и защелкнул замочком, чтобы не потерялось. Некоторое время все
молчали. Потом Ицхак хмыкнул:
- "Вымя"!.. В бинокль разглядывали, что ли, эти сдуревшие
старые девы?
За это я сразу простил Ицхаку и многозначительную паузу во
время чтения, и поднятую бровь.
Мы стали обсуждать ответные действия. Ицхак сказал, что
один из наших одноклассников, бывший троечник Буллит, является
теперь преуспевающим юристом. Сошлись на том, что надо
позвонить Буллиту и нанять его. Один раз он похоронил в куче
компоста классный журнал, где сумасшедшая биологичка выставила
одиннадцать двоек. Буллит, несомненно, заслуживал доверия.
Буллит явился на следующий день - адвокат. Высок, строен,
подчеркнуто вежлив, нелюбопытен, немногословен. Пиджак с
искрой, как у Ицхака, но зеленый. Если Ицхак, даже и одетый с
иголочки, все равно производил неряшливое впечатление, то о
Буллите этого никак не скажешь. Он и в робе выглядел бы
подтянутым.
Они с Ицхаком уединились в кабинете. Из-за запертой двери
лязгали замки сейфа, щелкали зажимы папок, деликатно
постукивали клавиши компьютера. Пару раз они приоткрывали
дверь и призывали к себе Аннини, но потом опять ее выпускали и
запирались. Наконец они предстали пред народом, одинаково
красные и торжествующие.
Ответный иск предусматривал выплату фирме круглой суммы -
за нагнетание нездоровой атмосферы вокруг нашей
прогностической деятельности. И отдельно - иск лично от моего
имени, за нанесение морального ущерба.
Поначалу я обрадовался, но потом как представил себе, что
это "вымя" будет обмусоливаться на процессе и еще, упаси Нергал,
попадет в газеты...
Однако Ицхак велел мне молчать. Как начальник велел. И я
замолчал.
Буллит забрал все бумаги, сложив их в свою глянцевую
папочку, в точности такую же, как у Ицхака, защелкнул замочек и
откланялся.
* * *
Поначалу мы ждали чего-то. Было тревожно, любопытно и
даже, пожалуй, радостно - как во время революции. Казалось, уже
наутро мы проснемся посреди кольца баррикад, окруженные
знаменами и взаимоисключающими лозунгами: "Долой жопу!" и
"Даешь жопу!"
Хотелось, чтобы в дверь властно постучали жандармы - меня
на муки влечь. Чтобы яростно митинговали растрепанные женщины
в сбившихся набекрень покрывалах: "Не дадим жопе растлить
молодое поколение!" Чтобы толпа билась о закрытые намертво
бронзовые двери вавилонского судотворилища. Чтобы судья с
лазоревой, заплетенной в шестнадцать косичек, бородой бил
молоточком по бронзовому столу и зычно оглашал приговор. Чтобы
Ицхака вводили в кандалах...
Словом, хотелось острых переживаний. А их все не было и не
было.
Буллит присылал нам сводки с фронта. Сводки были скучные:
акт, иск, справка, копия свидетельства о...
Я стал плохо спать. Мурзик трактовал это по-своему. Вздыхал
и бубнил, что "на рудниках - оно несладко"...
Постепенно Мурзик приобщался к цивилизации. Читать он,
понятное дело, не умел. Консервов шугался - не верил, что в
банках действительно сокрыта еда. На объяснения продавцов -
"видите, тут написано" - ворчал разные непотребства.
Свой долг квалифицированной домашней прислуги Мурзик
исполнял так.
Проводив меня поутру на работу, первым делом заходил в
подсобку мясной лавки и там грозно требовал, чтобы мясо рубили у
него на глазах.
Чтоб натуральное. Чтоб он, Мурзик, своими глазами видел. И
чтоб сомнений не было. То есть, чтоб ни капелюшечки сомнений не
возникало даже. Не то потравят дорогого господина, а ему,
Мурзику, потом... ТОГО!.. Мясник даже и не представляет себе -
ЧЕГО!
Устрашив мясника и купив говядины какая покраснее,
направлялся в зеленную лавку. Придирчиво брал морковь и
капусту. Побольше.
Картошке в силу своей каторжанской косности решительно не
доверял. Продукт привозной, им, Мурзиком, на зуб не пробованный.
Мало ли что. Вдруг господину с того худо сделается? Мурзик очень
не хотел обратно на биржу.
