осталась?
Я показал.
- Мало, - сказал дядя. - Прикупите в аптеке. Я выпишу
рецепт. Смазывайте два раза в день. Повязки меняйте. Температуру
не сбивайте. Только когда сердце отказывать начнет. Если через
три дня не станет легче, вызовите гарантийную бригаду еще раз.
Он оставил рецепт и ушел, не закрыв за собой дверь.
* * *
Мурзик оказался двужильным. Я даже и не знал, как мне
повезло с рабом.
Все то время, что он помирал, Цира жила у меня. Спала со
мной в одной постели, но трахаться наотрез отказывалась.
Говорила, что у нее кусок в горле застревает, не говоря уж обо
всем остальном. Все остальное, надо понимать, тоже застревает.
Однако сидеть с Мурзиком, обтирать с него пот и поить его
бульончиком отказывалась. Больше по тонким планам ударяла,
стерва.
На третий день Мурзику действительно полегчало. Он увидел
Циру, боязливо втиснувшуюся на кухню за чайником, и
обрадовался.
- Цирка! - сказал он. - И ты здесь... А новости какие-нибудь
есть?
- Да, - сказала Цира. - Есть, и к тому же важные. Ты встать
можешь?
- Не знаю, - сказал Мурзик. - Сесть, вроде, могу.
И сел.
Я велел ему умыться и переодеться. Мурзик натянул на себя
чистую тельняшку - едва ли не последнюю, ибо за время его
болезни грязного белья накопился полный мешок - и, хватаясь за
стены, прибрел в комнату. Я подвинулся, пуская его на диван. Цира
- о диво! - сама подала чай. Правда, половину, косорукая,
ухитрилась разлить.
Мы выпили по чашке в молчании. Потом Цира со значением
сказала:
- Ну вот, теперь я покажу вам кое-что.
И упорхнула в прихожую.
Мы с Мурзиком переглянулись. Я пожал плечами.
- Понятия не имею, - ответил я на невысказанный вопрос
моего раба. - Что ты, Циру не знаешь? Вечно у нее какие-то
фейерверки...
По лицу Мурзика я понял, что Циру-то он, может быть, и
знает, а вот фейерверков явно не видел...
Цира внесла в комнату свою сумочку. Сумочка выглядела
изрядно раздувшейся. Меня всегда поражало, как много барахла
можно напихать в самую микроскопическую дамскую сумочку.
Цира тряхнула волосами и расстегнула сумочку.
- Освободите столик, - распорядилась она.
Я сдвинул чашки на край. Цира осторожно выложила перед
нами несколько глиняных табличек, совсем новеньких, незатертых и
необколотых, и продолговатый футляр длиной в две ладони. Футляр
был деревянный, обтянутый потертой замшей.
- Вот, - молвила Цира.
Я потянулся к футляру.
- Что это?
Она легонько пристукнула меня по руке.
- Не трогай пока что. Сперва послушайте таблички. Это
древние тексты из храма Эрешкигаль.
- Древние? - усомнился я. - Не слишком-то древними они
выглядят.
Цира метнула на меня уничтожающий взор.
- Неужели ты думаешь, что мне позволили бы взять из храма
подлинники? Это ксерокопии.
Она бережно взяла первую табличку и начала читать.
Читала долго, и стихами, и прозой. Суть прочитанного
сводилась к тому, что великий герой Энкиду носил в себе великую
душу. И столь могуче было тело Энкиду, что не тяготила его
великая душа. Но затем, после первой смерти Энкиду, обмельчали
люди и меньше стали тела их. И разделилась душа Энкиду между
двумя телами. Как и предполагала мудрая Цира.
А затем, с каждой новой эпохой человечества, все меньше и
меньше становилось места в людской груди. Особенно усилилась
тенденция к измельчанию после потопа. Вавилонское
столпотворение также внесло известный вклад в этот процесс.
И все большее и большее число тел требовалось для того,
чтобы вместить в себя душу Энкиду - некогда великую и цельную.
- Известно, что в конце эпохи Красного Быка таких
вмещающих тел должно быть семь, - сказала Цира, откладывая
третью табличку. Голос у нее немного сел от долгого чтения.
- Ничего себе... - прошептал Мурзик. - Сколько нас,
оказывается...
- А вот это - самое интересное. - Цира поднесла к глазам
последнюю таблицу. - Здесь говорится о будущем...
