чем
она. Мы вступили в магический поединок, и я победила. Теперь я
делаю, что хочу. А она... Что ж, она больше ничему научить меня
не может.
- Как там мой гад поживает? - спросил я и показал себе за
спину. - Вернулся?
Она чуть улыбнулась. Эта тонкая улыбка живо напомнила мне
госпожу Алкуину.
- Нет, - мягко промолвила Цира. - Гада давно нет. Да это и не
важно. Важно совсем другое. - Она наклонилась вперед, всунув
сложенные ладони между колен. - Даян! Даже Алкуина разглядела
в тебе нечто великое. Даже она, эта корова! Для меня же это было
очевидно, едва ты переступил порог. Все в тебе кричит о величии,
все!..
Я растерянно слушал. Она вытянулась, как струна.
Вдохновение слегка окрасило ее бледные щеки.
- Твоя аура, окрашенная в императорский пурпур! Твой взор,
полный тайного огня! Сила, от которой затрепетали огни в
светильниках! Пойми, твой удел - не здесь. Ты был одним из тех,
кто вершил судьбы мира!
- Был? - переспросил я. Вся моя не слишком долгая жизнь
быстро перелисталась перед глазами: безоблачное младенчество,
детское дошкольное учреждение, закрытое учебное заведение,
математический университет, четыре года богемного
существования, актерки и злоупотребление портвейном "Солнечный
Урук", работа у Ицхака... Когда это я успел еще и мирами
поворочать?..
Цира махнула моему рабу, чтобы принес чаю. В комнате
повисло молчание. Я чувствовал себя неловко, девушка -
совершенно свободно.
Мурзик подал чай и снова уселся у двери. Цира перевела
взгляд на него.
- Ты тоже выпей чаю.
Мурзик воровато метнулся глазами в мою сторону. Но я и сам
выглядел растерянным не хуже моего раба.
Мурзик встал и прокрался на кухню. Нацедил чаю и себе,
вернулся и уселся на прежнее место с чашкой. Цира протянула
ему печенье. Он взял.
Девушка, похоже, наслаждалась неловкой ситуацией, которую
сама же и создала. Решив, что мы с Мурзиком деморализованы в
надлежащей мере, заговорила снова.
- Мы живем на земле не однажды. Мы живем множество раз.
Мы умираем, чтобы родиться вновь. Снова и снова наша душа
возвращается, чтобы совершать бесконечный свой круг по череде
воплощений. Иногда она вселяется в животных. Иногда одна душа,