Все купленное мой раб кое-как споласкивал холодной водой и
загружал в бак, где в дни большой стирки обычно кипятил белье.
Варил до готовности мяса. Иногда солил.
И кормил меня.
Я ел...
А что из достижений цивилизации Мурзик любил, так это
телевизор. У них на угольной шахте был один, в бараке. Ловил
только одну программу, центральную, по которой весь официоз
гоняют. Но и там порой мелькало что-нибудь стоящее. Например,
футбол. Или жизнь пляжных девочек. В футбол и пляжных девочек
на шахте, понятное дело, не верили. Больше потешались над тем,
как горазды врать телеведущие.
В мое отсутствие Мурзик разваливался на моем диване и
бессмысленно пялился в телевизор. Смотрел все тридцать две
программы, включая одну эламскую и две ашшурских - те шли на
незнакомых Мурзику (да и мне) языках. Выяснилось это следующим
образом.
Когда я стал плохо спать, мой раб вдруг заявил
глубокомысленно:
- Господин, на вас навели порчу.
Я поперхнулся. Мурзик глядел на меня торжествующе.
- Порча это у вас, - повторил он. - Все признаки, это...
налицо.
Я, наконец, обрел дар речи.
- Мурзик, ты хоть соображаешь, что говоришь?
- Ну...
Тут-то я и догадался, чем он занимается, пока я вкалываю в
фирме "Энкиду" и в прямом смысле слова подставляю свою жопу
под все удары.
- Что, в ящик пялишься? Программу "Час Оракула" смотришь?
Мурзик побледнел. Понял - не то что-то сморозил. Но
отпираться не стал. Смысла уже не было.
- Ну... И еще "Тайное" и "Сокровенное", и "Руки Силы", и
"Треугольник Власти", и "Коррекция судеб"...
Меня поразила даже не наглость моего раба. Меня поразило,
что слово "коррекция" этот беглый каторжник выговорил без
запинки.
Я сел. Диван сдавленно хрипнул подо мною.
- Ты... - вымолвил я.
И замолчал надолго.
Мурзик опустился передо мной на колени и заглянул мне в
лицо снизу вверх, как собака.
- Господин, - сказал он, - а что, если это правда?..
- Что правда?
- Ну, все эти... коррекции... Вы ведь тоже у себя на работе
предсказаниями занимаетесь...
Я закричал:
- Я занимаюсь не предсказаниями, ты, ублюдок! Я занимаюсь
прогнозированием! Понял? Прогнозированием! Наша методика,
основанная на глубоком погружении в технологию древних,
абсолютно научна!
Мурзик кивал на каждое мое слово. Когда я выдохся, сказал
проникновенно:
- Так ведь эти, которые в телевизоре, то же самое говорят.
Научная эта...
- Методика, - машинально подсказал я.
- И древнее все... Смерть какое древнее... А на вас порчу
навели, господин, все приметы налицо, как говорится, очевидно
безоружным глазом... С лица бледный, спите плохо, беспокойно...
Раздражительны, быстро утомляетесь... Вчерась по морде меня
просто так заехали, для душевного расслабления - думаете, я не
понимаю? У нас на руднике, еще в Свинцовом, был один варнак,
его туда для наказания сослали, - он говорил: бывало, такая тоска
накатит, пойдешь, зарежешь кого-нибудь - и легче делается...
У меня не было сил даже просто ему по морде дать, чтобы
замолчал. Я вынужденно слушал. А Мурзик, насосавшись тех
помоев, какими щедро поливали его из телевизора, невозбранно
разливался соловушкой.
- Может, оно, конечно, и родовая это у вас порча, какая еще
от дедов-прадедов в унаследование досталась, но мне-то думается -
сглазил вас кто-то недобрый. Позавидовал да сглазил... Может,
дворник наш? Ух, злющий да завидущий... Вы-то его и не
замечаете... Так, вьется кто-то под ногами с метлой. А я примечаю:
нехороший у него глаз, очень нехороший... Как глянет, бывало,
вслед, так аж ноги подогнутся - такая сила у него во взгляде...
Я молчал, собираясь с силами.
И собрался.
Ка-ак разину рот!
Ка-ак взреву полковым фельдфебелем:
- Ма-а-а-лчаттть!..
И сам даже себе удивился.
Тишина после этого зазвенела, прошлась по всем стеклам, аж
буфет на кухне тронула - рюмки звякнули.