Ничего утешительного о будущем, естественно, не говорилось.
Грандиозно - да, захватывающе - конечно. Но отнюдь не
утешительно. Воистину, умалился человек и мыслит иными
масштабами, вот и жутко ему от великого...
...И когда прозреют все, кто вмещает в себя частицу души
героя, и когда обретут они в себе Энкиду, тогда соберутся вместе.
И вместе уйдут в прошлую жизнь, в седую древность, в былое. И
будет у них тот, кто сумеет их отвести туда. И увидят [они] там
Энкиду во всем его могуществе и силе. И возродятся [они] как
Энкиду.
И так будет: когда в их час умрут все эти вместившие,
сольются осколки великой души в единую великую душу, и вновь
родится на земле герой Энкиду, и вернется эпоха богов и героев, и
настанет новое царство, и водами радуги умоется Вавилон -
столица мира и возлюбленная царств, и восстанет [он] в
изначальном сиянии...
- Это что же получается - как все соединимся, значит, в
едином, это... созерцании, так сразу и копыта отбросим? - спросил
Мурзик.
- В их час умрут все вместившие душу Энкиду, - холодно
проговорила Цира. - Чем ты слушал, Мурзик? Я только что
читала...
Я взял у нее табличку и перечитал:
- Тут сказано: "Когда в их час умрут все вместившие"...
- Знать бы, еще когда это - "их час"... - задумчиво сказал
Мурзик. - То есть, наш час, получается... Может, этот час как раз
тогда и настанет, когда мы все соединимся в этом... в едином
порыве...
- Может быть, - сказала Цира. - Ни одно древнее
пророчество нельзя трактовать однозначно. В этом мудрость
древних пророчеств.
- Хорошенькая мудрость, - проворчал я. - Никаких гарантий -
и вся тебе мудрость... Как хочешь, так и понимай. А наебут тебя -
получается, сам же и виноват, неправильно трактовал...
- Это тебе не ремонт телевизоров, Даян, - сказала Цира. -
Древние пророчества гарантийных талонов не выдают. Зато они
уважают твою свободу.
- Какую свободу-то? Хорошенькая свобода...
- Свобода выбора, - сказала Цира. - То, что является
неотъемлемым качеством свободной личности. Будь пророчество
однозначно, то и выбирать было бы нечего. То же мне, заслуга,
выбрать одно из единственного...
Я пожал плечами.
- Не знаю... Как-то боязно... Ну, то есть, представь себе. Мы
каким-то образом разыщем всех, в ком есть частица Энкиду.
Соберем их вместе. Уверовать понудим. Всем эшелоном в прошлое
отправим... И вот тут-то всем нам карачун и придет... Да-а,
веселенькое дело - древние пророчества. Уверуешь в них, пойдешь
на что-нибудь серьезное - и тут-то тебя и прихлопнет.
- А ты боишься умереть? - презрительно спросила Цира. - За
свою жалкую индивидуальность трясешься? Тебе страшно
возродиться вновь в качестве великого Энкиду?
- Так ведь... я буду там не один.
- Где - там?
- Ну... в Энкиду.
- А что, - решился вдруг Мурзик, - а давайте соберем всех,
кто Энкиду. Мой господин дело говорит. Заставим их уверовать.
Всех заставим. У нас в руднике и не в такое уверовывали, только
заставить уметь надо... Сходим в прошлое... А коли помрем оттого...
Да и что страшного-то в том, что помрем? Все ведь когда-нибудь
помрем. А так хоть польза будет... Новое царство настанет,
Вавилон радугой умоется... Только можно я, Цира, еще раз перед
смертью с сотником перевидаюсь?
- Да ну вас, - обиделась Цира. - развели трагедию со слезой.
Будто не понимаете. Вы - избранники! Вы - Энкиду! Вам дана такая
великая миссия - собраться вместе, умереть, чтобы возродиться
великим героем и возродить Вавилон в изначальном блеске! Тут же
не сказано, что вы этого не увидите. Напротив. Еще как увидите!
Да вы же это и создадите! И будете счастливо жить в новом
Вавилоне. В том Вавилоне, каким его задумывали боги! Столица
мира, Возлюбленная Царств!.. Подумать - и то дух замирает...
- Ладно, - сказал я. - Что уж там... Что я, за родину умереть
не готов, что ли? Показывай лучше, что в ящике.
- Индикатор, - сказала Цира. И раскрыла ящичек.
Там лежала согнутая под прямым углом серебряная
проволока, усыпанная крошечными бриллиантами. В комнате даже
светлее стало, так они сверкали и переливались. Проволока была
насажена на маленькую рукоятку, выточенную из светлого ореха.
Мурзик полез было погладить бриллиантики толстым пальцем,
но Цира не позволила.
- Засалишь, - сказала она. - Не трогай.
- Это - индикатор? - удивился я. - А где приборная доска?
- Это магический прибор, - высокомерно ответила Цира. -
Здесь не нужна приборная доска. Мудрость предков,
поклонявшихся подземной Эрешкигаль, была велика. Они не
нуждались в искусственном интеллекте.
- В таком случае, как эта штука работает?
- Очень просто. Она реагирует на биополе. Вот эта рамка
настроена конкретно на биополе великого Энкиду.
- А как же она... - начал было Мурзик.
- Ее создала в глубочайшей древности жрица Инанны,
которая была возлюбленной Гильгамеша. Она ненавидела Энкиду и
создала прибор, помогавший ей отслеживать его перемещения.
Рамка реагировала на малейшие остаточные излучения биополя
Энкиду.
По лицу Мурзика я видел, что он ничего не понял.
- То есть, - уточнил я, - если Энкиду недавно находился в
помещении, с помощью рамки можно было установить это?
- Совершенно верно.
- И насколько чувствительна эта штука?
- Очень чувствительна, Даян. Вот смотри... Сейчас она
должна будет отреагировать на твое биополе. Ведь твое биополе
содержит в себе частицы биополя Энкиду.
Цира сомкнула пальцы на рукоятке рамки. Поднесла ко мне.
Я непроизвольно отшатнулся.
Рамка тихо задрожала в руке у Циры, и неожиданно по
алмазикам пробежали разноцветные искры. Потом раздалось
гудение, и рамка начала вращаться в руке у Циры, сперва
медленно, потом, разгоняясь, все быстрее и быстрее. Я ощутил
знакомое потряхивание, как от слабого электрического заряда.
- Здорово! - восхитился Мурзик. - А как ты, Цира, это
делаешь?
- Это не я делаю, - сказала Цира. - Это рамка. Сама.
- Сама?
Мурзик откровенно не верил.
Я решил вмешаться.
- Это научный прибор, Мурзик. Цира просто держит его в
руке. За изолированную ручку.
- А, - сказал Мурзик.
Цира отняла рамку от моего лица и поднесла к Мурзику.
Рамка дернулась, помедлила немного и вдруг завертелась чуть ли
не с удвоенной скоростью.
- Эге, - сказала Цира, - а в Мурзике-то куда больше от
Энкиду, чем в тебе, Даян.
Я обиделся, а Мурзик струхнул.
- Ты так, Цирка, не говори. Получается, что хозяин мой,
значит, менее велик, чем я...
- Я говорила уже, что в бесконечной череде наших жизней
все мы множество раз перебывали и хозяевами, и рабами, - сказала
Цира. - Чему тут удивляться?
- Я не удивляюсь, - пробормотал Мурзик, - просто...
нехорошо это как-то... неудобно.
Он отстранил рамку рукой.
Цира бережно убрала прибор в футлярчик. Закрыла крышку.
Волшебный свет алмазов погас.
Цира сложила руки на крышке футляра.
- Что делать будем, братья Энкиду? - спросила она. -
Спросите себя: тверда ли ваша решимость найти себе подобных и
объединиться... слиться в едином герое?
Я знал, что мне страшно. Мне было очень страшно. У меня в
животе все стиснулось - так мне было страшно. И в то же время в
груди что-то расширялось и пело: еще бы, я стану, наконец, велик!
Я вернусь в себя великого! Я вернусь... да, я вернусь домой. В
изначальный Вавилон.
А что придется прекратить бытие ведущего специалиста
фирмы "Энкиду прорицейшн" - ну так и что с того... Все равно это
бытие было пресным, что тут говорить. По сравнению с
ослепительной жизнью Энкиду любое бытие покажется пресным,
как маца.
Стоп. Как называется наша фирма? "Энкиду прорицейшн"? Не