- Ух... - прошептал Мурзик восхищенно. И принялся мои
ботинки расшнуровывать.
Я улегся на диван и стал думать о чем-нибудь приятном. Что-
нибудь приятное на ум не шло. А вертелись назойливо мурзиковы
соображения насчет порчи.
Дворник - это, конечно, полная чушь. Это на Мурзика дворник
смотрит неодобрительно. А на меня он вообще не смотрит. Не того
полета птица. Дети в песочнице - они тоже не на взрослых
смотрят, взрослые для них - только ноги в брюках, дети - они на
детей смотрят.
Но вот проклятие... порча... Слова-то какие нехорошие... И
этот странный сон, когда я вдруг заговорил на непонятном языке...
На нас сразу после того в суд подали, и мы с Ицхаком почти
забыли про тот случай. А случай - он, между прочим, с тех пор
никуда не делся. На пленку записан.
Я велел подать магнитофон. Поставил кассету.
"Арргх!.." - с готовностью прогневался я из стереоколонки.
А тот я, что был простерт на диване, глядел в потолок и
страдал. Да, что-то во мне ощутимо испортилось. Будто пружинка
какая-то в механизме сдвинулась. И непонятно, когда и как.
- Арргх!.. - неожиданно выговорил я вслух в унисон записи. И
тотчас же мне полегчало. Прибавилось решимости и уверенности. -
Л'гхма! - рявкнул я. Глаза у меня засверкали.
Я не знал, что такое "л'гхама", но слово было энергичное.
Радостное даже. Я попробовал на вкус еще несколько: "Ирр-кка!
Энк н'хгрр-ааа!" И засмеялся.
Мой раб глядел на меня с благоговейным ужасом. Неожиданно
я понял, что произношу эти слова без заминки. Они подозрительно
легко сходили с моего языка. Как будто мне уже приходилось
разговаривать на этом нечеловеческом наречии.
- Мурзик! - вскричал я, озоруя. - Гнанн-орра!
Устрашенный Мурзик безмолвно повалился на колени. А я,
довольный, захихикал на диване. Я чувствовал себя грозным и
ужасным. И Мурзик чувствовал меня таким же.
- А знаешь что, ты, говорящее орудие, - обратился я к своему
рабу, - давай, тащи меня к своим колдунам-экстрасенсам. Я им
покажу порчу и родовое проклятие, арргхх!..
* * *
Назавтра я сказался больным, довольно натурально похрипел в
телефон Ицхаку, а когда он посмел усомниться, надрывно
закашлялся. Ицхак озаботился моим здоровьем и велел мне как
следует отлежаться.
Я сказал, что простудился, подставляя свою драгоценную
жопу всем ветрам. Я сказал, что пострадал через усердие на
работе. Я сказал, что мне, как заболевшему на боевом посту,
полагается оплата за счет фирмы всех потребных мне лекарств.
Ицхак сказал, что купит мне микстуру. Очень горькую. А
также лично придет ставить клизму. После этого я быстро
завершил разговор.
Мурзик осторожно спросил разрешения набрать номер салона
Корректирующей Магии "Белая Аркана". Он почему-то проникся
особенным доверием к этому заведению. Номер запомнил, когда
называли по телевизору.
Мурзик дозвонился туда и стал договариваться о посещении.
Несмотря на то, что мой раб плохо понимал слова "пациент",
"сеанс", "гонорар", а слов "экстрасенсорика" и "психика" не
понимал вовсе, он сумел объясниться довольно бойко.
Адрес - в квартале Шуанна и время - через полторы стражи -
повторил вслух, кося на меня темным глазом: как?
Я кивнул. Я был не против.
Я велел подать мне черный свитер и черные брюки, затянулся
серебряным ремнем. Посмотрел на себя в пыльное зеркало. Видно
было плохо, но я остался доволен.
От усталости я был бледен, как смерть. Мурзик с его
внешностью застенчивого громилы выглядел вполне подходящим
спутником для носителя родового проклятия. Я похлопал его по
спине, и мы вышли из дома.
Салон Корректирующей Магии размещался на третьем этаже
большого доходного дома в скучном спальном квартале Шуанна. На
темной лестнице остро пахло кошками. Мы поднялись по вытертым
ступеням. Мурзик шел впереди, я держал его за полу куртки, чтобы
не споткнуться - в отличие от моего раба, я почти ничего не вижу в
